— Не сойти мне с этого места! Если вы привезли сюда самого королевского волшебника, то на что надеяться несчастному барду? Звезды предрекли, что вы заберете его, и, по сути, это не что иное, как справедливость. Этот камень уже не сердце Ирландии, а ее проклятье. И может, когда вы его увезете, Ирландия вздохнет свободней.
— Объяснись, — попросил я его, а затем обратился к Утеру: — Прикажи, чтобы его развязали.
Утер кивнул, и стражники освободили руки узника. Он потер запястья и улыбнулся мне. Можно было подумать, что, кроме нас, в Хороводе никого нет.
— Говорят, в незапамятные времена этот камень привезли из Британии, с западных гор, с которых видно Ирландское море, и что великий король всей Ирландии, Фион Мак Кахайлл его звали, однажды ночью перенес его в руке через море в Ирландию и поставил здесь.
— А теперь, — молвил я, — мы с несколько большими трудами доставим его обратно в Британию.
— А я-то думал, что такой великий чародей, как ты, поднимет его одной рукой, — рассмеялся он.
— Я не Фион. А теперь, бард, если у тебя осталась хоть капля мудрости, ты возвратишься домой к своей арфе и не станешь больше воевать, а сложишь песню об этом камне и о том, как чародей Мерлин взял камень из Хоровода в Килларе и легко перенес его в Хоровод Нависших Камней, что у Эймсбери.
Не переставая смеяться, он махнул мне на прощанье рукой и ушел. Ему и впрямь удалось благополучно миновать лагерь и скрыться, потому что спустя годы я слышал сложенную им песню.
Но в то мгновение его исчезновение осталось незамеченным. Никто не произнес ни слова, пока Утер, нахмурив брови, рассматривал камень, будто мысленно взвешивал его.
— Ты сказал королю, что сможешь это сделать. Правда?
— Я сказал королю: что люди принесли сюда, люди же смогут и унести.
Он поглядел на меня неуверенно, все еще хмурясь и немного злясь.
— Он передал мне твои слова. Согласен. Здесь нужны не волшебство и заклинанья, а знающие механики и соответствующие машины. Треморин!
— Мой господин?
— Если мы забираем вот этот король-камень, то нечего церемониться с остальными. Где удастся, опрокиньте их и оставьте лежать.
— Да, милорд. Если бы Мерлин помог…
— Люди Мерлина будут работать над укреплениями. Мерлин, прошу тебя начать немедленно. Даю тебе двадцать четыре часа.
Дело оказалось солдатам привычным: они рушили стены и засыпали рвы землей и камнями. Палисад и деревянные постройки предали огню. Армия трудилась на совесть и с веселым задором. Утер всегда бы щедр со своими войсками, а в Килларе было что взять: медные, бронзовые и золотые браслеты и броши, оружие, откованное на славу и украшенное медью и эмалью по ирландскому обычаю. С наступлением сумерек все было закончено, и войска отошли с горы в свой временный лагерь, разбитый на равнине у самого подножья Килларе.
После ужина ко мне зашел Треморин. На вершине горы все еще полыхали костры и факелы, и уцелевшие в Хороводе исполины казались черными пятнами на заревом фоне. Лицо у механика было усталое и хмурое.
— Целый день ушел у нас на то, чтобы поднять плиту на пару футов, — с горечью сказал он, — а полчаса назад треснули распорки, и она снова легла на место. Почему, во имя пса, ты выбрал этот камень? Алтарь ирландца был бы намного легче.
— Алтарь ирландца не подошел бы.
— Ну, клянусь богами, все идет к тому, что этот ты тоже не получишь! Послушай, Мерлин, плевать мне, что он там говорит, я руковожу этими работами, и я прошу тебя прийти и посмотреть, что к чему. Придешь?
То, что произошло потом, послужило пищей для легенд. Скучно и утомительно было бы в подробностях рассказывать о том, как мы это проделали, скажу лишь, что было это несложно. У меня был целый день на раздумья, ведь еще с утра я обследовал камень и склон горы, а какие мне понадобятся машины и блоки, я придумал еще в Малой Британии. Где было возможно, мы сплавляли плиту по воде — сперва от Килларе к морю, а оттуда — в Уэльс, а дальше, насколько смогли, — по рекам, так что по суше нам пришлось преодолеть не более дюжины миль — расстояние между двумя широкими Эвонами. Пусть я и не Фион Крепкая Рука, но я Мерлин, и огромная каменная плита проделала свой путь домой так же гладко, как барка по спокойным водам, да и я не отходил от нее ни на шаг. Наверно, во время пути я спал урывками, но сам я этого не помню. Я бодрствовал, как бодрствуют у смертного одра, и это было единственное мое морское путешествие, когда я не ощущал волнения, а, напротив, сидел (так мне сказали) невозмутимый и молчаливый, словно в своем кресле у домашнего очага. Однажды пришел Утер поговорить со мной — верно, он гневался оттого, что я с такой легкостью совершил чудо механики, какое оказалось не по плечу его людям, — но некоторое время спустя, так и не сказав ни слова, удалился и больше ко мне не подходил. Сам я об этом ничего не помню. Думаю, меня там не было. Я, неподвижный наблюдатель, завис меж ночью и днем в парадной опочивальне в Винчестере.
