Она поставила чайник и с ненавистью поглядела на телефон.
Если позвоню сама, как всегда поддамся на ее манипуляцию, а если не позвоню, меня достанет чувство вины. Если позвоню, буду злиться на себя, что опять позвонила… – раздумывала Сара, приглядываясь к своему красному аппарату телефона.
Прикрыла глаза. Хоть один раз в жизни выдержать, сказать, что я чувствую, не прогнуться, крикнуть, разбить трубку, сказать: «Никогда в жизни больше не используй меня. Ты не помнила о билетах на премьеру, а мне очень было важно, а теперь, как всегда, когда я тебе необходима, вспоминаешь, что я существую, а я так не хочу. Нет и нет!» Она открыла глаза.
– Я тебе не девочка на побегушках, – громко сказала Сара сама себе. – А ты ведешь себя как свинья.
С удовольствием вообразила, что где-то там, на другом конце города, около телефона сидит маленькая розовая свинка-Идена, нервно суча копытцами-ручками… Образ помог погасить раздражение.
Сара принесла тарелку в кухню, налила себе негазированной воды, бросила туда дольку лимона, добавила одну вишенку из вишневого джема, чтобы напиток выглядел красиво, и вернулась в комнату. Устроилась удобно возле телевизора, на всякий случай сделала потише звук, чтобы не раздражал ее, и так досидела до десяти пятнадцати вечера.
Потом сняла трубку и позвонила.
– Долго же ты ела, – томно прозвучал голос на другом конце провода, однако звучал он с легкой претензией.
– Не твое дело, – элегантно отозвалась Сара. – Ну, говори.
– Ты могла бы…
– Нет, – сразу ответила прямо Сара, не дожидаясь окончания фразы. – Не могла. Не могла в любом случае ничего. Просто нет!
– Ага, – голосом Офелии, перед тем как ей предложили отправиться в монастырь, сказала Идена.
– К сожалению, нет.
– Я не знала, что ты такая.
Быть «такой» было самым большим оскорблением, какое кому-либо в жизни можно было услышать из уст Идены. Оно означало быть женщиной страшной, эгоистичной, вонючей, грубой, щербатой, рохлей, гулящей, неряшливой с целлюлитом…
– Ну, теперь я знаю, – парировала вежливо Сара и даже покраснела от того, что осмелилась так грубо ответить Идене, проклиная себя за звонок.
– Я вообще не буду с тобой разговаривать, это не мой уровень, – твердо сказала кузина тоном матери Макбет.
И прежде чем она успела подумать, из уст Сары опять вырвались грубости, и так легко, как если бы это были вовсе не ее слова.
– Ясное дело, что не твой, тебе бы подняться немного, а это для тебя слишком сложно, – бухнула она и аж испугалась, хотя Идена была единственной, при ком Сара не теряла остроумия, это качество ей подарила природа, впрочем, тщательно спрятанное от посторонних глаз.
– Ты безнадежна, – выдохнула Офелия в трубку как перед последним купанием.
– Знаю, но мы с тобой родственницы, и я должна быть похожа на тебя хоть немножко. – Сара и не думала дать себя сильнее вывести из равновесия, потому что уже достигла какой-то неведомой границы…
– Пожалуйста, Сара, – взмолилась кузина голосом Джульетты перед рассветом. – Я тебя умоляю.
Ого, когда Идена с Клыски переходит на Сару, значит, происходит что-то и правда очень важное.
– Нет.
– Ты ведь даже не знаешь, о чем идет речь…
– И не хочу знать.
– У меня запись в студии: «Сделай, чего еще не делала». И, во-первых, я не знаю, что бы такое придумать, во-вторых, не знаю, что бы такое надеть, а в-третьих…
И в-главных – наверное, не с кем оставить Матеуша.
– …не с кем оставить Матеуша, и потому я тебя очень, очень прошу…
– Я подумаю, – снисходительно-ласково ответила кузине Сара. Перед Матеушем она не могла устоять ни при каких обстоятельствах. Он был ее безусловной любовью.
– Я тебя люблю, – с облегчением прощебетала Идена. – Тогда в четверг, в два. – И положила трубку.
Идена действительно хорошая актриса. Когда она три года тому назад получила ангажемент в Городской театр в Познани и сыграла свою первую большую роль, все попадали от восторга.
Когда Идена третий раз вышла на сцену после долгих аплодисментов, Сара чуть не заплакала.
– Если бы твоя мама, боже мой, дожила до этого времени, как же она была бы счастлива, – сказала мама Сары, которая приехала специально на премьеру из Варшавы, и прижала Ирену к себе столь сердечно, как никогда не прижимала Сару.
Но Сара не была сироткой. А если б была, то мама ее тоже обнимала бы иногда.
– Я очень тобой горжусь, – сказал отец Сары, который тоже специально приехал на премьеру из Варшавы. – Твой отец тобой бы гордился! – И он прижал Ирену к себе.
Если бы Сара была сиротой, быть может, отец обнимал бы ее чаще.
Ну что ж, случается.
– Тетя, – всхлипнула Ирена, – это только благодаря вам! – И прижала Сару к себе так сильно, что Сара почувствовала, что они все и правда семья.
Ирена или Идена
Сара очень любила свою кузину, всегда, сколько себя помнила. Ирка была старше, умнее. Без преувеличения, она была примером для Сары. Ирка была очень привлекательная, а этого было достаточно, чтобы Сара хотела стать такой, как она.
