Вынула мобильный. Ендрек отвечал тут же.
– Ендруш, у меня утка и капуста, и зелень, и я вообще не понимаю, что я должна делать, – пожаловалась она.
– А зачем тебе капуста? И зелень? Подожди минутку, – она отчетливо услышала, что он заслонил ладонью трубку.
– Я тебе мешаю?
– Уже нет, – ответил он. – Утка лучше всего с яблоками. Солишь, через час докладываешь какие-нибудь кислые яблоки. Потрошеная?
– Что-что?
– Ну, утка нормальная?
– Я не видела ненормальной утки, поэтому я не отличаю.
– Есть ли у нее в середине потроха?
Гайка вздрогнула. Как это есть ли потроха? У курицы ведь нет, наверное, и у утки тоже нет, откуда бы им взяться?
– Всунь руку в середину и проверь. И внутри посоли тоже, пусть полежит часок в соли, перед тем как запекать, будет вкуснее. Я должен закончить разговор, удачи тебе!
О, черт, передача уже началась, а она пропустила начало. Она увеличила звук и засунула руку в утку. Вынула внутренности и шею. Надо же, как странно!
«– У нас, у женщин, есть инстинкты. Этот будет отцом моего ребенка. Тысяча лет эволюции мы интуитивно чувствуем. Ты принимаешь решения. Зачем я тебе это говорю, Макрофонек? Потому что ни к кому не могу обратиться. Я не пересекаюсь с людьми, будто бы я абсолютно одна… А… есть нас больше шести миллиардов. В минуты, когда я это говорю, несмотря на войны и стихийные бедствия, в мире брызжет гейзер спермы, равный самому большому гейзеру в Исландии. А каждые двенадцать секунд какая-то пара на свете разводится. У нас очень удачный брак. Но вдруг мы поняли, что ничего о себе не знаем… Никогда ничего о себе не знаем, правда?
Ничто нас не касается, кроме нас самих. Знаешь, у меня была коллега… Она всегда вставала на полчаса раньше, чем ее муж, красила глаза серой тушью и накладывала на лицо легкий румянец. Чтобы он не видел, как она по-настоящему выглядит, без макияжа… И действительно, он ее никогда не видел натуральной, это означает, что он думал, что она такая и есть…
Все мы обманываем, правда? И вообще мы не знакомы…
Любим кого-то за что-то… вместо того чтобы говорить друг другу все…»
Сумбурно говорит эта женщина. Гайка вздохнула. Но это очень хорошая передача, она уже третий раз на нее попадает. Хорошая мысль – взять кого-то на радио, кто так естественен. И все звучит, будто предварительно не написано, говорит просто, что ей в голову приходит…
Гайка отставила утку и включила духовку.
Юлиуш тоже ее не знает, но она его очень любит и во многих делах может пойти на компромисс. Например, чтобы носить туфли на высоких каблуках. Если он хочет, чтобы возле него болталась на шпильках этакая девица легкого поведения – то пожалуйста… Хоть она этого терпеть не могла. Но догадывалась о комплексе Юлиуша, знала, ему легче горло себе перегрызть, чем в этом признаться. Юлиуш одного роста с ней, а на каблуках она выше. И Юлиуш делает вид, что ему это вовсе не мешает, поэтому уговаривал ее, чтобы она так одевалась. Короткие юбки, открывающие ноги, каблук, свитерки с вырезами, блузки с декольте… Его мужское эго прямо-таки ликовало, когда она одевалась несколько с вызовом. Это было его слабостью. Только сама Гайка этого не переносила. Ненавидела, мучилась ужасно, и у нее болели ноги.
Кроме того, она хотела иметь нормальную семью. Нормальная семья в представлении Гайки такая, в которой воспитывалась она сама. Это значило дети, совместные вечера при телевизоре, да, это было действительно так! Или с книжкой, на диване, в домашней одежде. А Юлиуш без конца ее брал с собой, они где-нибудь бывали, куда-нибудь выходили. В театр – на каждую премьеру. В кино – на любой новый фильм. На каждый терапевтический симпозиум, на приемы у знакомых, на специальные балы, на курсы танцев. Если речь о спорте, то она категорически отказалась. Она не захотела играть в гольф, не захотела играть в теннис, не захотела играть ни во что. Да, конечно, она любила поплавать в море, охотнее всего в теплом, во время отпуска. Никаких йоги, тай-чи, искусств борьбы, аэробики, гимнастики, соляриев, нет, нет и еще раз нет! И так при его и ее режиме работы оставалось очень мало времени для себя.
Но Юлиуш был мужчиной ее жизни, поэтому Гайка решила немного свои желания унять и идти на компромисс. Зрелость в этом и проявляется, а она хотела быть для Юлиуша абсолютно зрелой женщиной. Чтобы он никогда не пожалел, что выбрал ее.
Малгожата сидела в машине. Очень трогательно та женщина говорит о ребенке! Интересно, Яцек думал о детях? Хотя она еще не готова к материнству… но если в этом случае она что-нибудь могла упустить, тогда нет! Она готова забеременеть прямо сейчас. И она так здорово сказала, та женщина: чувствуешь, что этот будет отцом твоего ребенка, ты выбираешь…
Она повернула на паркинг. «Ты выбираешь», – ясное дело, выбор за женщиной. А Яцек был бы потрясающим отцом – в этом у нее нет никаких сомнений.
