– Ничего мы не забавляемся, – проворчал Бука.
– А еще претворяете в жизнь Их заветы, – добавил Черныш.
– Какие еще заветы? – Бука свел брови на переносице.
– Точно! – поддакнула Чумазуля. – Им нравится, когда все поодиночке. И когда грызутся друг с другом – так уж точно не сойдутся.
– Ну-у, – протянул Бука и поскреб затылок. Возможно, подобная мысль ему в голову не приходила. – Может, и так. Только все равно не я начал.
– Хочешь сказать, я? – опять вскинулся Рыжик.
– Да прекратите вы уже лаяться, как две собаки, – вздохнула Саша.
– Красные, – брякнул Мишка, и Рыжик с Букой уставились на него. – Это шутка. – Ребята не отрываясь продолжали смотреть. – Глупая, – добавил Мишка.
– Во-во, – сказал Бука, отвернулся и щелкнул пальцами. Шевелящийся холм опал, словно из него выпустили воздух, и втянулся в землю, а на его месте вырос антрацитовый куст в виде лохматого протуберанца.
– Спасибо, – сказал Рыжик и улыбнулся.
– Э-э, – только и отмахнулся Бука.
Рыжик прищурился, и ветви куста объяло едва приметное голубоватое пламя.
– Вот так, – сказал Рыжик и кивнул сам себе.
– Красотища! – прицокнула языком Чумазуля. – Можете же не грызться.
– Я много чего могу, – пробурчал Бука, сунул руки в карманы и затопал прочь. – Ну, идем, что ли?
Бука топал далеко впереди, за ним шли Рыжик и Чумазуля, о чем-то увлеченно беседуя вполголоса. Черныш молча прислушивался к разговору, и лицо его становилось то хмурым, то непроницаемо-отрешенным. Шествие замыкали Саша с Мишкой.
– Странные они какие-то? – тихо сказал Мишка, чтобы его кто-нибудь ненароком не услышал.
– Кто? – обернулась к мальчику Саша.
– Да все.
– А мне их почему-то жаль.
– Их? Почему?
– Одинокие они и у каждого какое-то свое горе.
– Какое еще горе?
– Не знаю, я просто чувствую. А ты разве не чувствуешь?
– Н-нет, – неуверенно ответил Мишка, прислушиваясь к себе.
Ничего такого он не ощущал. Да, эти люди действительно какие-то не такие, неправильные, что ли. Не злые и не добрые, не бессердечные и не чуткие, боятся и прячут свой страх глубоко в себе, как Чумазуля или Черныш, или выплескивают его на других в виде жестокости, стараясь показать, какие они отважные и значительные. С новенькими осторожничают и явно что-то скрывают, что-то очень важное. От этого Мишке не по себе. Нет, отсюда нужно бежать, бежать сломя голову. Но куда? И, главное, как?
– Зря мы все-таки сюда полезли, – сказал Мишка.
– Ничего не зря, – возразила Саша. – Посмотри, какая красотища вокруг.
– Липовая… красотища, – вздохнул Мишка. Переубедить девочку казалось ему делом практически безнадежным.
– Не пониманию, чего ты все дергаешься? Тот сказал, что никого здесь насильно не держат – значит, все в порядке.
– А почему тогда не отдаст замок?
– А-а, какой хитренький! – Саша прищурила правый глаз. – А ты бы отдал ключ от своего дома кому ни попадя?
– Нет. Но я бы кого ни попадя не пустил в дом. Или выгнал, если бы он залез. – Мишка немного подумал и добавил: – Ну, или выпустил.
– Нас выпустят, – уверенно заявила Саша. – Когда мы к ним придем и попросим.
– А чего у Тота сразу не попросила? – Мишка уже начинал злиться.
– Да ты же сам видел, что он законченный болван: не могу, не знаю!
– Ладно, чего уж теперь, – проскрипел Мишка и отвернулся.
Совсем рядом, руку протянуть, из земли вытянулся, изгибаясь змеей, огненный жгут, достиг метра с небольшим, выпустил нечто похожее на листья, а на верхушке из огненного мотка распустился прелестный цветок. Мишка непроизвольно отшатнулся – огненных феерий в любом виде он побаивался. Но Сашу цветок заинтересовал.
– Какая красота! – Девочка приблизилась к цветку и протянула руку.
– Осторожно, обожжешься! – крикнул Мишка.
– Да нет, это холодный огонь, – засмеялась Саша и коснулась пальцами головки цветка, сплетенной из жгутиков разноцветного пламени. – Видишь? – Цветок качнул головкой и сложил лепестки. – Он сам боится.
Мгновением похже цветок рывком расправил лепестки и выбросил язычок пламени. Огонек упал на сарафан девочки и заскакал по нему, словно живой, оставляя горелые места, которые тут же начинали тлеть и чадить.
Саша вскрикнула и попыталась сбросить с себя нахальный огонек, но тот шустро перебрался на спину. Саша взвыла и завертелась на месте. Сарафан уже занялся в нескольких местах, а огонек все продолжал скакать по легкой ткани, оставляя расползающиеся черные пятна. Мишка, чуть замешкавшись, бросился к Саше, повалил ее на землю и начал хлопать руками по спине, но верткий огонек, найдя новую мишень, скакнул к мальчику на футболку. Мишка чудом увернулся, и приставучий язычок огня упал на землю. Мальчик рванулся к нему, собираясь растоптать, но его опередил Черныш. Широкой подошвой он вдавил огонек в землю и для верности повертел ботинком.
– Все! – сказал он и опустился на колени рядом со всхлипывающей Сашей. – Ты как?
– Но… нормально, – сжавшись, выдавила девочка сквозь слезы.
