Он сидел спиной к входу, однако услышал, что это она. Разговоры внезапно утихли, у кого-то что-то упало, звон разбитого стекла разнесся, как пушечный выстрел в ночной тишине.
Он услышал шаги у себя за спиной и сказал, не оборачиваясь:
– Тебе удалось опоздать всего лишь на пятнадцать минут, очень мило.
Это была Иза. Она нагнулась над ним, он отвернул голову, но не так, чтобы она почувствовала его неприятие, и ее губы коснулись его щеки.
– Извини, правда, извини… – и уселась напротив, при этом она улыбнулась в пространство, заметив взгляды других мужчин, она улыбалась им, сидя при нем, так было всегда, только он не видел этого так отчетливо, как в эту минуту.
– У меня только полчаса, а сейчас уже осталось всего пятнадцать минут, – он посмотрел на часы и кивнул официанту.
Тот появился в ту же секунду, хотя Ендрек свой холодный кофе ждал десять минут.
– Не говори так… ведь ты знаешь, как у меня летит время, – она умильно посмотрела на Ендрека.
– Извините, что подать? – Официант впился глазами в Изу.
Длинные волосы она откинула за спину, голубое платье облегало ее стройное тело, скорее выставляя его напоказ, нежели скрывая. Она заложила ногу на ногу, демонстрируя необыкновенную линию бедер. Туфли были на высоких каблуках, сбоку застежка под цвет платья, подчеркивающая изящность щиколоток – но он этого не замечал!
Она была слегка загорелой, не сильно, солярий в маленьких дозах делал так, что она выглядела всегда, будто только что вернулась из двухдневного пребывания в Греции.
Иза поправила на плечах белый кашемировый шарфик.
– Негазированную воду… с лимоном, – сказала она и подняла зеленые глаза на Ендрека. Она была несколько удивлена, ожидала, что «Голубой фазан» – ресторанчик, они поедят, поговорят, а это оказалось кафе, что означало – Ендрек еще обижается.
Официант ушел, Иза выглядела божественно – Ендрек с неохотой должен был признать это. Некоторым женщинам нужно было бы пожелать временами выглядеть чуть похуже.
– Извините, – кельнер снова стоял над Изой, – что пани заказывала?
– Все равно что, – ответила Иза, не удостоив его взглядом, – негазированной воды.
Она приглядывалась к Ендреку с вниманием, он был… какой-то другой. Его нельзя было назвать красавчиком, это правда, но он был очень неплох в своей мужественности, да, отлично сложен, но приземистый, с выразительным лицом, узкими губами, серьезными глазами. Ее обеспокоило то, что он изображает, будто ее присутствие не производит на него впечатления – он не спрашивает ее ни о чем, его взгляд безразличен, а к этому она не привыкла, о нет!
– Почему ты со мной такой черствый, и мы не можем поговорить как люди? – Она надула губы, а ее глаза заблестели, словно она собиралась заплакать.
Ендрек вздохнул, он не знал, что ответить. Они разговаривали именно так, как она и сказала – как люди, которых ничто не связывает.
– Но ведь все еще можно исправить… – трогательно пролепетала Иза и коснулась его ладони, он машинально и мгновенно отдернул руку. Он молчал, потому что не знал, что сказать. Исправить можно кран. Он верил, конечно, что много других вещей можно исправить – и тех, что происходят между людьми. Проблема состояла в том, что он ничего не хотел исправлять, потому что ничто не сломалось, просто с его глаз спала пелена, и он увидел и себя, и Изу такими, какие они есть на самом деле, тут не было ничего, что можно – или нужно – исправить. Он не чувствовал себя поломанным, наоборот, ощущал себя исправленным!
Иза полезла в сумку, вынула что-то, подержала в ладони, затем медленно, со смыслом, положила перед ним на стол. Это был портсигар.
– Я немного переборщила при разделе имущества, знаю, что ты привязан к памяти о своем дедушке… – тихо сказала она и затаилась, ожидая его реакции.
Что касается памяти… Ничего после отца не сохранилось, ни одной фотографии, ни одного документа, ни одной памятной вещи, кроме этого вот серебряного портсигара с изящно выгравированными инициалами Л. Б. – Люциан Бассара…
Ничего, все пропало, когда они в очередной раз сорвались с места, когда бежали от немцев, остался только один не очень-то ценный серебряный портсигар, который Иза взяла себе: «Ты ведь сам дал его мне».
Не давал он его никому, и ей не давал, потому что помнил, как мама вынула его из шкафа сразу же после смерти отца и сказала:
– Теперь в твои руки, сынок, это все, что осталось, – при том, что он не курил.
А Иза курила, она нашла портсигар случайно в шкафу, села ему на колени и выпросила на время: «Он такой смешной, ни у кого нет такого…»
Приятно, что она его отдает. А вот что забрала, неприятно. Ендрек взял портсигар. Что-то в нем загремело. Он открыл его и увидел два обручальных кольца.
– Ты тут оставила… – сказал он и выложил кольца на стол.
– Это наши обручальные, – прошептала Иза и схватила его за руку.
Конечно же, это были их кольца. Которые она тоже взяла себе.
– Извините, что пани заказывала? С газом или без?
Иза поглядела на официанта и раздраженно выкрикнула:
– Что угодно, мне все равно! Может быть, коктейль, – и тут же голос ее потеплел, когда она обратилась к Ендреку: – Это наше… – повторила она. – Все может быть, как было…
Ендрека передернуло, как после горячей бани на сквозняке.
