о кто-то ловко и быстро собирает кубик Рубика и у меня на глазах образуются ровные, матовые стороны – желтая, красная, зеленая.
– Я должен был вернуться, – сказал отец, – поднять ее. – Снова взял паузу, потом добавил: – Сил не было. Я не мог, понимаешь?
Я продолжал сидеть.
– Я не вернулся, – сказал он.
Мне показалось, мы оба почувствовали разделяющий нас воздух как объем и почти как вес. Я ждал, что отец еще что-то добавит. Но он снова лег.
– Гвоздей купишь? Сотку? И попроси мать столько еды мне не таскать – пропадает. Она, наверное, думает, что я слон.
Я покивал. Вспомнил про банку с морсом. Достал ее и поставил на тумбу. В палату вкатился бодрый, круглолицый Мишка:
– Я, конечно, извиняюсь, но обещал вернуться к обеду. Э…
Он вопросительно глянул на нас. Улыбнулся. Я поднялся. Отец кивнул, потянулся за газетой:
– Только сотку, не перепутай, остальное есть.
Я покивал.
Я не пошел по части хирургии. Стал дантистом. Мой интерес к чужим мостам и зубным протезам служит вечным поводом для шуток среди родственников.
Экзамены тем летом я все-таки сдал и в ординатуру поступил. Более того, к собственному удивлению, вскоре женился.
Вопреки расхожим сценариям, моя жена Лиля превратилась чуть ли не в лучшую подружку моей матери. Может быть, потому, что своих родителей она не помнила, потеряв их в детстве.
Той осенью, уже в городе, я вдруг отметил про себя, что привычная моя вялость рассеялась. Я сделался если не энергичен, то вполне собран. Перестал вязко думать о себе и не нуждался больше в долгих часах аморфного покоя.
Через два с половиной года после лежания в мещерниковской больнице отец вышел на пенсию, и они с матерью окончательно переехали жить за город, выезжая в Москву редко и неохотно, даже зимой – лишь по большим морозам.
А душ на участке он успел доделать еще в то лето, потому как заставить его отказаться от задуманного нереально. Упертый он.
Черная, красная, рыжая
Борис подарил Инне бежевый мини-купер, который Инна прозвала Агентом Купером. Матери теперь точно нечем будет крыть. Проповедь матери не будет иметь права на существование. «Слова, Инесса, это не вложение. Слова – это пшик, литература. Если мужчина не вкладывается в женщину материально, она ему не важна, чтобы он ни говорил, как бы ни божился».
Ее мать – учительница литературы – этим летом не на шутку увлеклась горохом: душистый вил усики на клумбах, стручковый – на огороде.
«Ни одного червяка – сладкий, крупный. Идеальный в этом году урожай», – доверительно ворковала мать так, словно в свое время защитила диссертацию не по Мандельштаму, а по бобовым.
Мать не знала, что Борис глубоко женат и мини-купер достался Инне в награду за тихий аборт на ранней стадии. Но машина – в любом случае аргумент. Дело за малым – научиться водить.
Инна поставила цель: через три недели, на день рождения матери, доехать до царства гороха. В подарок Инна выписала ей из Англии семена гибридного сорта – победителя выставки Челси, ради которого пришлось заполнить таможенную анкету и целый день ждать курьера. Кроме того, купила в подарок шелковый платок. По-настоящему шелковый, а не подделку из ацетата, штучный, номерной, ручной. Мать, скорее всего, не поймет, в таких вещах она не понимала, а вот Артур – третий муж мамы – оценит.
Кстати, Артур опровергал правило, которое с таким упорством вкладывала ей в голову мать.
«Инесса, – говорила она, – от жен не уходят. Зачем? Любовь у них есть, а обстирывать кто будет?»
Артур-то как раз ушел из семьи к ее, Инны, матери.
Между Инной и Артуром существовало принципиальное отличие. Инна не переносила привычку матери говорить полными предложениями. Там, где было достаточно кивка, мать произносила: «Передай мне, пожалуйста, кусок черного хлеба своей рукой».
Инна в такие моменты не могла дышать, а Артур, ласково глядя на жену, спрашивал: «Что-нибудь еще?» Мать отвечала в характерной манере: «Нет, спасибо, больше пока ничего не надо». Это, думала Инна, и есть любовь, оправдывающая и грех, и несправедливость.
Через три недели тренировок с инструктором Вахтангом Инна уже парковалась задом и через раз заезжала на горку в пробке.
Преподаватель Вахтанг был идеален. Мелочный контроль был ему чужд. Пока Инна пыталась прочувствовать парковочные габариты, Вахтанг рассуждал о достоинствах армянского тархуна перед азербайджанским. «Готовить, – рассуждал Вахтанг, – надо сердцем и так же ездить на автомобиле». Инне подход нравился, училась она быстро.
Теплым августовским вечером Инна выдвинулась в сторону области по трассе М9.
Сначала ехала с опаской, но по мере удаления от города расслабилась, и ее, словно берег приливом, затопило чувством возрастающего восторга. Она где-то слышала, что у этого состояния есть название – «водительский дзен».
