Закукарекал, гулко забил крыльями петух, возвещая о приходе утра. Его клич подхватили другие. У кого-то зашлась лаем собака. Мишка давно привык и к пению петуха, которому вечно не спалось, и к собачьему лаю – скучно им, что ли, дерут глотку почем зря? Поначалу, правда, вскакивал каждый раз, когда петух начинал свое сольное выступление с восходом солнца, но нет – разбудил его точно не петушиный крик.
Мишка откинул одеяло, спустил ноги с кровати и коснулся ступнями прохладного пола, поежился. Утренняя влажная прохлада незримо вливалась через открытое окно, стелясь по самому пола. Почесав ногу об ногу, Мишка поднялся с кровати и прошлепал босыми ногами на кухню.
– Доброе утро, бабуль, – поздоровался он.
– Доброе, доброе.
Бабуля колдовала с завтраком. На сковороде шипели гренки с яйцами и пыхтел паром чайник. Казалось, бабуля вообще никогда не покидает кухни, постоянно что-то варит, жарит, и всегда вкусное, пальчики оближешь. Или моет посуду, прибирается.
– Ты чего вскочил ни свет ни заря?
– Не спится, – сказал Мишка и протянул руку за хорошо прожаренной гренкой с яичным гребешком.
– Умойся сначала. – Бабушка легонько шлепнула его деревянной лопаткой по пальцам. – И садись за стол. Ишь, моду взял, на ходу есть.
– Ну, бабуль, – обиженно засопел Мишка.
– Иди, иди, – грозно взмахнула лопаткой бабушка и перевернула сердито шипящую, подпрыгивающую гренку на широкой чугунной сковороде.
Мишка поплелся на двор. В сенях он подцепил ступнями старые босоножки со стоптанными задниками, толкнул обтянутую клеенкой дверь и вышел на крыльцо. По самой земле стелился туман, редкий, но плотный. Он тянулся извивающимися лентами в сторону огорода, заполнял собой поливные борозды, пытался взобраться на ухоженные грядки и укутывал, словно тончайшим хлопком, стволы яблонь и вишен. Скоро солнце высоко поднимется над лесом и утянет туман за собой, ввысь, потому что облакам полагается плыть высоко-высоко в небе, а не тянутся по земле, как резонно полагал Мишка. Хотя ступать по туману было забавно, конечно, когда он лежит сплошной периной и земли совсем не видать. Если прищуриться и медленно ступать, то представляется, будто идешь по облаку, а далеко-далеко под тобой земля. И кажется, сделаешь неверный шаг и сорвешься с облака, поэтому нужно быть очень осторожным.
Мишка прикрыл глаза и сделал шаг, но вдруг ощутил новый толчок, совсем несильный, и еще легкое головокружение, словно мир вокруг качнулся. Мишка замер, ухватившись за деревянные перила. Толкнулось что-то внутри него, а головокружение – нечто подобное он испытал совсем недавно, при переходе из одного мира в другой.
«Саша!» – промелькнуло в голове.
Мишка влетел обратно в сени, пронесся в комнату и подхватил со спинки стула шорты. Происходило что-то неладное, и нужно было спешить, но Мишка, как назло, никак не мог попасть ногой сначала в одну штанину, потом в другую, так и скакал по комнате на одной ноге. А после пришлось бороться с футболкой, неприятно влажной и никак не желавшей одеваться.
Покончив с этим, Мишка стремглав вылетел из дома, не обращая внимания на возмущенную бабушкину тираду, и со всех ног помчался к Сашиному дому. Но по дороге ему в голову внезапно пришла мысль: а вдруг ему только почудилось, вдруг ничего и не было? Вот прибежит он к Саше, испуганный, с выпученными глазами, а она выглянет в окно и спросит: «Ты чего, случилось что-нибудь?» А Мишка будет стоять дурак дураком и мямлить, не зная, как объяснить свое внезапное появление, и выйдет очень глупо. Саша, конечно, будет смеяться, а кому нравится, когда над ним смеются?
Мишка перешел на быстрый шаг, потом сделал вид, будто прогуливается, засунул руки в карманы и постарался выровнять дыхание – он никуда не бежал, а просто проходил мимо и решил заглянуть в гости.
Остановившись у калитки Сашиного дома, Мишка долго соображал, как лучше поступить: отворить калитку и войти во двор или постучать и дождаться, когда кто-нибудь выйдет? Ему не хотелось сердить мать девочки, особо памятуя о том, как она отзывалась о Мишке прошлым вечером. Еще отругает, чего доброго, что без спросу вломился в чужой дом – почем знать, как это принято у них, в деревне.
– Саш, Саша! – крикнул Мишка, не придумав ничего лучше. Но ему никто не ответил.
Подождав немного, Мишка постучал в жестяной почтовый ящик, прикрученный к забору, но в доме по-прежнему было тихо. Тогда Мишка тихонько отворил калитку и ужом скользнул во двор. Два окна террасы были распахнуты настежь, слабый ветерок колыхал занавески, и через просветы меж них было видно, что терраса пуста. Мишка, снедаемый нехорошим предчувствием, обогнул дом и прокрался к окну Сашиной спальни, но взбираться на подоконник не стал – неудобно как-то, да и заметит кто, скажет, лезет в чужое окно. Вчера хоть темно было, а сейчас он как на ладони.
– Саша, – громким шепотом позвал Мишка. – Ты здесь?
Опять тишина. Мишка опустился на скамеечку и задумался: в доме никого, в саду тоже. Куда они могли все подеваться так рано?
