Петр смотрел на нее растерянно, что она отметила с определенным удовлетворением.
– Я приехал, потому что хотел, давно хотел. Знаешь, ведь мы расстались, – Сара с удовольствием отметила краковский оборот речи: «мы расстались» – там так говорят, когда расстались по недоразумению. – Я объяснял Магде, что дальше так не хочу, а она как бы вообще этого не замечала. Думал, что если я уеду, то она отнесется к тому, что я ей говорил, серьезно, будет меня искать, подумает над тем, что я предлагал ей в последний день, но она абсолютно не поняла, о чем речь.
– А что ты ей предлагал? – спросила Сара. Все объяснение Петра было какое-то сбивчивое, недосказанное. И почему он из нее сделал исповедника?
– Понимаешь, жизнь – это не игра, тем более жизнь вдвоем. Меня душил этот свободный образ жизни. Не знаешь, что будет завтра. Будешь ли ты в чести, или появится кто-то другой, более интересный, лучший, умнее, я знаю, может, более богатый… Без обязательств – это значит без любви… Человеку необходимо пространство, в котором он может на что-то рассчитывать.
Сара смотрела на Петра с вниманием. Ничего удивительного. Если он так же дурил голову Магде своими невнятными формулировками, то ничего удивительного, что та ничего не понимала. Как и она сейчас.
– Я хочу тебе сказать, что я и так бы вернулся, – внятно сказал Петр, уловив ее недобрый настрой.
Ну и хорошо. Почему все хотят ей что-то объяснить?
– Это хорошо, – ответила Сара.
– Я рад, что ты понимаешь. – Петр вздохнул с облегчением. – Я думал, что ты думаешь, что это я… ну, в общем… Мы распишемся, – сообщил он неожиданно твердо и первый раз улыбнулся Саре. – Хотим, чтобы ты была нашей свидетельницей. Как ты на это смотришь?
Теперь Сара посмотрела на него с участием. Это хорошая новость. Пару дней назад развод, теперь свадьба, жизнь должна продолжаться.
– Когда? – тем не менее деловито спросила она.
В больницах расписывают только в английских фильмах.
– Магду выпишут через два-три дня. Не знаю, когда, но я бы хотел как можно быстрее, потом у нее лучевая терапия, и она хочет после облучения, но я знаю от врачей, что это очень изнурительное лечение… – Петр опустил голову, и Сара почувствовала, что она не должна быть зла на каждого мужчину, который появился у нее на горизонте, а этому мужчине сейчас действительно важно ее понимание и сочувствие.
– Эй, Петруш, – сердечно воскликнула она и поднялась с ковра. – Все будет хорошо, – она стукнула его по плечу. – Это будет самая прекрасная свадьба на свете, увидишь!
– Ну, – пробормотал он и опять улыбнулся, – я знаю. Только чтобы она поправилась…
Черешня и незнакомец
Напоследок перед работой Сара решила заскочить в магазин на углу, купила себе черешни, а потом вспомнила, что хотела бы еще йогурт, пошла назад к полкам, взяла баночку и снова встала в очередь. Она опаздывала – отметила, впрочем, без особого беспокойства. Но все же нужно было спешить. Она быстро спрятала сдачу и побежала к выходу, где возле самых дверей на улице наткнулась на какого-то мужчину. Сара очень глупо вмазалась в него на бегу, уронила сумку, черешня рассыпалась. Ее счастье, что мужчина успел придержать ее, иначе бы она грохнулась.
– Это вы?.. – спросил он и казался восхищенный тем, что она его ударила.
Но прежде чем она сообразила, о чем он хочет ее спросить, краем глаза она заметила Яцека. Он стоял совсем близко, удивленный, у открытых дверей машины.
Понятно, здесь всегда есть место для парковки, перед самым входом в офис радио, в это время другого места он просто не смог бы найти. Наверное, ждал ее, хочет ей впарить еще какую-нибудь байку.
Недолго думая, Сара обхватила мужчину за шею.
– Пожалуйста, прикиньтесь, что вы меня знаете! – прошептала она в теплые плечи. Ее тут же обняли. От него пахло хорошей туалетной водой, не очень сильно, в самую меру.
Когда она через пару секунд снова посмотрела на улицу, машины Яцека не было. Она в легком смущении отодвинулась от мужчины:
– Извините, мы не знакомы. – Она посмотрела на рассыпанные ягоды. Оставить или собрать?
– Нет, я вас знаю, – возразил Ендрек и придержал ее за руку.
О нет, теперь он не позволит, чтобы она исчезла.
– Значит, это знакомство одностороннее, – буркнула Сара и наклонилась, чтобы все же собрать черешню.
– Прошу меня извинить, – Ендрек тоже присел на корточки. Хотя ему не казалось уместным собирать ягоды с тротуара. – Я был свидетелем шестого марта, как пани набросилась на одного джентльмена на Браницкой, в полдень. И как вы отказались от роли в очередном фильме или, как его там, в рекламном ролике. Я знаю, что вы мне не поверите, но я так ждал этой встречи…
Сара удивлялась сама себе. Она сделала то, чего не делала никогда в жизни. Посторонний мужчина пригласил ее на чашечку кофе, а она согласилась, при условии, что это будет не кофе, а алкоголь, и не сейчас, а только в двенадцать ночи, и не где-нибудь в центре города, а только тут же, в этом самом месте.
