на, то, как он учил её вместе с княгиней Белосельской-Белозерской играть в футбол…. Потом он подумал о своей сестре Маше, о папе и маме. Веселятся, наверное, на городском празднике, Маша ест сладкую вату и катается на карусели. Как всё удивительно получилось. Страшно подумать, как далеко они, за сколько тысяч лет и километров… Или вёрст? Нет, вёрсты это у Петра, а здесь, наверное, льё… Или льё – это у мушкетёров?…
Сзади раздался быстро приближающийся топот. Воробей встревоженно вспорхнул с пола. Тёма обернулся. К нему бежали стражники с копьями наперевес. Следом тащили связанного Стёпку. Стёпка мычал, пытаясь выплюнуть пёструю тряпку, которой был заткнут его рот. Позади, в сопровождении толстого офицера-итальянца, размахивал руками граф Мовэ, наряженный на этот раз итальянским вельможей – в берете, в платье, отделанном кусочками меха, коротких штанах и туфлях с пряжками. На груди у него, на толстой, в два пальца, золотой цепи, висел знакомый туесок с брильянтами. Граф пребывал в крайней степени возмущения. Указывая на Тёму и Стёпку, он кричал, мешая русские слова с итальянскими, что эти малолетние преступники, «ladri pericolosi»[53], обчистили его до нитки! Вот она, его «preziosa borsa»[54], в руках у маленького злодея! И он может это доказать, перечислив всё, что там находится!
Толстяк-офицер сделал знак. Тёму связали, а сумку отобрали и отдали итальянцу. Граф отвернулся, чтобы сомнений в его правдивости не было, и, прослезившись, словно от нахлынувших воспоминаний, завывая и простирая руки к небу, стал перечислять якобы похищенные у него реликвии:
– Pietro di granito[55]… камень гранитный с могилы усопшей моей бабушки, o, cara nonna![56] – скулил граф, и офицер, покопавшись в Стёпкиной сумке, вынимал действительно камень, но не с могилы графской бабушки, а от Александрийского столпа.
Бабушка же графа, живая и здоровая, в это время сидела на цепи в испанской тюрьме за торговлю поддельными письмами к ней Сервантеса.
– Два – коробочка из-под моих любимых montpensier[57], которые они сожрали… – И офицер доставал коробочку Белосельской-Белозерской.
Так же на свет появились и дубовая чашечка, недавно ещё лежали в ней Манькины орехи, а теперь она объявлена была посудой из-под амврозии[58], подарком di divino Dante Alighieri, божественного Данте[59]… Латунные часы оказались фламандской работы наградой Габсбургов[60] за постройку графом виадука. Камни белые резные, скреплённые известью, те, что мальчики должны были передать Фёдору Андреевичу, граф объявил изготовленными лично им для сегодняшнего испытания, а ещё… Тут граф скосил заплаканные глаза на Стёпку и ткнул пальцем в его грудь:
– Медаль серебряная, Александром Невским пожалованная за мой героизм на Чудском озере!..
Офицер кивнул. Стражники сорвали медаль со Стёпкиной гимнастёрки.
– Он же всё врёт! – возмутился Тёма. – Это наши вещи! А он – жулик и самозванец!
Офицер не слушал. С поклоном отдал сумку графу. Тогда Тёма заорал:
– Ерофей! Помогите!
Но толстяк сделал знак, и стражники засунули Тёме в рот такую же тряпку, как и Стёпке. Тёму чуть не стошнило – тряпка была на вкус хуже холодного омлета в школьной столовой. Мальчиков пинками вытолкали на улицу и посадили в закрытую карету.
Глава двадцать пятая
По распоряжению офицера-итальянца Тёму и Стёпку заперли на самом верхнем этаже высокой ажурной колокольни.
– Пизанская, – привычно отрапортовал Стёпка, но тут же озадаченно смолк. – …Или очень похожая на неё, – пробормотал он уже менее уверенно, потому что башня стояла совершенно прямо[61].
Мальчики выглянули из аркады вниз. Офицер запирал огромным ключом дверь в башню. У входа встали стражники с копьями. А граф поманил офицера в тень. Выглянув с другой стороны, Тёма и Стёпка увидели, как граф, словно торговка семечками, зачерпнул стаканчиком из туеска драгоценные камни и протянул офицеру. Некоторое время граф и итальянец препирались. В конце концов, граф махнул рукой, подбавил ещё щепотку, высыпал камни офицеру в карман, и они разошлись.
– Но каков жулик этот граф! – возмущался Стёпка. – Какой бесчестный негодяй! Дать слово Ивану Степановичу сопровождать и охранять нас, а вместо этого ограбить и арестовать!
Он вдруг остановился, с ужасом посмотрел на Тёму и сказал, понизив голос:
– Слушай! Я что подумал! Что, если эти алмазы, которые он сейчас офицеру в карман навалил, – взятка, чтобы нас в тюрьму засадить?
Тёма молча сел на пол, прислонился к стене. Стал угрюмо смотреть на чаек, паривших за окном. А Стёпка расхаживал взад и вперёд, лучился оптимизмом – может, наигранным, чтобы подбодрить себя и друга, но, скорее, искренне верил в то, что говорил: этот жулик граф всё равно останется с носом.
