Джойсан
И так мы довольно долго стояли на белых каменных плитах прямо под яркой луной. Грифон на моей груди все так же светился. Я почувствовала, что больше не могу удержать Торосса, и помогла ему опуститься на землю. Сама я присела рядом и приподняла его рубашку, чтобы осмотреть рану. Голову его я положила себе на колени и увидела, что он снова потерял сознание, а из уголка рта у него стекает струйка крови. Я осмотрела рану и удивилась, что он еще жив и даже смог так долго идти. Рана была смертельна, и помочь ему уже ничто не могло, и все-таки я отрезала кусок от своего плаща и попыталась остановить кровь. Сама не знаю зачем, скорее всего, я просто не знала, что еще можно сделать.
Я устроила его поудобнее и ласково отерла его лоб. Хоть этим я могла облегчить ему смерть, ведь жизнь он отдал ради моего спасения. Луна и мой грифон давали достаточно света, чтобы я могла вглядеться в его лицо. Какая насмешка судьбы свела нас вместе? Мы могли бы быть хорошими мужем и женой и любить друг друга. Почему же нам этого не было дано?
Когда-то в монастырской библиотеке я вычитала в старой книге, что человеку дана не одна жизнь, и он вновь и вновь возвращается на землю. И все наши привязанности, долги и вражда не кончаются с нашей жизнью. Мы возвращаемся в другом обличье и платим свои долги, и мстим своим врагам. Значит, многое в нашей жизни складывалось не сейчас, не здесь, а идет из таинственной дали прошлых жизней. Может быть, это касается и Торосса? Сначала он появился как брат, красивый, веселый и милый. Потом как нарушитель моего покоя, подстрекавший меня на позорный поступок, на нарушение клятвы. А после всего, после моего категорического отказа и откровенной ссоры он все-таки рискнул жизнью и пришел спасти меня. Может, это он платил мне какой-то долг, оставшийся от прошлой жизни? Или это я теперь остаюсь должна ему, пока где-то в будущей жизни не смогу отплатить ему тем же? Ну а может быть, это просто сказка, и есть только одна жизнь и одна смерть?
Торосс слегка шевельнулся. Я наклонилась к нему и уловила чуть слышный шепот:
— Пить!
А у меня ни капли воды! Я быстро отжала свой мокрый плащ, но этого едва хватило смочить ему губы и отереть лицо. Источников здесь я не знала, а до реки не дойти. Но если бы я даже каким-то чудом добралась туда, в чем принести воды? Я огляделась и вдруг заметила блестящие от росы листья высоких растений. Леди Мет когда-то показывала мне похожие и говорила, что они собирают ночную росу, только эти были много крупнее.
Я осторожно положила Торосса на землю и пошла к зарослям. Свернув кульком один лист, я стряхнула в него капли еще с нескольких. Конечно, этого тоже было очень мало, но у нас верили, что роса — не простая вода. Возможно, это и правда, потому что Торосс, выпив эти несколько капель, успокоился.
Я снова уложила его голову к себе на колени. И тут он открыл глаза и неожиданно улыбнулся.
— Моя… леди…
Я осторожно сказала, что ему сейчас нельзя разговаривать, а то он потеряет последние силы. Но он не послушался.
— Я… мечтал… моя леди… с первого раза… когда увидел… тебя, — речь его, сначала почти бессвязная, становилась все более внятной, и голос неожиданно окреп. — Ты очень красива, Джойсан, очень умна и… очень… очень желанна. Но ты… — он закашлялся, и изо рта снова появилась струйка крови. Я быстро отерла ее влажными листьями. — Но ты так далека от меня, — закончил он фразу, потом помолчал, собираясь с силами, и продолжил: — Поверь, Джойсан, это не из-за наследства. У меня до сих пор на душе тяжело, как подумаю, что ты могла решить, будто я просто хочу стать лордом Иткрипта. Мне нужен был не Иткрипт, а только ты.
— Я знаю, — успокоила я его. Я и в самом деле знала. Может быть, его родня и строила на этот счет какие-то планы, но Торосс был искренен. Я видела, что он, действительно, любит меня и хочет получить меня, а не наследство. И в который раз я пожалела, что могу любить его только как брата. И не больше.
Он снова закашлялся. Через минуту он уже задыхался и не мог больше говорить. Я решила, что ничего не изменится, если я солгу ему сейчас. Пусть хоть ненадолго поверит и почувствует себя счастливым.
— Торосс, если нам суждено спастись, я выйду за тебя замуж.
Он улыбнулся, и эта улыбка резанула меня живой болью. Он поверил! Он медленно повернул голову, прижался окровавленными губами к моей руке и затих, словно заснул. Я посидела с ним еще немного, а потом бережно положила его на землю и поднялась на ноги. Нужно было выяснить, куда мы попали, да и смотреть на Торосса было выше моих сил.
Я понимала, что мы забрели в какое-то место Древних, хотя попали сюда совершенно случайно. Я все время брела наугад и остановилась только потому, что у меня уже не было сил вести Торосса. Теперь я решила осмотреться внимательнее.
Стен никаких не сохранилось, а может, их и вовсе не было, только ровные белые камни, уложенные на землю. Сейчас я заметила, что они не просто белые, а слегка светящиеся, подобно моему шару, только свет от них был более слабый и слегка пульсирующий, словно эти камни дышали.
