Стёпка пошёл к лесу, и вскоре оттуда донеслось:
– Ваше сиятельство! Monsieur Мовэ! Ау!
Тем временем граф, в изрядно обгоревших мехах, вместе с деревом по которому уже кругу облетал землю. Скрутив петлёй верёвку и зацепив её за ветку, он теперь сидел в ней, как на качелях. Болтая ногами, доставал из туеска алмаз, протягивал членистоногому. Тот брал его в четыре лапки. Граф вглядывался в территорию, над которой они пролетали, приветствовал жителей: «Deutschland über alles!.. Vive la Francé!.. God save the Queen!..»[29], а насекомый метал вниз алмаз. Граф заходился в смехе, воображая, как упавший с неба камушек ударяет кого-то по макушке.
Так и случилось. В парке Кембриджа под деревом сидел сэр Ньютон. Алмаз сбил с ветки яблоко, а оно ударило сэра по голове. Парик съехал на бок, но Исаак не обратил на это внимания. Осенённый какой-то идеей, он щёлкнул пальцами и стал что-то быстро писать в тетрадке. Упавший в стороне алмаз склевал гулявший ворон. Поперхнувшись большим камнем, ворон закашлялся. Севшая рядом ворона ехидно прокаркала:
– Прокакается!
Ворон не ответил и улетел с криком «Невермор… Невермор… Невермор…»[30]
А в Трифуи де Бельваш во время описи имущества разорившегося герцога Кошона упавшим с неба алмазом пришибло судебного пристава. Сам же камень спас герцога от долговой тюрьмы. Оттуда и пошло выражение «небо в алмазах», и появилась традиция загадывать полезные желания при виде чего-нибудь блестящего, падающего с неба.
Занимательное занятие графа прервал какой-то треск наверху. Граф поднял глаза и увидел, что сучок, к которому была привязана верёвка, надломился…
По дому, как веник, носилась Манька, собирая мальчиков в путь. Со двора пришёл Стёпка, постучал ногами, отряхивая снег.
– Графа не видать, не знаю, что и делать. Ехать пора.
Манька вынула из печи огромные караваи хлеба, потом стремительно подоила трёх коров, переставляя их с места на место, как табуретки. И по своему обыкновению говорила не переставая:
– Колико дедушка не гневливый, толико нынче в горестях. Потому, вас увидя, о брате своём вспомнил…
Она юркнула в курятник, откуда тут же появилась с корзиной яиц, а из кладовки вытащила длиннющую связку сушёных грибов, вяленую рыбу и травы.
– …брат у деда есть, Димитрий, Митя. Но уже много лет тому, ещё ребяты, побранились они и с тех пор не виделись. Как дед вспомнит о нём, так печаль его и объемлет. Ежели вы и взаправду силу имеете вины исправлять, вот бы вам перед Митей за деда повиниться! Глядишь, Митя бы до нас дошёл, вот бы радость всем была!
– Да к этому вашему Мите слетать – проще простого, – сказал Тёма. Но только тут такое дело. Миссия у нас, то есть, задание, очень важное. Маршрут определённый, а всякое отклонение чревато. Ну, нельзя никуда в сторону, понимаешь?
Манька тяжко вздохнула.
– Разве что на обратном пути? – смягчился Тёма. – Обещать, конечно, не можем, то есть, конечно, можем обещать, что очень постараемся…
Манька молча набила корзинки пирогами, рыбой, хлебом, сунула туда же крынку молока, туесок ягод, кедровую плошку с орехами, протянула Тёме со Стёпкой.
– Стало быть, до Мити не доберётесь? – и опять вздохнула. – Жаль. Вот бы деду радости, и мне тоже.
Глава восемнадцатая
На берегу реки, среди корабельного соснового леса Тёма и Стёпка прощались с дедом и Манькой. Мальчики были в валенках и в беличьих полушубках. У каждого висели за плечами корзинки с провизией.
– А это вам, – Манька протянула островерхие, отороченные пушистым беличьим мехом шапочки, как на ней:
– Они такие нарочно, чтоб, как дедушка говорит, никто на голову не сел! Я для вас сама сшила.
Она хотела остаться с мальчиками до последнего, но дед, помня огненный взлёт дерева, торопился укрыться в доме. И как Тёма ни уверял, что изобретённые им часы перемещают не на реактивном, как у дерева, а на ином принципе тяги, дед слушать не хотел. Обнялись, попрощались. Дед потащил Маньку с собой в дом.
Тёма достал часы. Стёпка осторожно кашлянул:
– Вообще-то, надо бы графа подождать.
– Вообще-то, у нас времени мало.
– Значит, мы к дедову брату, этому Мите, не полетим?
Тёма рассердился.
– Не понимаю! Ты прежде меня должен торопиться! По твоей вине к прадеду деда Данилы, Фёдору Андреевичу этому, отправляемся. Его ещё найти надо, камень ему передать, да ещё чтобы он ключ сделал.
– И что, деду с Манькой не поможем? Совестно, – не глядя на Тёму, угрюмо сказал Стёпка. – Дед – старенький уже, Манька – маленькая совсем, вокруг – ни души. Если в наших силах братьев помирить, чтоб Митя этот сюда приехал, грех не помочь…
– И зачем я только с тобой связался! «Грех не помочь!» – передразнил Тёма Стёпку. – А если ключ до захода солнца не добудем?.. В общем, как знаешь! Оставайся здесь. Помогай деду с Манькой. Живи с чистой совестью. Заодно графа своего любимого дождёшься.
