Но это неправда. Вне зависимости от того, как Сара хотела выглядеть в глазах других, она была нормальной женщиной и хотела хоть чуточку нежности, хотела чувствовать себя любимой и желанной хотела иметь ребенка, несмотря на то, что Магде, например, это казалось смешным, «мы не машины для родов», хотела по вечерам разговаривать о пустяках, хотела часами смотреть фильмы, которые заканчиваются хеппи-эндом, даром что «только люди, для которых поп-культура является самым важным, смотрят эту солому», с удовольствием читала Нору Робертс или Джеффри Арчера, в зависимости от того, что ее душе требовалось: романы или детективы, она не хотела хвалиться, что знает наизусть все книжки Лема только для того, чтобы завоевать признание снобов, – одним словом, не хотела притворяться, что она иная, чем есть на самом деле.
Она хотела работать с каким-то смыслом, а не только чтобы получать тысячу четыреста в месяц. Делать то, что принесет добро или радость, может быть полезным или неглупым.
А тем временем она приносила из автомата, который стоял на углу в коридоре, кофе или чай, лимонную воду, какие-нибудь искусственные напитки. Отвечала на телефонные звонки слушателей, которые главным образом хотели выиграть два билета в кино или на концерт, или книжки, или делились с ней льстивыми мнениями о станции. Количество слушателей уменьшалось с неимоверной силой. И Саре казалось, что если бы она подметала улицы, то ее работа имела бы больший смысл, по крайней мере какое-то время было бы чисто, и она сама получала бы удовлетворение.
– Принести кофе? – спросила она постановщицу в результате своих размышлений.
Рафал носом уткнулся в компьютер.
– Нет, спасибо, пани, – ответила постановщица, которая, к сожалению, работала только в субботу.
– Я вас попрошу, – сказал Рафал, – капучино. Знаете, если бы я тут портил воздух шесть лет и девять месяцев, то произвел бы столько энергии, сколько имеет атомная бомба. Интересно, можно ли это сказать по радио? – стукнул он в экран компьютера.
Мужчины – это что-то невероятное! Их привлекает прежде всего то, что ниже пояса. Итак, Сара встала, пошла за кофе, принесла две кружки, одну поставила перед Рафалом, другую возле себя и потянулась к стопке бумаг. Ну вот, пожалуйста, правая сторона – не годятся, левая – шефу.
«У меня права с 1981 года и с 1981 года вожу машины, мотоциклы и велосипеды, что попадется…» – она отложила это на правую сторону. «Могу предложить себя в широкой сфере услуг и времени», – правая сторона. «Считаю, что я особа межличностная, поэтому в радио такая, как я, может очень пригодиться», – Сара усмехнулась, правая сторона. «О других предпочтениях сообщу по запросу, так как их очень много», – правая сторона. «Не буду вам писать глупостей, которые обычно содержат письма с мотивацией, так на это жаль времени…» О-о-о! Точно левая. «Нашла объявление, что вам можно написать, вот я и пишу, и прикладываю ксерокопии лабораторных исследований моего мужа Влодимежа Майя, который заболел в последние годы и его состояние ухудшается год от года. И свидетельство о ренте, которая невысокая. Даю вам номер счета и хочу вас просить о помощи, уже даже не знаю, к кому могу обратиться, так как на лекарства не хватает, и счета за лекарства, если бы вы посчитали, тогда бы увидели, а ведь медиа многое могут, даже влиять на судьбу государства, может, вы мне поможете».
Сара минуту посомневалась, потом отложила письмо в третью стопку. Что, правда, не было прошением о работе, но может быть, она его направит в какой-нибудь фонд…
«Свою просьбу мотивирую тем, что меня зовут Янина Квятковская, я воспитывалась и окончила школу в Хожове, с этим вы можете ознакомиться…»
«Я очень хорошо пою и самая лучшая в танцах, мой адрес…»
«Я такая отчаянная, что буду ждать ответ».
«Я молодая, здоровая, без ограничений в работе и могу быть кем угодно, хотя моя мечта быть журналисткой, такой, как пани Олейник, которой я каждый день восхищаюсь.
P.S. К тому же я блондинка».
«У моего мужа другая, что делать, скажите про это по радио, я даже стыжусь дать свой адрес…»
«Я так долго безработный, хотя перед этим работал в гипермаркете, за что я очень благодарен, у вас могу делать все равно что, даже физическую работу, прошу не отбрасывать меня опрометчиво».
Закончив раскладывать почту, Сара остановила внимательный взгляд на трех стопках. И неожиданно поняла: то, что ее рассмешило, было смертельно важно для тех, кто сидит без работы, а потому отважился писать о работе все равно куда и так, как у него получилось.
Это была тема для передачи, а не какой-то там очередной разговор с каким-нибудь идиотом, прерывающийся рекламой ковров, новой краски или стирального порошка.
Она вздохнула. Сложила письма в кучку, взяла чистый листок и написала пару слов. Писать ей было значительно легче, чем говорить.