Отойдя чуть в сторону, я заметила, что камни уложены не беспорядочно, а образуют фигуру пятиконечной звезды. Меня немного покачивало от усталости и от потрясений последних дней. Мне начало казаться, будто камни пытаются что-то передать мне, какое-то знание и силу. Но я так мало знала о Древних, что не могла понять даже смысла этого места, куда мы так неожиданно попали. Я просто чувствовала, что оно не имеет ничего общего с силами Тьмы. Казалось, это Святилище какого-то могучего и светлого божества, еще хранящее в себе след былой благодати.
Если бы я только умела использовать силу этого места! Может, я смогла бы спасти Торосса, может, это спасло бы наших людей, для которых я осталась единственным вожатым? Если бы я только могла! И я заплакала, заплакала от своей беспомощности, от сознания того, что если бы не моя глупость и не мое невежество, все могло быть по-другому.
Внезапно я решилась. Я встала, запрокинув голову, и, глядя в темное ночное небо, широко раскинула руки. Я хотела, чтобы Свет, царящий в этом месте, вошел в меня и открыл в моей душе то, что было сейчас так необходимо. Но что-то было не так, что-то мешало мне, и мой порыв остался без ответа. Руки мои бессильно упали, и я осталась с горьким сознанием, что мне предложили что-то важное и чудесное, а я, по своей глупости, просто не сумела принять.
Все еще полная сознанием своего ничтожества, я вернулась к Тороссу. Он лежал неподвижно, лицо его было спокойно и безмятежно, как у спящего. Тихое сияние камней ореолом окружало его. По нашим обычаям его следовало одеть в доспехи и сложить ему руки на рукояти меча, чтобы любому было понятно, что он был воином и погиб в честном бою. Но здесь, нынешней ночью, я не могла сделать для него даже этого. Однако меня это не долго огорчало. Чем больше я смотрела на него, лежащего в священном месте, в ореоле света, тем больше понимала, что лучшей гробницы для него не найти.
Я опустилась на колени и сложила на груди его уже слегка похолодевшие руки. Он не был моим возлюбленным, и я не могла быть его женой, но он был дорог мне как любимый брат и отдал жизнь за меня. Я наклонилась и поцеловала его, как он мечтал и как я никогда не могла бы поцеловать живого.
Потом я зашла в лес и набрала цветов и душистой травы. Я засыпала его цветами, оставив открытым только лицо, поднятое к звездному небу, и помолилась той силе, что обитала здесь, поручая ей хранить покой Торосса. А потом пошла прочь, твердо зная, что в какие бы бои и разорения не была ввергнута наша долина, в этом месте ничто не нарушит его покоя.
У края поляны я задумалась. Куда мне теперь идти? Брести по лесу наугад, надеясь наткнуться на следы наших беженцев? Пожалуй, ничего другого мне не остается.
Лес был старый, с могучими, в обхват, деревьями и очень густой, без просек, дорог и полян. Мне еще не приходилось бывать в таких лесах, и я очень боялась заблудиться и начать кружить на одном месте, но идти все равно было надо, и я шла куда глаза глядят.
Когда впереди показались густые заросли кустов на опушке леса, я уже просто с ног валилась от усталости, от голода и жажды. Но я знала, что это конец нашей долины, а дальше уже начинаются горы, а с ними и надежда встретить кого-то из Иткрипта.
Небо все больше светлело. Приближалось утро. Шар с грифоном погас, и я вдруг почувствовала себя совсем одинокой, с давящей тяжестью на душе.
Я подошла к каменной осыпи и остановилась, не в силах сделать больше ни шагу. Вокруг росли дикие вишни. Ягоды на них были очень кислые и употреблялись у нас как приправа к мясу, но сейчас я ела их с жадностью, понять которую мог бы только тот, кому приходилось голодать.
Я понимала, что дальше идти все равно не могу, а поблизости не было лучшего убежища, но прежде, чем залезть в какую-нибудь трещину и уснуть, я занялась своей одеждой. Плащ мой был предназначен для езды верхом и был так длинен, что при ходьбе путался в ногах и очень мешал. Ножом Торосса я укоротила его и обрезками обмотала ноги. Теперь сапоги не хлюпали и не терли. Вряд ли этот наряд был красив, но зато двигаться мне стало легче.
После этого я забралась поглубже в расщелину, почти уверенная, что, несмотря на усталость, вряд ли смогу уснуть после пережитых потрясений. Под руку мне попался мой грифон, и я машинально зажала его между ладоней. Хотя сейчас от него не было ни тепла ни света, все равно он был какой-то уютный и успокаивающий. Так с грифоном в руках я и уснула.
Наверное, каждый человек видит сны и, просыпаясь утром, редко вспоминает их, и то не содержание, а, скорее, свои чувства — либо ужас кошмаров, либо сладость удовлетворения. Но то, что я видела на этот раз, было совсем не похоже на обычные сны.
Мне казалось, что я лежу в какой-то маленькой пещерке, а снаружи ревет и завывает буря. В пещерке был кто-то еще. Я различала плечи и голову, повернутую ко мне затылком. Мне очень хотелось, чтобы он обернулся и я смогла увидеть лицо и узнать, кто это. Но он все не оборачивался, а я не знала, как позвать его. И еще был страх, и я вздрагивала при каждом новом ударе ветра. Так же, как и в той звезде в Святилище, я чувствовала, что мне что-то дано, и если бы я знала, как это использовать, то могл