Аккуратно поставив машину задом, будет легче выезжать, она вытащила скоросшиватели из багажника, поправила блеск на губах и направилась к офису.
Грудь из леопарда
Сара всматривалась в Яна, который объявлял новый диск Дороты Цурилло. Не слышала о такой певичке, но ее первое произведение, которое он пустил полчаса тому назад, было необычным. Сара не могла поверить, что этот джазовый голос принадлежит не негритянке, а настоящей польке.
– Прекрасный день сегодня, правда?
Сара посмотрела с удивлением на Еву. Ева обращалась к ней.
– А что такое Рождество? Праздник леса?
Она кивнула в подтверждение.
– А чего вообще слышно? – Ева смотрела на нее с вниманием.
Сара облилась горячим потом.
Что это значит? Чего она хочет? О чем речь? Это какой-то розыгрыш?
Она посмотрела вокруг, постановщик сидел задом, Ян не вышел из студии, они были одни в режиссерской, Рафал не явился на работу, но как ее это касалось?
Сара слегка пожала плечами и неуверенно улыбнулась.
– А знаешь, – сказала Ева и посмотрела в окно, – я так думаю, что мы все проносимся мимо друг друга и ничего о себе не знаем…
– У меня все хорошо, – тихо ответила Сара.
– Знаешь, если бы… ну его… знаешь, – бессвязно пробормотала Ева и умолкла.
– Прекрасно, – сказала Сара и тоже замолчала.
Может, стоило что-то сказать? Только что? Спросить ее о чем-нибудь? Но о чем? Если она о ней ничего не знает… Или дальше молчать? Да. Лучше ничего не говорить.
– Пойдешь за кофе? – прервала молчание Ева.
Идти? Не идти? Может быть, она хочет, чтобы я ей принесла кофе и поесть что-нибудь? Что я должна сделать?
– Ну, – Сара встала, – тебе принести?
– Я с удовольствием пойду вместе с тобой, – к удивлению Сары, заявила Ева и тоже встала.
Темная жидкость лилась в одноразовые стаканчики.
– Я хотела тебе сказать, если у тебя есть какие-то проблемы…
Сара набралась смелости.
– У меня? У меня нет, но спасибо… – и увидела разочарование на лице Евы.
А потом подумала про себя, что вышло глупо. Первый раз Ева заговорила по-человечески, а она сразу ее оттолкнула. Может, уже никогда к ней не обратится по-человечески. А с другой стороны, она же сама мечтала, чтобы на работе были какие-то человеческие отношения. Если она не откликнется, то Ева будет уже всегда знать, что имеет отношения с идиоткой.
– Знаешь, но у моей приятельницы проблемы…
– Давай рассказывай, одна голова хорошо, а две лучше, но не всегда, конечно, – оживилась Ева с улыбкой, и Сара тоже ей улыбнулась.
И пока Сара раздумывала, из ее уст полился рассказ о приятельнице, которая правда абсолютно не знает, как холодные отношения с мужем сделать теплыми, и она, Сара, не знает, что ей посоветовать, как она могла бы вылезти из повседневной рутины, из однообразия, которая их захватила и держит в ледяных объятиях.
– Ну, знаешь… – Ева внимательно слушала, хотя давно уже должна была вернуться в режиссерскую, они стояли у подоконника, и Ева курила, что было в здании запрещено, – …я если бы была на твоем месте, то посоветовала бы ей воспользоваться проверенными способами, поверь мне, это всегда действует…
И начала расписывать удивленной Саре множество разных способов обратить на себя внимание мужчины, говорила о женщинах, которые запускают себя, а потом переживают, о пресловутых тапочках, о чувстве безопасности, которое действует усыпляюще, а ведь брак – это всегда, ежедневно, новые вызовы, и Сара даже не заметила, что Ева в конце добавила предложение, которое должно было ее возмутить:
– Это правда действует… на твоего мужа тоже подействует.
Магда рисовала.
Уже три дня она знала, что ее предназначение – рисовать, рисовать и еще раз рисовать.
В больнице ее задержали на три дня. Взяли анализы, что-то им не понравилось. А рисование всегда действовало на нее хорошо. Холст, два метра на метр восемьдесят, стоял на двух стульях, сзади подрамник прижимала бельевая веревка, зацепленная за карниз. Никаких мужчин, никакого винопития, никакой печали, просто искусство, она его выбрала, и она целиком посвятит себя искусству.
Услышав звонок в дверь, она даже не отложила кисть. В дверях стояла Сара с коробкой в руках.
– Что я могу с этим сделать?
К сожалению, Магда должна была отложить кисть.
Из коробки на нее смотрела голова леопарда. Под ней лежал материал, удачно имитирующий леопардовую шкуру, и потрясающие сапоги до середины икры, с таким же узором.
– Сколько хочешь? – воскликнула Магда и приложила к себе костюм. Он застегивался на плечах, и она выглядела как Джейн. Тарзана, к сожалению, она вспомнила в самую пору.
– Нет, он не на продажу, мне Идена прислала.
– Не болтай! – Магда была в восторге. – А она может мне тоже прислать? Для меня будут маловаты, – она с сожалением отложила сапоги. – Зачем тебе это? Новый год уже был, – добавила она себе в утешение.
– Мы с Яцеком готовим сюрпризы… – промямлила Сара.
– Приготовлю кофе, – предложила Магда и пошла в кухню.