Вдруг фары выхватили из темноты силуэт, карабкавшийся на обочину из темноты. Женщина стала бы неплохим добавлением к аудиокниге, и Василий включил поворотник.
Тем более где-то здесь он несколько раз удачно стыковался с девочками.
Свою фуру он тоже считал девочкой и называл «моя Фурия».
Василий сообразил, что совершил ошибку, еще когда Фурия, пыхтя, пристраивалась на обочине. То, что он принял за свой вечерний досуг, оказалось не барышней. Если бы Василию надо было описать это существо для протокола, он бы сказал так: «Большая кошка, стоящая на задних лапах». Черная и высокая, она смотрела на него круглыми желтыми глазами, которые отдавали в свете фар металлом, и мягко покачивала хвостом.
Василий стал выкручивать руль обратно – реакции-то у него были хорошими. К тому же он не пил. Да вот только окошко со стороны пассажирского сиденья было наполовину опущено, и он этого не учел. У пантеры реакции в любом случае лучше.
«Наслушался всякой чертовни», – подумал Вася в тот момент, когда Черная проскользнула в салон и бархатной кляксой перетекла на пассажирское сиденье.
Василий очень ясно слышал низкий голос рассказчика аудиоистории, ритм, вторивший пыхтению мотора: «Мы остановились на дорожке, идущей от ворот к церкви, у низкой, продолговатой, похожей на стол могильной плиты…»
– Ну что, погнали? – вкрадчиво спросила пантера. – «Поворот винта», что ли?
«Р» в произнесенном ею слове «поворот» запомнилось Васе раскатистым и ярким.
…Инна прикрыла глаза. Вселенная стучала и шуршала.
Сзади раздались хлопки автомобильных дверей. Через секунду слева постучали в стекло:
– Все нормально с вами, девушка?
Через стекло на Инну смотрел веселого вида щетинистый молодой парень.
– Да, – сказала она, – заглохла. Бензин кончился.
– Ну что же вы, девушка?!
Он не издевался, в голосе слышалось сочувствие.
– Сейчас подольем, у нас полканистры есть.
Он подмигнул.
Инна не успела ответить, как он зашагал обратно к своей машине.
Она открыла дверь и обернулась: это была старая, грязная темно-вишневая иномарка, из которой выбрался второй мужчина – он, в отличие от щетинистого парня, был грузным и одутловатым, а лицо настолько лишено индивидуальных черт, что, попроси Инну описать его, она бы растерялась. Но вот грузный пригладил волосы, и жест его вдруг напомнил Инне ее Бориса.
В этот момент – именно в этот из всех моментов ее насыщенной волнениями женской жизни – она вдруг отчетливо поняла, что отношения с Борисом, которые длились четыре года, были во всех отношениях тупиком.
В жизни Бориса, которую Инна сейчас сравнила с пирогом – голод, что ли, накатил? – ей отводилась роль хоть и важного, но небольшого кусочка.
Образ был таким простым, а ясность картины столь отчетливой, что Инне захотелось подпрыгнуть. Правда была разлита в воздухе, пронизанном стрекотом кузнечиков. Правда гласила: с Борисом покончено.
Эффект откровения был так силен, что Инна потеряла ощущение времени. Мужики копошились возле отверстия в ее бензобаке.
– Да еп ты, мимо-то не лей, – понукал Одутловатый молодого Щетинистого.
Инна вышла и размяла поясницу.
Как человек, только принявший судьбоносное решение, она ощущала себя бодрой и помолодевшей.
Одутловатый окинул ее оценивающим взглядом и снова поправил волосы. Инне хотелось, чтобы спасители быстрее убрались восвояси.
– Спасибо, – сказала она.
– Ну, спасибо не так говорят, – распрямился с усмешкой Щетинистый и не спеша пошел относить канистру к своей машине.
– У тебя или у нас? – Одутловатый кивнул на Агента Купера.
Сверчки этим вечером были в ударе.
– У меня, – ответила Инна.
Щетинистый стукнул багажником и уже шел обратно, поигрывая ключами от машины и прихватив пакет с горохом.
Одутловатый кивнул Инне, чтобы она лезла на заднее сиденье. Сиденья в Агенте Купере были кожаными, светло-кремовыми. Комплектация «смарт». Моются легко. Борис был не лишен хозяйственной жилки.
Молодой все той же расслабленной походкой ловко приземлился на переднее пассажирское сиденье и развернулся к ним лицом, как театрал, ожидающий третьего звонка. Его пальцы проворно раскрывали стручки гороха.
– Ты первый, что ли? – уточнил он у Одутловатого. Тот уже расстегивал ширинку.
– Ну, – Одутловатый оказался скуповат на слово.
– Так и быть, – сказал Щетинистый и метнул в рот горошины.
Помимо хозяйственности, Инниному Борису была свойственна легкая мания преследования. Он любил сигнализации, любил замки, уважал мышеловки и клейкие ленты для насекомых. Все, что могло подползти и подкрасться к Борису с преступными намерениями, нейтрализовалось на дальних подступах. Поэтому Инна не удивилась, когда он с гордостью показал ей увесистый стальной штырь, явно добавленный им к комплектации «смарт» по собственному усмотрению. С той и с другой стороны штырь – длиною около полуметра – был заточен подобно карандашу. Он был приятно тяжел и лежал между задними и передними сиденьями.