Глупости все это, наконец решил Мишка. Саша с мамой, наверное, ушли куда-нибудь с утра пораньше, а он поднял панику на пустом месте. Ну а вдруг не на пустом?
Мишка долго колебался и никак не мог решить, стоит ли ему заглянуть в окно или лучше всего убраться восвояси, будто ничего и не было, но вдруг услышал, как в доме скрипнула половица, тихонько так. Мишка насторожился: только бы не Сашина мама – уж она ему задаст, если увидит, что он пробрался во двор и притаился под окном. Шаркающие шаги затихли, потом кто-то опять вернулся в комнату, покрутился по комнате, охнула старая металлическая кровать, еще раз. Опять шорох шагов.
Мишка неслышно взобрался на скамейку и, привстав на носочки, осторожно заглянул в окно.
Посреди комнаты, лицом к правому дальнему углу, стояла Саша, и у Мишки словно сразу два камня с души свалилось. Странно только, что она не слышала, как Мишка кричал ей от калитки. Впрочем, Саша могла находиться в другой комнате на задней стороне дома, и, конечно же, не расслышала.
У ног девочки лежал туго набитый рюкзак, из-под его клапана выглядывал край платья или сорочки. Неужели Сашина мама все-таки решила исполнить вчерашнюю угрозу и отправить Сашу к отцу? Но, в конце концов, Саша могла бы и зайти попрощаться – непорядочно как-то получалось. Ведь он за нее переживал, несся как угорелый через всю деревню, устроил переполох среди собак, а Саша решила уехать, не сказав ни слова. Нет, так не делается. Тоже мне, подружка называется!
Мишке стало очень обидно. Он медленно опустился на скамейку, сел и закинул ногу на ногу. Ну и пусть мотает на все четыре стороны, решил он. Подумаешь, какая таинственность! Да он даже переживать не станет, что Саша уехала. Вот так!
Мальчик задрал голову и прислушался. Шагов в комнате больше не было слышно, зато деревянный потолок комнаты расцвел сполохами света, будто зеркальный шар, какие подвешивают в клубах к потолку, щедро разбрасывал веселые солнечные зайчики. Мишка долго любовался игрой света, пока в голове явственно не щелкнуло. Тогда он проворно вскочил, запрыгнул на скамейку и уставился в окно.
Саша, озаренная сиянием хрустального замка, который держала в руках, шагнула к колеблющемуся полотнищу перехода. Еще три-четыре шага, и она канет в мир, откуда они насилу выбрались.
– Нет! – крикнул Мишка, подпрыгнул и рывком взобрался на подоконник.
Саша резко обернулась. Ее короткие тонкие волосы взметнулись, искрясь в жидком пламени потоков света.
– Уходи! – крикнула Саша и махнула рукой.
– Не надо! Погоди! – Мишка напряг руки и перевалился через подоконник.
– Не хочу, уйди! – Саша попятилась к серебрящемуся пятну у стены.
– Ох-х! – Мишка неудачно упал на пол и подвернул ногу, резкая боль пронзила лодыжку. Мишка сжал зубы и встал на одно колено.
– Уходи, слышишь? Оставь меня!
Мишка поднялся, превозмогая боль в ноге, сделал шаг к Саше и протянул руку, словно хотел удержать ее.
– Погоди, не надо.
– Я никому тут не нужна, ты не понимаешь. – Саша продолжала пятиться. До пятна оставалось не больше полуметра.
– Мне нужна, честно. Да стой же ты!
– Нет, уходи!
Мишка прыгнул и растянулся на полу, попытавшись ухватить Сашу за ноги, но она подпрыгнула и… пропала.
– А, черт, – выругался Мишка и в бессильной злобе, на себя, на не вовремя подвернувшуюся ногу и на глупую девчонку, саданул кулаком по полу, потом тяжело поднялся и захромал к пятну.
Полотнище подернулось рябью и начало истаивать, оно вот-вот должно было исчезнуть. Боль в ноге сильно мешала, но Мишка, смаргивая невольно выступившие слезы и сильно стиснув зубы, сделал два шага, протянул руку и коснулся почти схлопнувшегося пятна.
– Ну же, давай! – взмолился он. – Только не закрывайся.
Рука вошла в невесомую взвесь света, Мишка подтянул ногу, зажмурил глаза и нырнул в осыпавшееся яркими искрами пятно.
Он упал на что-то мягкое и пахучее – явно не на деревянный пол, укрытый старым полосатым половиком. Кто-то тоненько вскрикнул. Саша? Конечно, она, кто же еще? Сейчас будет ругаться, что он пошел за ней. Пусть ругается, сколько влезет, но он должен был, просто обязан спасти глупую девчонку. Тоже выдумала – сбежать, и куда? В уродливый, страшный мир, которым правят бездушные Тоты?
Мишка лежал с закрытыми глазами, ожидая, когда же Саша наконец начнет его ругать, но тянулись долгие секунды, а ничего не происходило. Тогда он открыл глаза и осмотрелся.
Впереди, насколько хватало глаз, простиралась холмистая равнина, почти сплошь покрытая порослью мха, сильно смахивающего на нежный пух, какой бывает у цыплят, и такой же желтый и мягкий, даже вставать с него не хотелось. Из мха там и тут росли тонкие белесые усики, поднимавшиеся на высоту двадцати-тридцати сантиметров над землей. Словно живые, они плавно изгибались и спиральками сворачивали кончики, а те, что росли рядом с Мишкой, неуверенно склонялись в его сторону, будто намеревались ощупать неведомого пришельца, но никак не могли решиться.