На пятый день пути, ближе к вечеру, я увидел наконец самую высокую вершину нашего края — Кулак Великана. День был пасмурный, по небу неслись рваные тучи и холодный ветер пробирал до костей. Я решил поторапливаться. Горные тропы, по которым приходилось ехать, очень утомили мою лошадь, хотя я и старался выбирать дорогу полегче. Но сейчас я потерял бы слишком много времени, если бы поехал торными дорогами.
И я продолжал путь по овечьим тропам, но меня это не спасло. Видимо, кто-то позаботился перекрыть все дороги в долину, и я, не подозревая об этом, шел прямо в ловушку.
Здесь сама природа приготовила место для засады. Я ехал по узкой тропинке, и свернуть мне было некуда. Вдруг моя лошадь остановилась и испуганно заржала, но прежде, чем я смог понять, что случилось, на мои плечи упало что-то тяжелое. Я выронил поводья и, почти теряя сознание, свалился с лошади.
Темнота и боль — единственное, что ощущал я, очнувшись. Мыслей не было, только темнота и боль, накатывающиеся на меня волнами. Но что-то, наверное, воля к жизни, заставило меня попытаться пошевелиться. Это неуклюжее и слабое движение все-таки разбудило мозг. Я осознал, что лежу на склоне головой вниз и вокруг какие-то кусты. Видимо, после падения с лошади я покатился вниз по склону и эти кусты задержали меня, тем самым сохранив мне жизнь. Если напавшие могли сейчас видеть меня, я, наверное, казался им разбившимся насмерть. И, возможно, сейчас они спускались, чтобы проверить, что есть на мне ценного.
Но теперь мне было слишком больно, чтобы думать об этом. Я просто хотел найти удобное положение и облегчить боль. Я неловко попытался подняться, чтобы сесть, но движение это лишило меня моей непрочной опоры, и я опять покатился вниз, потеряв сознание.
Второй раз я очнулся от холода горного источника, в который угодил прямо лицом. Со стоном я попытался подняться и отодвинуться от воды, но руки подогнулись, и я снова ткнулся лицом в ручей. Ледяная вода обожгла кожу, но нет худа без добра — зато в голове у меня прояснилось.
Я не знал, сколько времени пробыл без сознания. Сейчас был уже поздний вечер или ночь. Было темно и в небе сияла огромная ясная луна. Я с трудом сел.
Напали на меня, конечно, не преступники Пустыни и не обычные воры. Эти не оставили бы мне ни кольчуги, ни оружия и в живых бы меня не оставили. Внезапно я испугался по-настоящему. Мне сразу вспомнились опасения лорда Имгри. Может быть, ализонцы уже проникли сюда и я наткнулся на их дозор?
Но слишком ловко была подстроена эта ловушка. Те, кто затевал это, должны были отлично знать местность и все дороги, и на ализонцев это было непохоже.
Я внимательно обследовал себя и с радостью убедился, что отделался только ушибами. Ни вывихов, ни переломов я не обнаружил. Правда, на голове была большая рана, но она, судя по всему, была несерьезной. Возможно, кусты смягчили удары, да и кольчуга неплохо защитила. От холода и нервного напряжения меня колотил озноб. Я попытался подняться, но ноги подкосились, и я вынужден был снова опуститься на землю. И если бы я не успел вцепиться в скалу, то снова мог полететь вниз.
Я нигде не видел своей лошади. Может, ее увели напавшие на меня? И где эти люди теперь? Эта мысль сразу разбудила тревогу и заставила меня вытащить меч из ножен и положить его рядом. Так я сидел, привалившись к скале, придерживая рукоятку меча.
До крепости было уже недалеко. Если бы я мог нормально идти, то очень скоро добрался бы до первых пастбищ. Но каждое движение причиняло такую боль, что мне пришлось до крови прикусить губу, чтобы не потерять сознания.
Конечно, я был очень рад, что вообще остался жив, но в своем теперешнем состоянии был абсолютно беспомощен. Поэтому мне придется быть очень осторожным, пока я не приду в себя окончательно.
Я прислушался. Ветер стих, и я слышал только обычные ночные звуки. Птицы… звери… Вся долина жила обычной жизнью.
Осторожно, как бы испытывая каждую мышцу, я смог наконец подняться на ноги. И хотя голова у меня сильно кружилась и ноги дрожали, на этот раз я не упал. Вокруг по-прежнему было тихо, только ручей бормотал что-то в темноте. Теперь никто не мог подобраться ко мне незаметно.
Я осторожно двинулся вперед, стараясь твердо ставить ноги и придерживаясь руками за ветки кустов. Внезапно я увидел стену. Камни ее ярко серебрились в лунном свете. Медленно, прислушиваясь на каждом шагу, я направился к ней.
Быстро добрался я до открытого пространства и дальше двинулся почти ползком. Я все еще опасался возвращения своих врагов.
Рядом, на лужайке, я увидел стадо овец. Эта мирная картина отчасти успокоила меня. Если бы сюда уже явились враги, вряд ли бы здесь что-нибудь осталось. Но были ли эти овцы настоящими? У нас рассказывали, что в этих местах пастухи иногда встречали призрачные отары. И случалось, туманным утром ни один пастух не мог точно счесть свое стадо. Тогда приходилось оставаться весь день на пастбище — ведь все верили, что к ночи исчезнут все овцы, если в загон поставить настоящих и призрачных.
