А мальчики в это время стояли на запятках белоснежной свадебной кареты. И сами они, в засыпанной мукой одежде и с белыми лицами, выглядели очень на месте. Как только карета свернула к кирхе[41], беглецы спрыгнули на землю и, миновав шлагбаум, выбежали из Немецкой слободы.
Дорога сразу стала разбитой и пыльной, дома скрывались за высокими глухими заборами, серыми и местами покосившимися. В одном месте часть забора рухнула совсем, приоткрыв заросший, запущенный фруктовый сад, куда и устремились мальчишки.
В тени полуразрушенной пустой избы они, всё еще тяжело дыша, отряхивали от муки одежду. Из-за угла дома возник граф и, как ни в чём не бывало, продолжил:
– Так вот, вернёмся в девятнадцатый век, а там на этих землях за сто с лишним лет построились всякие лохи, типа Юсуповых или Шереметевых. Дворцы, огороды, фонтаны. Одних статуй на целый лагерь строгого режима. Тут являемся мы. С документом, так мол и так, земля наша. Битте-дритте, будьте любезны, отдавайте всё нам либо отстёгивайте бабки[42]. Так что банкуем[43], сами цену назначаем, братва![44]
Он довольно захихикал и даже попрыгал на месте.
Стёпка возмутился:
– Вы меня извините, но, по-моему, это – жульничество.
– И ни в каком теневом бизнесе мы участвовать не будем, – добавил Тёма. – У нас есть важное дело, мы уезжаем и в ваших подозрительных услугах больше не нуждаемся.
Митя, ничего не понимая, переводил взгляд с графа на мальчиков. Граф отечески улыбнулся, потрепал Тёму и Стёпку по волосам. Сказал с вернувшимся акцентом:
– Кароший мальшик, принципиальный мальшик. Молодец.
Улыбнулся и Мите:
– И ты тоже кароший. Давай все идём посмотреть новый Kunststück[45].
Достал из кармана членистоногого, поставил на валявшуюся в траве старую широкую доску и сунул ему крохотное, искусно сделанное ружьецо.
Членистоногий взял ружьё на плечо, затрещал барабанной дробью и, высоко вскидывая ноги, пошёл строевым шагом. Дойдя до конца доски, лихо развернулся, но, неожиданно забыв про воинский артикул, огромными прыжками саранчи поскакал мимо изумлённых ребят вслед за своим хозяином, успевшим уже добежать до забора. В руках у графа была сумка с часами.
Мальчики кинулись за ним. Нагнали его у реки, потому лишь, что на берегу всех четверых заметили солдаты. Ребята только успели отнять у графа сумку, как их настигли. Граф суетился и кричал, обращаясь к Меншикову:
– Доложите царю-батюшке, что это я, животом рискуя, словил лихоимцев!
– Вот сам и доложишь, – ухмыльнулся Меншиков. – Тебя тоже доставить велено.
Глава двадцать вторая
Посреди высокой залы в Преображенском дворце, в которую ввели мальчиков и графа, стояли уставленные яствами и напитками столы. За ними, не притрагиваясь к еде, сидели несколько иноземцев в париках и дам с высокими причёсками. По зале важно ступал павлин в серебряном ошейнике и на цепочке, которую держал маленький арапчонок в расшитом золотом камзоле.
В стороне на полу расстелен был «Большой чертёж» – карта Российской империи, такую же Тёма и Стёпка видели у деда Данилы. По карте на четвереньках ползали долговязый подросток в форме бомбардира – царь Пётр Алексеевич, несколько таких же мальчишек, как он, в мундирах потешных полков, а также взрослые, в иностранном платье, в париках и без бород. Они оживлённо спорили, в каком месте на берегу Понта Эвксинского[46] быть новой столице.
Граф Мовэ вырвался из рук солдат, подбежал к карте, бухнулся на колени и заголосил, то патетически вскидывая руки, то кланяясь, стукаясь лбом об пол в районе Урала:
– И вечно ты, государь наш батюшка, в неустанных заботах, в радениях, как бы сделать Россию добрым любимою, любимою и будет, врагам страшною, страшна и будет…
Пётр поднялся с пола, нетерпеливо перебил:
– Благодарю, но не обо мне тут речь вести.
Он шагнул мимо графа к мальчикам. Граф Мовэ преобразился. Лицо его исказилось гневом и презрением. Он вскочил с колен, обскакал царя, подлетел к мальчикам и тут же с ужасом отпрянул, словно только сейчас заметил их присутствие; вытянул руки, загородившись от них, как от нечисти:
– Да, о негодяях этих! Зло против вас замышляя…
Голос его сорвался, он чуть не зарыдал, но с видимым трудом овладев собою, продолжил:
– Хитростью диавольской крепость вашу захватив, достойны есть быть в железо закованы и имущества лишены, ранее всего у меня похищенного, потому как в этой суме…
Оттолкнув его, Пётр подскочил к мальчикам:
– Который из вас хитрость сию измыслил? Летательную машину и пушку быстрострельную?
Мальчики в испуге молчали. Пётр в ярости топнул ногой. Митя сглотнул, сжал кулаки, шагнул вперёд:
– Во всём, великий государь, моя вина. Мне одному и ответ держать.
Стёпка тоже шагнул, встал рядом с ним.