– Ожогов нет?
– Н-нет, ка-ажется. Я ис… пуга-алась.
Саша смотрела на Черныша огромными, круглыми от страха глазами. И тут хлынул дождь. Маленькая тучка, зависшая прямо над Сашей, пролилась на девочку, а затем перекинулась на вредный цветок, и тот зашипел, окутался паром и мигом увял, растаял.
– Вот так! – сказал Бука и отряхнул руки – оказалось, тучку сотворил он.
Ребята окружили Сашу. Черныш помог ей подняться и оглядел горелые прорехи на сарафане. Ожогов, вроде бы, и вправду не было, но сарафан изрядно пострадал.
Саша отерло мокрое лицо в грязных потеках, оглядела себя и опять всхлипнула.
– Ну-ну. – Черныш прижал Сашу к себе. – Главное, цела осталась, а платье – ерунда.
– Да-а, это мое люб-бимое, – продолжала всхлипывать Саша, прижимаясь к Чернышу. – А т-теперь одни ды-ыры!
– Ты зачем, гад, это сделал? – накинулся Бука с кулаками на Рыжика.
– Я ничего не делал, – отступил ошарашенный неожиданным напором Рыжик.
– Врешь! Это был огненный цветок, а значит, твои дурацкие проделки.
– Но я правда не делал никаких цветов, – продолжал стоять на своем Рыжик, все отступая. – Честное слово! Я разговаривал с Чумазулей, а потом…
– Это не он, – ткнула пальцем в небо Чумазуля, и все разом задрали головы. – Это Шестерка.
Метрах в пятнадцати над землей висело знакомое облако, с которого свешивался, хихикая в кулачок, паж Тота.
– Что, получили? Будете знать! – писклявым голосом выкрикнул мальчишка и показал язык.
– У, заноза расфуфыренная! – скрипнул зубами Бука.
– Пудинг, – заговорщицки шепнула Чумазуля. – Помнишь?
– Ага, – понимающе кивнул Бука.
– Чего вы там шепчетесь? – насторожился паж.
– Не твое шестеречье дело. – Бука состряпал злорадную физиономию и щелкнул пальцами.
Облако внезапно потеряло воздушность, превратилось в колышущийся зеленый пудинг и начало проседать. Голова мальчишки пропала, и на облачном пудинге началась какая-то возня, отчего он заколыхался еще сильнее.
– Ой, сейчас опять сделает облако и улетит! – вскрикнула Чумазуля и закусила палец.
– Пусть попробует, – криво усмехнулся Бука и сунул руки в карманы, продолжая наблюдать за рывками проседающим пудингом.
Пудинг менял цвет, он становился то голубоватым, то пепельным, то опять зеленым, а то вдруг из гладкого и блестящего превращался в рыхлую массу. Но потуги Шестерки оказались пустыми, и вскоре облако, шмякнувшись у самых ног ребят, сильно расплющилось, лопнуло и разбрызгалось быстро истаявшими кусками слизи. И на земле остались сидеть ошарашенный мальчишка, заляпанный крупными зелеными тягучими каплями, и невозмутимый Тот, возможно, так до конца и не осознавший, что, собственно, с ним произошло.
Никто из ребят не шевелился, и даже Саша перестала реветь и, шмыгнув носом, утерла слезы – кто его знает, чего ждать от Тота. Ведь шутку Буки можно расценить как посягательство на его жизнь.
– Так, – сказал наконец Тот, поднялся и вдруг стал таять, словно снег под палящими лучами солнца. Саша опять вскрикнула, на этот раз от неожиданности. Мишка, раскрыв рот, наблюдал за постепенным исчезновением Тота. Шестерка, похоже, тоже никак не ожидавший бегства хозяина, окончательно растерялся, и только глуповато хлопал длинными девчачьими ресницами. Тот стал совсем худым и прозрачным, потом оплыл бесформенной губчатой массой и всосался в землю.
– Как он это сделал? – к Саше наконец вернулся дар речи.
– Он не человек, – дернул плечами Черныш.
– Не человек? А кто?
– Кто бы его знал, – с горечью выдохнул Черныш.
– Отлично! – удовлетворенно качнул головой Бука. Теперь были только они и паж-вредина. – Ну что, поговорим? – спросил Бука и стал угрожающе надвигаться на Шестерку.
– Ребята, вы чего?
Паж чуть отполз назад и прижался спиной к широкому стволу красного дерева, но тот внезапно прогнулся в сторону, и мальчишка повалился на спину, смешно задрав ноги в грязных чулках, один из которых сполз и собрался в складки на щиколотке.
– Вставай, будем драться, – потребовал Бука, нависнув над мальчишкой, и саданул кулаком в ладонь.
– Ну чего вы, чего? – захныкал Шестерка и загородился рукой. – Шуток не понимаете, да?
– Почему? Мы шутки любим, правда, Рыжик? – усмехнулся Бука.
– Ага, очень, – поддакнул Рыжик и встал рядом с Букой. – Мы и сами любим шутить.
– Точно! Сейчас так пошутим, враз шутить разучишься.
– Да чего вы ко мне привязались? – Мальчишка сильно побледнел, губы его задрожали. – Подумаешь, платье какое-то. Я ей еще лучше сделаю. – Он взмахнул рукой, и Сашин сарафан преобразился в воздушно-голубое платье с оборочками, кружевными рукавами и серебряным пояском. – Вот!
– Ух ты! – в восторге воскликнула Саша, оглядев себя.
– Ничего не «ух ты», – набычился Бука. – Платье – это само собой. Но предатель должен получить по заслугам!
– Я не предатель! – выкрикнул Шестерка, подавшись вперед. – Я просто…