Но я решил, что не время думать об этих сказках. У меня была более серьезная задача — дойти, как угодно добраться до стены и войти в крепость.
Вскоре я вышел на открытое место, откуда мог видеть и дорогу, и стоящий на высоком холме замок. Он был прекрасно виден в ярком лунном свете, но я с удивлением заметил, что над главной башней не поднято знамя.
И словно для того, чтобы сразу все мне объяснить, с гор сорвался ветер, и я понял, что знамя было на своем обычном месте, когда ветер шевельнул и развернул полотнище. Я не понял, закричал ли вслух или кричала только моя душа. Знамя Ульма было разорвано в клочья! А это могло означать только одно — смерть лорда. Смерть лорда — а лордом Ульмсдейла был мой отец.
Я изо всех сил держался за стену, но так и не смог удержаться на ногах.
Умер Ульрик из Ульмсдейла. Теперь понятно, почему меня поджидали. Странно, конечно, что я не получил известия о смерти отца, но, вероятно, вестник просто не нашел меня. А те, кто подстерегал меня, наверное, перекрыли все дороги в долину, чтобы перехватить меня наверняка.
Я понял, что для меня теперь опасен любой путь и каждый шаг может привести к гибели, а я оказался совсем не готов к этому.
Джойсан
Легко мне было решить отправить Торосса вместе с матерью и сестрой в Норстид, но как это сделать? Торосс все еще не оправился от ран. Не могла же я отправлять его на носилках? Но в комнату к нему я больше не заходила, да и с леди Ислаугой и леди Ингильдой старалась лишний раз не встречаться. Слава богу, у меня хватало других забот.
Каждый день, захватив только кусок хлеба и сыра, я в сопровождении оруженосца объезжала поля и проверяла посты. И кольчуга, и подаренный дядей меч стали для меня привычны, и никому в голову не приходило сказать, что для девушки все это не очень-то подходит. Время настало такое, что каждый должен был делать то, что в его силах.
Вдобавок ко всему, у нас в крепости появилась какая-то болезнь — с лихорадкой и тяжелым кашлем, рвущим горло. Меня она почему-то не затронула, и все дела свалились на мои плечи. Одной из первых заболела леди Мет. Правда, у нее еще брались откуда-то силы, чтобы хоть немного помогать мне управляться в замке и ухаживать за больными.
Маршал Дагаль тоже заболел, и мне пришлось распоряжаться и его солдатами. Мы расставили посты на всех проходах в долину и старались как можно скорее собрать урожай. В общем, дел было по горло, а работать почти некому. Я уже почти не различала дня и ночи, постоянно ощущая только изнуряющую усталость.
Все, кто мог держаться на ногах, работали. Даже дети выходили в поля вместе с матерями. Но сил у нас было слишком мало, и мы с трудом собрали не слишком богатый урожай, хотя засеяли много меньше, чем в прошлом году.
В середине лета я вместо традиционного праздника жатвы проводила тех, кто уходил в Норстид. Они уходили на север, а я не могла дать им ни лошадей, ни запасов еды. К нашему стыду, у нас не было ничего в избытке.
Торосс с ними не ушел, хотя уже достаточно поправился и путешествие было ему под силу. Я очень рассчитывала, что у него хватит ума уйти, но он остался и даже стал приятелем и первым помощником маршала Дагаля, как только тот выздоровел и приступил к службе.
Все эти дни я чувствовала себя неспокойно. Хотя Торосс и не пытался снова начать тот разговор, я просто кожей ощущала его неотступный взгляд, который как-то сковывал мою волю, и я знала, что всей моей силы едва хватает, чтобы противостоять этому влиянию. Торосс мне и в самом деле нравился, давно уже, с первой нашей встречи. Уж очень непохож был этот веселый, обаятельный юноша на серьезных и вечно занятых людей, окружавших меня. Он был общителен, умен и прекрасно воспитан. Внешне привлекательный, он был и великолепным собеседником, не терявшимся в любой компании. Я не раз замечала, какими глазами смотрят на него девушки, да и сама порой восхищалась им.
После ранения и болезни веселость его несколько угасла, но все равно, в эти нелегкие дни он многих спасал от уныния. И в самые тяжелые моменты его шутки многих подбадривали и поднимали дух. Только с чего это он был так уверен, что я должна буду уйти к нему?
Я всегда знала, что по нашим обычаям женщина является собственностью мужчины. Пока она еще невеста, за ней могут ухаживать, баловать подарками, добиваться благосклонности, но став женой, она становится такой же собственностью, как ловчий сокол или охотничья собака. Не раз бывало, что браки лордов заключались для приобретения союзников, или влиятельной родни, или расширения владений, и никто не спрашивал женщину, нравится ли ей это.
Если женщина отказывалась от этой обычной роли и хотела сама строить свою судьбу, то сразу начинались разговоры, что она связана с нечеловеческими силами, а это могло быть страшным обвинением: от такой женщины отказывались даже ближайшие родственники. И она действительно оставалась один на один с враждебным миром.