– Ну и что! Даже интересно. Даже здорово. Столько народу сбегало из тюрем – Эдмон Дантес через подкоп, Казанова пробил дырку в потолке и уплыл на гондоле…
– Хорошо, пробьём мы дырку в потолке! И где тут на восьмом этаже гондола? – Тёма стянул с головы подаренный Манькой колпачок, усмехнулся: – «Чтоб никто вам на голову не сел». А граф уселся. И ножки свесил.
Но Стёпка не унывал. Он рассказывал про знаменитых беглецов из Нижегородского острога, из Тауэра и Бастилии. Тёма не читал «Графа Монте-Кристо», ничего не слышал о Казанове и очень не хотел, чтобы Стёпка показывал учёность, перечисляя своих подозрительных знакомых.
– Сколько твоих приятелей сбежало – буркнул он. – Ну, пять, ну десять? А сколько в это время миллионов сидело? Вот и получается, сбежавших один на миллион.
– И таких, как ты, – один на миллион. Ты только давай, придумывай что-нибудь поскорее! – И Стёпка щёлкнул пальцами, совсем как Тёма. – А я сделаю.
Стены, вздрогнув, слегка качнулись. Расхаживающий Стёпка не заметил колебания почвы под башней. Тёма посмотрел вниз. У подножия, как ползучий сугроб вокруг дерева деда Данилы, быстро двигался земляной холмик. Остановился. Холмик зашевелился, и из него шустро, как тушканчик, выскочил граф. Отряхнулся, оправил одежды и важно пошёл ко входу в башню. Охранники, поклонившись, пропустили его внутрь.
– Чтоб тебя приподняло и пришлёпнуло, – печально мечтал Тёма. Печально, потому что надежд на исполнение этой мечты было не много.
Стёпка, который в окно не смотрел и графа не видел, принял это пожелание на свой счёт. Он полагал, что его друг всё ещё злится за опоздание к Фёдору Андреевичу. И ругал себя за мягкотелость, за то, что не смог отказать Маньке в её просьбе помирить деда с братом, но кто же знал, какими несчастьями всё это обернётся!
– Ну не сердись уже, пожалуйста, – сказал он, присев на корточки рядом с Тёмой. – Всё из-за меня, я знаю. Если бы тебя тогда послушали, уже давно бы вернулись с ключом. Но я всё исправлю. Ты только скажи, что делать. Только придумай. Ты же великий изобретатель!..
Загремел засов. Мальчики вскочили с пола. На пороге стоял граф. Он всплеснул руками и запричитал:
– Ох, деточки неразумные, с пути сбившиеся! Жалко мне вас, как жалко! Вы же мне как родные, свыкся уже, стерпелся, полюбил даже. Такие молодые, только б жить да жить… Птички летают, солнце светит, а вам в сырую землю, в темноту! А всё почему? Дядю графа не послушали. Предлагал же я вам и богатство, и свободу. Сами выбрали, эх, жалко! – Он убедительно всхлипнул и растёр слёзы кулаками по щекам.
Башня снова качнулась, на этот раз заметнее, и, крякнув, накренилась. Тёма и Стёпка по гладкому полу заскользили к противоположной стене. Граф упал, его понесло по камням к мальчикам, он влетел между ними.
Теперь они сидели втроём. Граф шмыгнул носом, приобнял Тёму и Стёпку за плечи, подмигнул и неожиданно заулыбался. Заговорил напевно и окая.
– Ой, что я сейчас изведал! Сказывали, что камни-то ваши резные от дедушки Данилы являют образчик мастерства итальянского старикашки. Бают, и известь у него всех клеевитее, да и камень всех твёрже. И чертёж Кремля всех краше был. Только беда – Фёдора Андреевича внучка Мария, дитя несмышлёное, взяла без дедова ведома камни эти поиграть-позабавиться да и увезла в Россию-матушку. И – кирдык! Лучший проект сняли с конкурса! Вышибли старикашку под зад коленом! Но есть на свете справедливость! – Он захихикал, притянул Тёму и Стёпку к себе. – Не был бы я знаменитый путешественник и писатель, если бы не смог всё наилучшим образом устроить. Пусть спит спокойно юная неразумная Мария. Именно эти камни и этот проект победят на конкурсе. Но только не за подписью итальянца-старикашки, а под именем графа Мовэ!
Башня качнулась ещё раз, уже сильнее. Посыпалась штукатурка. Граф оттолкнул Тёму и Стёпку, вскочил, захохотал. Всё! Началось! Скоро башня рухнет вместе с мальчишками! А граф выиграет конкурс, и ему на Кремль дадут денег. Мешок. Только строить он ничего не будет, заберёт деньги и улетит куда захочет, часы теперь у него!
Он подпрыгнул, уцепился за большой железный крюк, торчавший из потолка, стал раскачиваться всё сильнее и сильнее, от чего башня кренилась всё больше и больше. Граф кричал:
– Глупые дети! Деньги у вас под ногами лежали, а вам совесть, как толстяку живот, мешала нагнуться, подобрать! Прощайте, наивные мальчики!
Он спрыгнул на пол и побежал к двери. Загремев цепями и засовами, запер её снаружи.
Глава двадцать шестая
После ухода графа Тёма стал ещё мрачнее. А Стёпка, чтобы взбодрить друга, захлопал в ладоши и даже расхохотался.