Боюсь, что взорвусь
– Ну и что, Клыска? – Голос Идены ввинтился в Сарино ухо. – Почему ты все время от всего отказываешься? Жизнь – это борьба, понимаешь? Ну и что с того? Именно потому что он так работает, стоит постараться. Не играй во всякие тити-мити, купи себе сексуальное белье и жди его в постели. Будь, в конце концов, женщиной! Медленная музыка, соответствующий запах… Создай атмосферу секса.
Сара не была уверена, что это отвечает ее характеру. Если мужчина поворачивается спиной, можно только заплакать в подушку, а не навязываться ему бесконечно.
– Какое это навязывание? Собственному мужу? Ты правда дура? Брак требует удобрения. Верь мне. Если тебя будет так клинить, то твое супружество перестанет существовать! Пусть он тебя наконец заметит, черт побери, Клыска! А если тебе не хватает смелости, налей себе немного спиртного.
Итак, Сара, абсолютно не поверив Идене, открыла бар и налила полрюмки коньяка. Выпила одним духом, коньяк был противным, но через минуту почувствовала себя легко. А что плохого в том, что она хочет нравиться мужу? Ничего. Снизу послышался лай собаки. Хотела взять палку от швабры и треснуть по батарее, но взяла себя в руки.
Пес и так не поймет, что должен заткнуться, а хозяев, наверное, нет дома, если он так воет. Не ее дело. Музыка это заглушит. Вчера она получила от него потрясающие цветы.
Как она могла подумать, что ему нет до нее дела? Просто он тяжело работал, сейчас это изменилось, но он помнил о ней, был единственным из всех известных ей мужчин, который покупал цветы просто так, без повода, это не так часто бывает после свадьбы. Она почувствовала себя значительно лучше.
Сегодня суббота, у Яцека встреча с немецким представителем, вернется после ужина, завтра они могут спать сколько захотят. А сегодня будут любить друг друга.
Сару разбудил поворот ключа в замке, она встала с постели, сбросила плед, которым укрывалась, и стала ждать.
Яцек открыл дверь в спальню и зажег свет.
Чары развеялись.
– Птичка, привет! – сказал он и наклонился над ней.
Она схватила его за шею и задержала, он поцеловал ее, и Сара почувствовала себя счастливой.
– Я падаю с ног. Что за день!
Яцек тяжело уселся в кресле возле кровати. Сара видела босые стопы Яцека, его лодыжки, штанины брюк, брошенных на спинку кресла. А потом она увидела, как эти ноги уходят в ванную, и ей захотелось плакать. Теперь, даже если бы он и бросился на нее, она бы его отпихнула – первый раз в жизни.
Она лежала, вслушиваясь в тихое похрапывание Яцека. Занавески были приоткрыты, она видела очертания мебели, и тень от цветов, стоящих на подоконнике, падала на стену.
«– Как долго можно позволять себе абсолютно ничего не делать? Только беспрерывно поддерживать огонь?
Я, наверное, правда ненормальная. Мой коллега говорит, что если бы он портил воздух шесть лет, то бы сгенерировал атомную бомбу, а я ничего не говорю, только глупо усмехаюсь, а ведь он похож на такого, кто задирает все, что двигается, ну, а если быть уж совсем честней, просто все подряд, а его бредовые анекдоты станут поводом к тому, что я сама превращусь в атомную бомбу.
Я боюсь, что когда-нибудь взорвусь. И это может быть в самый неподходящий момент. Это так должно быть? Почему я не могу адекватно реагировать на ситуацию? Если я этому не научусь, то пропаду… Улыбаюсь, когда мне хочется плакать, молчу, когда хочется что-то сказать, соглашаюсь, когда моя душа кричит «нет»! Уже ничего больше не скажу, так как должна была бы перерезать себе вены. Пока, любимый!»
Сара погладила микрофон и встала с кресла.
На сегодня все в порядке.
На далеком Жолибоже, в квартире четыреста шесть на втором этаже пани Крыся сидела, прилипнув к радио. Женский голос, который она так серьезно слушала, умолк. Еще минуту она ждала у приемника, она не была уверена, что передача закончена. Потом со страхом взглянула в сторону двери. Из динамика бухнула музыка. Она быстро приглушила ее. А потом осторожно увеличила звук. Ведь можно послушать музыку, в целом она не такая уж громкая. В конце концов, она у себя, правда?
– Что вы сделали?
– То, что пан приказал, – зашелестело с дивана.
Юлиуш протер лоб.
– Я не мог ничего приказать пани. Никогда ничего никому не приказываю, иногда, конечно, показываю дорогу, возможности, но ничего не приказываю.
– Прошу вас, – зашелестело немного более уверенно, – вы не помните, что было неделю тому назад?
Хорошо помнил. За годы работы он натренировал память так, что помнил даже клички животных своих клиентов, или, если кто-то желает, самих пациентов. Он не мог ошибаться, пациенты были очень чутки к этому, должны знать, что для него они необыкновенные и единственные, и Юлиуш был свято убежден, что так стоило трактовать каждого человека, так как каждый – неповторим. Предыдущий визит? Серое существо, пани Крыся, убеждена, что живет с мужем-насильником. Ее собственные слова: «Он насильник», и в доказательство этого рассказ, как должна бежать на каждый зов, что картошка должна быть горячей после четырех пятнадцати и хорошо перемешана, без комков.