Когда тетя и дядя погибли в автомобильной аварии под Вжешней, стало ясно, что она будет жить с Сарой и ее родителями. Это был кошмарный период в их жизни, сначала мама все время плакала, потом стала принимать антидепрессанты, отец стал красить квартиру и вовсе перестал разговаривать, а Сара после того, как привыкла к мысли, что никогда не увидит тетю Крысю и дядю Кароля, стала радоваться, что обрела настоящую сестру.
В комнату к Саре из квартиры дяди и тети переехали кровать и письменный стол Ирены и все ее вещи, и Ирка обязательно должна была получить место под окном, а Сару передвинули к стене, откуда ничего не было видно, ни кусочка дерева, а она так любила перед сном смотреть на небо и каштан во дворе, но…
– Доченька, ведь Ирка потеряла все, – говорила мама, помогая ей перебраться за шкаф, которым поделили их комнату.
Итак, Сара стала жить за шкафом, она больше не видела любимого дерева, но знала, что за Иркой нужно ухаживать, не важно, что она старше, и нужно ей уступать, не важно, что она старше, и ей положено больше, и не важно, что она старше, ведь она пережила трагедию.
– Не хочу вам мешать, – говорила Ирена, ее глаза наполнялись слезами, и она уходила из комнаты, где Сара с родителями собирались сыграть в карты. Для Сары это был очень приятный вечер. И они так давно не играли, потому что отец молчал, а мама плакала. Это был вечер после долгих недель, когда Сара наконец-то уговорила отца и мать, и…
– Ну, дорогая, что ты такое говоришь, ты нам никогда не мешаешь, как ты могла так подумать, садись вместе с нами. – Мама Сары вставала и прижимала к себе Ирену, и карты кончались в ту же минуту, потому что Ирка не выносила карт.
– Сыграем когда-нибудь еще, правда, доченька? – Отец безразлично гладил Сару по голове и тут же прятал карты.
А ведь когда-то они играли часто, даже при включенном телевизоре, и было так по-домашнему и так хорошо. И так давно. Сара скручивалась на маленьком кресле рядом с диваном, а Ирка теперь сидела на месте Сары и говорила:
– О, ты что-то смотришь?
А грусть в ее голосе настолько поражала, что мама Сары, оторвавшись от фильма, спрашивала:
– Ты что, дорогая, хотела?
– Ничего, ничего, – говорила Иренка больным голосом, – только в девять по программе идет такая отличная комедия, я думала, что мы немного развлечемся…
И на половине фильма телевизор переключали на другой канал, и все делали вид, что только об этом и мечтали, и никого не интересовало, что Сара никогда не узнает, как кончится фильм, который она только что смотрела.
Или Иренка не хотела идти в оранжерею.
– Нет, нет, я с вами не пойду, там так душно и горячо, но ничего не поделаешь, я посижу дома одна, идите, – отказывалась она, а отец Сары смотрел на дочь и говорил:
– Ну, нам совсем не обязательно именно туда идти, правда, дорогая? – И добавлял уже другим тоном, особенным, выразительно посмотрев на Сару: – Да ведь и Саре не так уж важно, правда, доченька?
И Сара отвечала:
– Правда.
Хотя это было неправдой, хоть ей это было важно, и они обещали, потому что в оранжерее плавали рыбы, было жарко и душно, как в настоящей экзотической стране.
А ночью, когда они обе лежали в кроватях, Ирка ей говорила:
– Погаси свет, я так устала. – И Сара гасила свет, несмотря на то, что хотела дочитать еще пару страниц и узнать, кто убийца.
Или наоборот, Ирка зажигала свет ночью, Сара поднимала голову, а Ирка усмехалась:
– Клыска, тебе не будет это мешать, я не могу заснуть, почитаю.
И Сара отворачивалась к стене и накрывалась почти что с головой одеялом, так как не привыкла спать при свете, он ей мешал, а под одеялом ей было душно.
– Читай себе, конечно, мне не мешает, – тем не менее говорила она, несмотря ни на что.
Но она никогда, конечно же, не была к Ирене ни в малейшей претензии, ведь она обрела сестру – хотя потеряла заботу родителей.
Отец был такой странный, а мама все время прятала красные от слез глаза. Теперь уже в доме никогда не было как раньше.
Когда она поймала себя на этой мысли, то побежала в костел и долго всматривалась в образ Божьей Матери в боковом нефе.
– А если бы твои родители погибли в этом автобусе? – слышалось ей. – Не будь такой эгоисткой. У тебя большое счастье.
И Сара возвращалась домой и корила себя за то, что была недоброй, что иногда ей в голову приходили мысли, что если бы она была у родителей одна, то мама относилась бы к ней лучше, а отец имел бы для нее больше времени.
И поэтому она не ела ветчины, которую обожала, чтобы себя покарать за то, что была эгоисткой.
Или не ходила с ними в воскресенье в кино. Так как зло должно быть наказано. Только чаще молчала, потому что Ирена говорила о вещах более интересных, и ее отметки в школе были более важны, чем ее, Сарины. И действительно: «Как ты хорошо со всем справляешься, детка», – говорил отец, обращаясь к ее сестре, и теперь уже никогда не хвалил Сару.