– Нет, спасибо, – он сподобился на два слова и положил портсигар в карман.
– Ты не понимаешь, – мягко нажимала Иза, – ты ничего не понимаешь! – Она рассмеялась, и смех у нее был такой же чудесный, как и она вся сама.
Мужчина, сидевший рядом, повернулся в их сторону, однако она не обратила внимания. Опустив ладонь на его руку, она стала его уговаривать:
– Но я поняла и сейчас знаю, мы проносимся мимо друг друга, мы как воздух. Я от тебя ничего не хочу… Я прямо сейчас подпишу брачный контракт. Ведь я люблю тебя. Знаешь, тут нужно время, я рожу… – Она почувствовала, что дала маху, и мгновенно поправилась: – Мы возьмем на воспитание де… Обдумаем адаптацию. Поедем туда, где мы с тобой были когда-то, ведь так было чудесно, можем полететь, когда хочешь, ты не рад?
Ендрек слушал и смотрел на нее с удивлением. Манерой она напоминала маленькую простодушную девочку, для которой слово «прости» было чем-то вроде волшебной палочки – произнеси его, и время повернет вспять, съедая недели и месяцы. Будто полгода можно вычеркнуть из памяти по желанию. Только ничего не случилось! Он должен радоваться, ибо она неожиданно увидела его в другом свете!
– Не поедем, – твердо проговорил он.
– Коктейль для пани, – сказал официант и поставил перед Изой что-то оранжевое с воткнутым в лимон зонтиком.
– Хорошо, – быстро согласилась Иза и обворожительно улыбнулась. – Тогда не поедем! Останемся дома! Будем заказывать себе еду, все будет как было… увидишь…
– Нет, – Ендрек посмотрел ей в глаза.
– Нет? – неуверенно повторила за ним Иза.
– Нет, – подтвердил он.
Иза знала: она должна срочно что-то сделать, она должна что-то исправить, он до конца не понимает, что она ему предлагает.
– Я понимаю, задето твое самолюбие, но я тебя награжу…
– Спасибо за портсигар, Иза, – скупо уронил Ендрек и поднялся.
Он хотел уйти?! Уйти без объяснений? Без выяснения? Может быть, она как-то не так начала… Он отвернулся, словно ее тут не было… О нет, она не позволит так с собой обращаться!
– Ведь нам было так хорошо вместе! – крикнула она в спину Ендреку, и плевать ей было, что все на нее смотрят.
С силой отодвинув кресло, она встала, коктейль вылился на столик, она зацепила шарфом край бокала.
– Ты не можешь уйти, не можешь вот так оставить меня, я знаю, что у тебя много работы, я знаю, что у тебя ранено сердце, но ведь я не изменилась, я все та же!
В том-то и проблема, подумал Ендрек и, оглянувшись, посмотрел на нее. Она была на редкость хороша сейчас – с таким обманутым выражением лица, непритворным разочарованием… Ему захотелось сказать ей: то, что она все та же, и есть причина, чтобы они никогда не имели ничего общего, но он лишь сказал:
– У меня другая, – и почувствовал, что ему стало легче.
Затем повернулся и вышел. Он не видел, что Иза так и осталась стоять, как стояла, а ее прекрасное, дивной красоты лицо скривилось в ужасной гримасе досады и злости.
– Какие проблемы? Клыска, скажи, ну кому ты расскажешь, если не мне?
– Я должна ему сделать сюрприз. Вот только не знаю, что бы такое придумать. Всякие там ужины, ванны с купанием не оправдали себя.
– А чего бы ты никогда не сделала? – У Идены блеснули глаза.
– Да много чего. Верь мне…
– Я на твоем месте…
– Нет, – ответила Сара.
– Послушай, – Идена переложила трубку в левую руку, – у меня прекрасная мысль. Завтра я тебе кое-что вышлю. Из театра, но только ты мне должна будешь вернуть. Этим ты его наверняка удивишь, никто бы от тебя такого не ждал, даже я, – захохотала Идена.
– Никогда!
– Никогда не говори никогда. – Идена таинственно усмехнулась. – И хоть раз поверь мне на слово. Я старше и знаю, что говорю.
– Нет, – прервала ее решительно Сара.
– Хорошо. Сама примешь решение. Ты завтра будешь дома?
– Нет. А послезавтра я тоже не буду получать от тебя никакой посылки. Нет, нет, нет.
У нас, у женщин, есть инстинкт
Гайка сделала погромче радио и открыла кухонную книгу на странице четыреста восемнадцать. Утку положила рядом с книжкой, красная капуста лежала в раковине. Сколько же все-таки нужно зелени? И всего остального – моркови, петрушки, сельдерея и лука-порея? У Гайки не было кухонных весов. А что значит «потрошеная утка»? А-а, есть сноска. «Приготовь птицу по рецепту номер сто двадцать восемь. Посоли и поперчи по вкусу». По чьему вкусу, по ее или по вкусу Юлиуша?
Щепотка сахара, что это значит – щепотка? Ничего не значит. Рецепты глупые, глупые и еще раз глупые.
«Положи утку в духовку и запекай, часто поливая ее соусом, чтобы не высохла». Как можно печь и поливать одновременно и каким соусом? Откуда она должна взять соус к этой утке, если в рецепте этого не было?