Но тут за их спинами раздался нарастающий свист. Они не успели увернуться, как на первой космической скорости в них врезался граф. Все втроём полетели вниз по склону, кувыркаясь в снегу. Часы засветились, Тёма протянул было руку к стрелке, но Стёпка, опередив его, перевёл часы по-своему.
Глава девятнадцатая
Тёма, Стёпка и граф лежали в грязи под ливнем. Небо было затянуто чёрными тучами, сверкала молния, гремел гром. С холма, где очутились все трое, сквозь пороховой дым виднелась неширокая речка и две крепости на обоих берегах. Шёл обоюдный артиллерийский обстрел. Людей видно не было.
Граф, как крот, с невероятной скоростью вырыл траншею под деревом, в ней все и спрятались.
Тёма раздражённо спросил Стёпку, куда по его милости их занесло. Стёпка, отвернувшись, молчал.
Граф Мовэ отряхнулся, расправил обгоревшие меха и объявил, что очень голоден. Принюхался, вынул лорнет, навёл на корзинки с провизией.
…Запихивая в рот солёные грузди, мёд в сотах, копчёную оленину, мочёную бруснику, кулебяку с капустой, утку с яблоками и вяленую белорыбицу, вслух размышлял:
– Что бы это могла быть за местность? Безусловно, северное полушарие… Не правда ли? – обратился граф к насекомому. – Но мы не наблюдали ни активных военных действий, ни выраженных грозовых явлений, пролетая над территорией Европы и Северо-Американских Штатов, чья природа походила бы на ландшафт, в котором мы оказались…
Членистоногий кивал. Он сидел на краю миски с овощами и, как матрос, во время шторма спускающийся по канату с падающей мачты, стремительно перебирал лапками, заправляя себе в рот длинную стрелку зелёного лука.
– Однако же, – продолжал граф, – я смутно помню скопление облачности над Среднерусской возвышенностью, хотя и это предположение требует уточнения.
С этими словами он закрыл корзинку, членистоногий запрыгнул ему в карман, и граф на четвереньках полез из траншеи, прихватив по дороге сумку с часами. Тёма это заметил, сумку успел выхватить. Граф отдал её без сопротивления, наоборот, похлопал Тёму по плечу, погрозил ему пальцем и погладил по голове:
– За бдительность – пять! Молодец! И не дремать! Непростительна небрежность в обращении с драгоценным имуществом! Под дождём не оставлять! Беречь от шального снаряда!
Вскочил на бруствер, взмахнул рукой, словно собираясь поднять в атаку целую роту.
– Всем лежать! Колпачки снять! Без команды – ни с места! Пуля – дура! Я – на рекогносцировку[31]!
Шлёпнулся на четвереньки и ловко, с очень большой скоростью, пополз по-пластунски и скоро скрылся за дождевыми струями.
Вокруг грохотал бой. Даже ливень не мог рассеять облаков дыма. Тёма и Стёпка, нахохлившись, сидели по разным сторонам траншеи.
– Вот, например, – обращаясь в пространство, вслух размышлял Тёма, – нормальный с виду человек, ни черта не смыслящий в медицине, во время операции выхватывает у хирурга скальпель и начинает им тыкать в больного. Вот интересно, ему потом будет стыдно или нет?
Стёпка молча шмыгал носом. Конечно же, ему было стыдно. И он бы попросил прощения, если бы хоть капельку был уверен, что Тёма сможет его извинить. Понимал, что словами вернуть расположение друга не получится. Нужно что-то совершить, какой-то поступок, желательно, героический. Например… Но тут размышления его прервались.
На поле боя появился парень в длинном кафтане, синем, с красными обшлагами.
– На приступ, семёновцы! За мной! – закричал он. Но солдаты, невидимые за стеной бастиона, не откликались. Только за речкой над вражьей крепостью возникло круглое белое облачко, потом что-то бухнуло. Неподалёку упало и зарылось в землю ядро. За ним другое…
– Не бось! Не устрашите! – кричал парень.
Белые облачка дыма над крепостной стеной поднимались всё чаще. Ядра падали всё ближе. Парень одно поймал, от второго увернулся, подпрыгнув, третье в него попало. Он рухнул на землю.
Тёма вскрикнул.
– Да это ж репа! – успокоил Стёпка.
И правда. Паренёк уже снова был на ногах. Раскрутил за хвост большую репу и метнул в сторону вражеской крепости. Но репа-ядро, не долетев, шлёпнулось посреди речки.
Тогда он побежал к коротенькой пушке с задранным широким стволом.
– Мортира! – прошептал Стёпка.
– Не слепой, вижу! – огрызнулся Тёма, хотя ещё минуту назад понятия не имел, что так называется эта пушка.
С огромным камнем в руках паренёк встал коленями на дульный срез мортиры, извернулся, стараясь дотянуться тлеющим пальником до затравочного отверстия[32]. Стёпка и Тёма хором закричали, но было поздно. Мортира подпрыгнула, грохнула, изрыгнув столб пламени и дыма. В горящем кафтане парень взлетел над рекой, метнул камень во вражью крепость, а сам плюхнулся в воду у самого берега.