«Береженого Бог бережет» – это была его классическая мантра. Он вложил штырь Инне в руку вместе с ключами от машины.
И хотя вес Одутловатого обездвижил Инне ноги, руки находились в полном ее распоряжении.
– Как тя звать-то, красота? – прошелестел Одутловатый. – Чё ж ты с бензином-то так?
– Инна, мама зовет Инессой.
Одутловатый весело переглянулся с другом:
– Ишь ты. Мама. А меня Романом. А этот – Гриша.
Гриша непринужденно кивнул на горох. Инна отказалась.
– Ну-ка, – Одутловатый поленился расстегивать ее шорты и просто разодрал застежку, дернул шорты на себя и резко стянул с Инны трусы. Он был очень тяжелым, Инне стало страшно, что ее бедра так навсегда и останутся немыми и сплющенными.
Представив себя на секунду китобоем из «Моби Дика» – все-таки дочка учительницы литературы, – Инна выхватила стальной штырь из-под сиденья и легко вонзила в спину Одутловатого – примерно под правую лопатку. Больше с его стороны неприятностей ожидать не следовало, ее сплющенным ногам оставалось потерпеть несколько секунд.
Щетинистый был быстр: он обработал шок и изумление за пару секунд, а потом скинул с колен горох и метнулся вон – еще до того, как Инна успела свалить Одутловатого и освободить ноги. Но замок сигнализации щелкнул на полсекунды раньше, чем Гриша достиг свободы.
– Девяносто пятый или девяносто второй залил? – поинтересовалась Инна.
– Второй, – ответил парень, и стальной штырь вошел в его грудную клетку, словно иголка в мягкое брюшко бабочки. На майке проступило красное пятно.
Стемнело.
Где-то в салоне вибрировал мобильный.
Инна выбралась и обошла Агента Купера. Не спеша вытащила наружу Щетинистого. Вычистила из салона горох. От леса трассу в этом месте отделял овраг, и Инне было достаточно подтолкнуть тело, чтобы Щетинистый беззвучно скатился в зев пыльного придорожного разнотравья.
Одутловатый заставил ее вспотеть. Но спешить – ей-богу – было некуда.
Еще предстояло замыть сиденья.
С каждой минутой будущее казалось Инне все более радужным.
…Инна прикрыла глаза. Вселенная стучала и шуршала.
Сзади раздались хлопки автомобильных дверей.
В зеркале заднего вида отразились бампер грязно-вишневой иномарки и выходящие из нее мужчина и женщина.
Обоим было на вид лет по двадцать пять. Женщина – сильно беременна, свободное ситцевое платье с оборкой над коленями колыхалось вокруг громадного живота. Она была высокой, с длинными ногами, похожими на столбы. Рыжие волосы собраны в растрепанный пучок, на лице застыло выражение муки.
Подпирая левой рукой поясницу, беременная двигалась к обочине, а худой молодой парень с трехдневной щетиной застыл возле бампера, выскочив из-за руля.
Когда беременная начала боком спускаться по склону, он сделал попытку придержать ее за локоть, но Инна услышала, как девушка огрызнулась:
– Так точно упаду.
Мать любила рассказывать Инне, какой энергичной она вдруг стала в беременность, как перебирала шкафы и антресоли, перемывала обувь, да и вообще впервые почувствовала, что значит быть наполненной энергией.
Стремительно сгущались сумерки. Стоило собраться с мыслями. Задняя дверь машины открылась, Инна резко оглянулась: беременная тяжело плюхнулась на кремовое сиденье Агента Купера.
– Привет! У тебя тампон или прокладка есть?
– Э, – ответила Инна.
– Забыла. Голова совсем не варит. Все забываю, даже самое нужное.
Инна посмотрела в зеркало заднего вида: молодой человек с неприкаянным видом курил возле бампера своей иномарки.
Инна порылась в сумке и, как ни странно, нашла там непонятно откуда взявшийся одинокий тампон. Он был похож на пулю.
– О! Класс, – устало сказала беременная и, освободив тампон от пластиковой обертки, ловко пристроила его по назначению.
Она немного походила на Джулию Робертс, но выращенную в душной малогабаритке с потолком высотой два двадцать. Это накладывает отпечаток.
– А попить есть чего-нибудь? Жажда мучит без конца.
Инна протянула рыжей полбутылки «Боржоми» и смотрела, как та пьет.
– Хорошо у тебя. Чистенькая такая машинка, светленькая. У нас воняет. Женька курит и бычки не выкидывает, от этого все время как будто сыростью и мышами воняет. Я уже повторять устала. Что говори, что не говори.
Помолчали.
– Тебя как зовут?
– Инна.
– А меня Даша.
Даша переделала пучок, на секунду распустив волосы по плечам и мотнув головой. Волосы у нее были как раз такими, о которых мечтала Инна, – благородного темно-рыжего оттенка, оттенка жухлой листвы. Офигительные просто волосы.
– Свои, свои, не крашу.
Даша словно прочла ее мысли.
– Все спрашивают.
Инне начинал нравится этот диалог, потому что говорить ей, в сущности, не требовалось.
– Ты не подумай. Я счастливый билет вытянула, – голос Даши поменял ритм и интонацию, стал тягуче-задумчивым, – Женька хороший, заботится обо мне. Ну как может. Мужики же они странные. Как с другой планеты, да?