– Простите его, Пётр Алексеевич. Всё делал я – и эликоптер, машину эту летательную, и пушку скорострельную.
Пётр перевёл взгляд на Тёму. Но тот молчал.
Пётр неожиданно захохотал, приобнял Митю и Стёпку, хлопнул по плечам, выкрикнул, обращаясь ко всем в зале:
– Вот у таких мастеров учиться станем! Не на лета, а на плоды трудов зрить надо. И не только молодым, но и старым. И не одной силой брать, а и умом, и хитростью. И не только русским, но и многомудрым иноземцам наука.
Он расцеловал обоих мальчиков. Тёма, как в школе, поднял руку, сделал шаг к Петру, осторожно потрогал его за плечо:
– Вообще-то, ваше королевское величество, если по правде, то всё изобрёл я. Я также являюсь автором многих…
Он замолк, потому что Пётр, нахмурившись, резко обернулся к нему. Стёпка и Митя, перебивая друг друга, подтвердили правоту Тёминых слов. Но Пётр, не слушая, снова сердито затопал ногами.
– Да где ж твоя правда? Когда молчал со страху наказания? Или когда за наградой вылез? Ну вот и не получишь ни того, ни другого. А товарищей твоих за храбрость отблагодарю.
Не глядя, протянул руку назад. Меншиков, услужливо подскочил, что-то вложил в ладонь. Пётр нацепил на грудь Мите серебряную медаль, потом с такою же повернулся к Стёпке, но тот отступил на полшага назад:
– Ваше величество, позвольте вместо награды с просьбой обратиться?
Пётр посмотрел удивлённо, нетерпеливо кивнул.
– Явите милость и простите Данилу, его вот брата, – Стёпка показал на Митю.
– Данилку-предателя, что со стрельцами убёг?! – закричал Пётр.
Все замерли.
– Не враг он вам, – твёрдо, хоть и негромко, продолжил Стёпка. – С братом по глупости поссорился, оттого и убежал. А вам служить он рад будет. Пусть и молод, да мастер, каких поискать. Вот ваш «Большой чертёж» – его работа. А мечта его – исследовать новые Северные земли…
– Кстати, о новых землях, ваше величество, – выступил вперёд Тёма. – А как насчёт новой столицы на западе России? Это и в военном отношении, и в торговом – безусловная польза. Построить новый город и крепость, назвать… ну, скажем, Петербург. – Тёма поднял руку и продекламировал: – «Отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заложён на зло надменному соседу!»
Арапчонок схватил перо и на подоконнике быстро записал стихи. А павлин встрепенулся, гремя цепочкой, подбежал к столу и закричал, распустив хвост. Тёма вдохновенно продолжал:
– Построить прямо на берегу Балтийского моря…
– Ты не только трус, но и дурак, – перебил его Пётр. – Географии не учён? Нет такого моря – Балтийского. Наперёд запомни: раньше, чем других поучать, полезно самому хоть чему-нибудь выучиться.
И совсем потеряв интерес к Тёме, повернулся к Стёпке. Нацепил медаль ему на грудь.
– Не одиножды, а дважды наградить тебя надлежало бы. Молодец. Меня не побоялся, ради друга за опального вступился. Хвалю.
Граф учтиво закашлялся, привлекая внимание:
– Ваше величество, как все заслуги России, нынешние и грядущие, причиною имеют вас – мудрого пастыря, государя её, так же и заслуги сих молодых людей фундаментом имеют скромные мои усилия по привитию им наук, искусств, добродетелей. Не возвеличивая, но и не умаляя достоинств своих, хотелось бы и мне…
Пётр внимательно смотрел на него. Высокий немец в роскошном парике до пояса – Франц Лефорт – что-то зашептал Петру на ухо. Глаза Петра налились яростью. Указывая на графа, закричал:
– Льстец и лицемер! Такой безобразит человечество! Это ты – тот самый, кто капитанское звание и мундир за деньги себе добыл? Увести его и сечь до тех пор, пока мундир виду не потеряет!
Стёпка попытался было робко вступиться за графа, но Пётр закричал:
– Молчать! А то и сам за ним последуешь!
Он топал ногами, всё больше распаляясь. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Лефорт не махнул на хоры музыкантам и роговой оркестр не загудел что-то весёлое, плясовое. Лефорт за спиной Петра ещё раз махнул рукой, и тут же дамы и кавалеры повылезали из-за стола и затопали, заплясали. Лефорт, подхватив Петра под руку, увлёк его в другой конец зала, а Меншиков, спиной закрывая мальчиков от царя, велел им идти к дальнему концу стола.
– Тоже мне, царь, – ворчал Тёма. – Грамотный очень. А где Балтийское море – не знает.
– Оно у них Варяжским называется, – извинился за Петра Стёпка.
– Откуда я должен знать! Ему бы спросить: «Вы какое море в виду имеете? Где оно расположено?» А то сразу – «дурак». Я еле сдержался!..
Глава двадцать третья
Тёма и Стёпка стояли на косогоре над Яузой. Вдали виднелись домики Немецкой слободы, Преображенский дворец, две потешные крепости.
Митя, в капитанском мундире, вертел в руках два белых резных камня, крепко спаянных известью, – те, что передал мальчикам дед Данила.