Восемьдесят километров пролетели незаметно. До дачи матери оставалось сорок. Тут Агент Купер замигал тревожным оранжевым огоньком и подал писклявый голос – кончался бензин.
Заправки были для Инны испытанием. Пожалуй, единственным в процессе освоения автомобиля. Они вызывали глухое сопротивление, нервировали. Приходилось совершать усилие, уговаривать себя.
Именно в этот момент заправки, мелькавшие вдоль трассы с предсказуемой регулярностью, кончились. Точнее, одна оказалась закрытой, следующая – недостроенной, а затем лес.
Половина восьмого. Раньше девяти не стемнеет, вечер был ясным. Юбилейное торжество должно было начаться завтра, но Инну ждали накануне.
Она ничего не сказала матери про машину. Та была уверена, что дочь приедет на такси. Машина еще ехала, но Инна понимала, что это конец. Так и вышло. Через пару километров она начала терять скорость и еще метров через четыреста встала. Заднее стекло освещали лучи жидкого закатного золота.
Справа и слева по борту был лес, на треть состоящий из засохших елей. Поток в город был жидким, из города – активнее, но не таким, какой обычно предполагается в пятницу вечером. Дальнобойщики – в численном перевесе в обоих направлениях.
Инна включила аварийку. Глупо до колик. Как в анекдотах про блондинок.
Надо было перебрать варианты действий. На пассажирском сиденье справа завибрировал смартфон. Конечно, мать. Хотела узнать, где, что и как. Инна не ответила.
Телефон продолжал глухо вибрировать, отстукивала ритм аварийка. Инна приоткрыла окно, и в машину влился поднимавшийся от земли стрекот сверчков. Звуки накладывались друг на друга. Стук-стук-стук, др-др-др, пщ-пщ-пщ.
Закатное солнце опустилось за лес и перестало беспокоить своей неуместной в сложившихся обстоятельствах красотой.
Инна прикрыла глаза. Вселенная стучала и шуршала.
Сзади раздались хлопки автомобильных дверей. Через секунду постучали над левым ухом:
– Все нормально с вами, девушка?
На Инну смотрел веселого вида щетинистый молодой парень.
– Да, – сказала она, – бензин кончился.
– Ну что же вы, девушка?!
Он не издевался, в голосе было сочувствие.
– Сейчас подольем, у нас полканистры есть.
И парень потрусил к своей машине. Инна открыла дверь и оглянулась: это была старая вишневая иномарка.
Парень был не один, к пассажирской двери иномарки двигался второй мужчина.
Инну удивило, что обещанная канистра с бензином лежит у них в салоне. Но мужчины сели за руль и через пару мгновений промчались мимо нее по направлению к городу.
Еще через секунду Инна повернулась к пассажирскому сиденью. Ни телефона, ни сумки.
Сверчки стрекотали все громче. Тише. Громче. Волнами. Инна вышла.
Сумерки вовсю разворачивали над трассой свою гигантскую рыболовную сеть, которая скоро покроет улов темнотой.
Агент Купер пискнул сигнализацией.
Инна начала спускаться под откос, отделявший трассу от леса.
Кеды и шорты годились для этого в самый раз. Травы царапали голые икры.
Лес оказался неподвижным и чахлым, каким-то полиомиелитным. Всюду сухостой, много поваленных, словно избитых деревьев. Но дышалось хорошо, пахну́ло грибами и орехами.
Инна сосредоточилась на том, чтобы не оцарапаться, смотрела под ноги, перебиралась через стволы.
Ее внимание привлекли всполохи огня. Недалеко впереди горел костер. Двенадцать месяцев какие-то.
Шум трассы смутно плескался за спиной. Хруст веток под ногами по сравнению с ним был резким и отчетливым.
Костер горел неярко, но уверенно. Кто-то сложил его со знанием дела. Людей не было. По периметру было устроено несколько сидений – два пня, картонка, – однако ни остатков пищи, ни мусора, ни каких-либо других очевидных следов недавнего присутствия. Только большая, наполовину опорожненная бутылка «Боржоми».
В других обстоятельствах Инна побрезговала бы, но сейчас она схватила бутылку и выпила соленую жидкость жадно и с благодарностью. Она опустилась на теплую землю, рядом с потрескиванием костра, облокотившись спиной на пни. Не опустилась, а растеклась.
Инна не заметила, как уснула. А когда проснулась, костер давно остыл и вокруг было темно и тихо.
На этот раз самым громким звуком было ее собственное дыхание. А если секунду не дышать, то можно было притвориться просто лесной темнотой.
Она снова нащупала звуки трассы. Глаза привыкали к темноте быстро. Инна потянулась, размяла шею и пошла на шум. А запахи! Запахи!
Не так давно Василий открыл для себя мир аудиокниг. Необъятное новое пространство, помогавшее не заснуть за рулем. Сейчас он слушал «Поворот винта», все ждал, когда станет страшно. Жизнь приучила Васю к терпению. Это когда-то он был горяч. Но десять лет дорог, долгая болезнь отца, многолетнее ожидание переезда в новостройку – все это натренировало в Василии ценную мышцу ожидания. Он не выносил суждения поспешно. Умение ждать, говорил он сыну, одно из самых важных в жизни. Василий был отнюдь не глуп.