Новости встретили нас в Каэрлеоне. Пасцентий нанес удар с севера силами своих германских и сакских союзников, а верховный король выступил с войском и разгромил его возле Карлайсла. Но затем, уже благополучно возвратившись в Винчестер, он внезапно занемог. Слухов об этой болезни ходило в изобилии. Одни утверждали, что подосланный Пасцентием лазутчик под видом лекаря пробрался к ложу слегшего с простудой Амброзия и поднес ему яд. Другие твердили, что это был человек Эозы. Кто бы это ни был, это ничего не меняло: опасно заболевший король слег в Винчестере.
В ту ночь снова взошла король-звезда, и походила она, как говорили люди, на огненного дракона, и влекла она за собою сонм меньших звезд, словно дымный шлейф. Но не было нужды в знаменье, чтобы сказать мне о том, что узнал я в ту самую ночь на вершине Килларе, когда поклялся привезти исполинский камень из Ирландии и положить его на могилу моего короля.
Вот так и вышло, что мы вернули плиту назад в Эймсбери, а я восстановил упавшие камни Хоровода Великанов в память о нем. А на следующую Пасху в городе Лондоне Утера Пендрагона короновали верховным королем.
КНИГА VПРИХОД МЕДВЕДЯ
1
После люди говорили, что великая дракон-звезда, которая вспыхнула на Амброзиеву смерть и от которой Утер взял себе королевское имя Пендрагон, была печальным предвестником нового правления. И в самом деле, поначалу все, казалось, было против Утера. Словно закат звезды Амброзия послужил сигналом для врагов короля вновь поднять головы и, повылезав из темных закутков королевства, сокрушить его наследника. Окта, Хенгистов сын, вместе со своим родственником Эозой, посчитав, что смерть Амброзия освободила их от данного обещания не пересекать северной границы королевства, призвали какие только смогли войска; и как только был оглашен этот призыв, собрались к ним все недовольные. Воины, жадные до земель и грабежа, снова ордой двинулись из Германии, а остатки Пасцентиевых саксов соединились с бежавшими ирландцами Гилломана и теми из британцев, которые полагали себя обойденными новым королем. Спустя несколько недель после смерти Амброзия Окта во главе большого воинства, подобно волку, разорял север, и прежде чем новый король мог встретиться с ним, разрушил до основания все города и крепости от стены Адриана до Йорка. Став перед Йорком, сильнейшим городом Амброзия, он увидел прочные стены, запертые ворота и людей, готовых защищать свою землю. Тогда он обложил город, подтянул имевшиеся у него осадные машины и стал ждать.
Он не мог не понимать, что Утер настигнет его здесь, но у него было столько клинков, что Окта мог не бояться британцев. Позже было подсчитано, что он привел тридцать тысяч человек. Как бы то ни было, Утер смог собрать для снятия осады лишь вдвое меньшее войско. Битва была жестокая и кровавая и закончилась она плачевно. Думаю, что смерть Амброзия потрясла королевство. Несмотря на славу Утера как могучего бойца, как полководец он был еще непроверен и не испытан, и войскам и знатным людям было известно, что он не выказывает спокойствия и рассудительности перед лицом опасности, какие некогда выказывал его старший брат. Недостаток мудрости Утер восполнял отвагой, но даже ее оказалось мало, чтобы в тот день при Йорке склонить на его сторону чашу весов. Британцы сломали ряды и обратились в бегство, и спасло их лишь наступление сумерек, сгущавшихся в то время года рано. Утер — вместе с Горлойсом Корнуэльским, вторым по старшинству военачальником — смог собрать остатки своего войска у вершины невысокой горы, называемой Дамен. Была эта гора крутой, но вершина ее, поросшая орешником, и склоны, окаймленные в середине обрывистыми утесами, могли служить лишь временным прибежищем от торжествующих саксонских орд, которые кольцом стали у подножья в ожидании утра. Положение британцев было отчаянным и требовало отчаянных мер. Пока солдаты растянулись у походных костров, чтобы хоть немного отдохнуть, Утер, угрюмо обосновавшийся в пещере, призвал своих утомленных битвой военачальников, и они вместе разработали план, как перехитрить огромное войско, залегшее у подножья горы. Сперва их мысли не шли дальше простого бегства, но кто-то — позднее мне говорили, что это был Горлойс — заметил, что отступать дальше значит просто оттягивать поражение и гибель нового королевства; если возможно бегство, то возможно и нападение, и таковое можно будет осуществить, если британцы не станут дожидаться рассвета, а воспользуются неожиданностью и внезапно нападут на врага в темноте, скатившись с горы. Незатейливый план, да и саксы вполне могли ожидать нечто подобное от людей, попавших в столь безвыходное положенье, но саксы не слишком мудры в делах войны и, как я уже упоминал, им не хватает дисциплины. С уверенностью можно было сказать, что они не станут ждать атаки или подвоха до наступления дня, а будут крепко спать там, где их застала ночь, уверенные в своей победе, а если повезет, то три четверти воинов перепьют захваченного вина.