На всякий случай, если бы Яцеку вдруг взбрела мысль сюда за ней приехать. О да, теперь она ему покажет.
А тот мужчина, если бы на него радостно не набросился какой-то знакомый, наверное, пошел бы с ней вместе до угла здания радио. Смешной. Хорошо, что она с ним встретится. Она была очень собой довольна.
И убираться сегодня она здесь не будет. Пошли все подальше. Она не уборщица! Сразу закрыла дверь и, не обращая внимания на грязные кружки от кофе, художественно понаставленные кругом, даже на пульте управления, пошла в студию.
Уселась у микрофона и расправила плечи.
«– Привет, Макрофка! Меня вот-вот разорвет от злости и бешенства. Я рассказывала тебе, что он просто-напросто завел другую? Нужно быть полной дурой, чтобы этого не замечать и каждый раз верить, что у него то продлился ужин, то приехали шведы и нужно их отвести, привезти, поздороваться, попрощаться, напиться, поблевать и так далее. А все оказалось просто! Я думала, что это сказка, а это просто репортаж. И только. Не знаю, что сделаю, что нужно сделать. Хоть бы раз отозвался… Или, может быть, нет. Может быть, снова наврал бы. И подумать только! В воскресенье на какой-то момент я была счастлива. Видела, как цветут хризантемы, они цветут лишь один день, а я как раз в этот день там была и видела. У некоторых чудесные бледно-розовые цветы, и это необычайно, что смотришь, очарованная тем, чего завтра уже не должно быть, и это еще сильнее притягивает. Этот цветок утром умрет. И поэтому только сегодня ты можешь радоваться его красоте. Был такой прекрасный день, необычный, он к ней приехал, и я увидела, как он сидит и смотрит на нее, и видно, что он по-настоящему ее любит… А смотрит на нее так, как смотрел бы на те цветы… которые цветут всего один день.
А потом был обед, курица в имбирном соусе с медом… – я, конечно, не ем их… И вечные отбивные – для отца, которому куры напоминают грудничков, и он их не ест из этих соображений…
Моя мама не может понять, что не следует прикладывать руки к страданиям этих бедных существ… Всю свою короткую жизнь они не ходят, втиснутые в клетки, и должны только жиреть. У них подкашиваются ноги из-за недостатка фосфора, а лампы зажжены все двадцать четыре часа в сутки, чтобы они думали, какой длинный день, и ели, ели и ели… В их мясе отсутствует вкус, значит, нужно комбинировать, чтобы как-то достичь его, вкуса… Некоторые добавляют им в пищу зерно, к тем ненатуральным кормам, которыми кормят их, а некоторые, как моя мама, отлично их заправляют. Но они остаются все теми же самыми курами, и поэтому я их не ем…
Итак, курица на столе, разговор ни о чем, и неожиданно твои родители, которых ты знаешь с самого рождения и которые для тебя единственная постоянная вещь на свете, вещь в смысле фразеологическом, ну, это ясно, и самые важные люди, постоянная единица в космосе, признаются, что они развелись, хотя остаются друзьями.
Я это проглотила, ибо нельзя осуждать своих родителей. Но почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног. А он – такой замечательный, добрый, любимый – взял меня на прогулку. Я даже не помню, когда в последний раз мы были с ним на прогулке, он обнимал меня и развлекал… в воскресенье. А в понедельник признался, что трахает другую. О, извините, дамы не употребляют таких слов. «Не дай почувствовать по своему поведению, что он тебя ранит», – говорила моя бабушка. А если женщина говорит «трахает» – это значит, она ощущает себя раненой, правда? Конечно же, он сразу добавил, что она для него ничего не значит, что любит он только меня. Это единственное предложение, которому учат маленьких мальчиков, когда они находятся еще в животе у мамы. Они с этим рождаются. «Но она для меня ничего не значит, я люблю только тебя!» Знаешь что, Макроф? Как можно спасать мир, если ты не можешь спасти даже себя?
Это была моя передача, моя собственная, – добавила Сара с более деловой интонацией, – если я на этом свете вообще имею хоть что-то свое». И она разрыдалась.
Ендрек ждал Сару возле магазина. Хотя ему казалось удивительным, что она согласилась с ним встретиться – не пришлось уговаривать.
Все эти шесть часов он не мог найти себе места: как некстати директор программ, в отличие от Сары, набросился на него в абсолютно неподходящий момент. Но ничего удивительного, радиостанция тут, за углом. И из-за этого Ендрек не взял у нее номер телефона, не спросил, как ее зовут, – показал воистину безнадежный уровень сообразительности.
Если она не придет, он никогда себе этого не простит.
– Извините, сержант Война, – представился подошедший к нему полицейский и отдал честь. – Что тут гражданину нужно?
Ну, понятно, если человек крутится возле магазина, то, значит, он подозрителен.
– Вы не поверите, но… – начал Ендрек.
– Попрошу документы, – полицейский отступил назад.
А у Ендрека в груди запрыгало сердце, а еще чуть-чуть, и он сам бы подпрыгнул от радости. К нему шла Сара. Но это не была та самая девушка, которую он обнимал пару часов назад. Он отодвинул полицейского и подошел к ней. Она не удивилась. У н