— Валим! — командует Лютый. И сглатывает накатившую тошноту: не сейчас, не время.
Выведенная из строя шайка не пытается догонять — но Лютый не позволяет себе ни секунды передышки. Сначала надо выбраться из квартала заброшек, и вот тогда… Тори, к ее чести, почти не отстает, даром что ноги не такие длинные; сопит рядом и придерживает бьющую по боку сумку.
Среди людей они переходят на шаг, восстанавливают дыхание, нервно оглядываясь: никто не преследует? А в паре домов от метро у Лютого темнеет в глазах — чего ждал, протаскивая через тень сразу троих?
Ноги подкашиваются, горло будто стиснули крепкой рукой, никак не вдохнуть, и в ушах шумит почти водопадом. Сейчас как в обморок хлопнется — вот весело будет!
— Ты в порядке? — Тори касается плеча.
— Мне бы присесть, — тяжело сглатывает Лютый, — или даже прилечь. Не видишь, случайно, кафе?
Оглядевшись, Тори кивает:
— Пойдем. Можешь опереться на меня.
В кафе Лютый падает на диванчик; отказывается от скорой, лежит, пока не стихает шум в ушах и не разжимается горло. Потом аккуратно садится и виновато улыбается взволнованной работнице:
— У вас не будет какао или сладкого чая? Само собой, я заплачу.
Тори тоже берет какао; пока ждет заказ — напряженно наблюдает за прохожими. Лютый и сам не может отделаться от мысли, что их вот-вот поймают, схватят прямо здесь и никто не заступится, не крикнет полицию… Нет, наверное, те люди не настолько дураки, чтобы нападать при посторонних. Значит, можно дышать спокойно.
«Ха-ха» три раза.
За какао Тори признается:
— Когда нас схватили и повели… Я все ждала, что ты скажешь: «Это проверка, поздравляю, ты прошла!» Извини, что я там ничего… никак…
— Ты держалась молодцом, — улыбается Лютый, — а это главное. — И, почувствовав вибрацию в кармане, вспоминает: обещал написать Санне.
«Ну чего?»
«Эй, все ок?»
«Где вы там?»
«Что происходит?»
И пять пропущенных вдобавок.
«Все НЕ нормально, — пишет Лютый. — Но мы живы. Вернусь и расскажу».
— Кто эти люди? — хмурится Тори. — Кому, блин, приспичило нас поймать?
Лютый пожимает плечами.
Хорошо, что Тори была не одна. Хорошо, что он начинал обучаться пожиранию. А то лежали бы на полу заброшки со вспоротыми животами — и, возможно, никакая бы регенерация их не спасла.
Сейчас они выйдут на улицу, крепко держась за руки, доедут до офиса — и окажутся в безопасности. Но вначале надо допить какао, целых полчашки. Очень вкусное какао делают в этом кафе.
Чашка расплывается перед глазами, и Лютый, уткнувшись в ладони, беззвучно плачет.
Алый привет из прошлого
В агентство Крис как самый выспавшийся прибегает первым. Включает свет, греет чайник, делает какао на воде — гадость, но здорово отвлекает, особенно если отхлебнуть полкружки, обжечь язык и вывалиться на улицу глотать холодный воздух. Тогда совсем не до мыслей о собрании.
Хотя кому он врет? Прибежал первым не потому, что выспался: полночи воображал, из-за чего объявили сбор. Санна не стала объяснять: «Приходи, там расскажу», — и теперь Крис прыгает на крыльце, высматривая ее синюю куртку.
Но вместо Санны приходит Вик — с сигаретой во рту, хмурый и зубастый настолько, что Крис не решается сказать даже «привет», молча кивает. Вик, впрочем, цедит, выдыхая дым:
— Говорят, на заказе что-то случилось. Лютого и Тори чуть не убили.
— В смысле «чуть не убили»?!
Какой дурак будет вызывать хтоней, чтобы их убить? Или, может, не дурак, а маньяк? Кто-нибудь из тех, кому существование хтоней спать спокойно не дает…
— Вот и узнаем. — Вик выбрасывает окурок. — А пока я за кофе, иначе не успокоюсь. Тебе взять?
— Капучино, — просит Крис. — Деньги переведу.
Отмахнувшись, Вик уходит в сторону кофейни, а Крис прячется в офис — греться и допивать какао. Футболка мерзко пахнет дымом: неудивительно, стоял рядом с Виком. А ведь за четыре года ни разу не видел его с сигаретой, с чего он вдруг?..
Впрочем, сегодня Крис бы и сам закурил.
Вик возвращается с кофе, и вскоре приходит Санна, но от вопросов отмахивается: «Потерпите, я не буду повторять тысячу раз». Крис в ожидании шатается по офису и разглядывает приходящих работников.
Вот этот мужчина с белыми волосами и в желтых очках — Гор, создатель агентства. Неудивительно, что с ним здоровается каждый, кто его видит! И футболка у него самая подходящая: «Безумно можно быть первым».
А вот девушку с тату-подсолнухом на шее Крис не знает; и стеснительного мальчишку, который по стеночке проскальзывает мимо остальных, — тоже. Интересно, а как давно они работают, какие заказы любят, дружат ли с коллегами? Пообщаться бы!.. Но явно не сейчас: не самое подходящее время.
Наконец все собираются в комнате отдыха: кто-то сидит за столом, кто-то — на столе, а кто-то полулежит в кресле, даже так оставаясь сосредоточенным. Последними приходят Лютый и Тори, сжимая руки друг друга; Вик запихивает их на подоконник, демонстративно заслоняет спиной и прищуривается: «Попробуйте хоть взглянуть — сожру».
Санна выходит в центр комнаты и откашливается.
— Вчера у нас произошло ЧП. Два работника отправились на заказ с чаепитием…
Она пересказывает случившееся, и Крис, сидящий на углу стола, холодеет. Это что же, кто угодно может позвать хтонь якобы на чаепитие, а потом заставить показать хтонический облик, замучить опытами и даже убить?..
— У этой шайки были черные толстовки с красными цветами, — подает голос Лютый. — Мне кажется, это неслучайно.
Черные толстовки с красными цветами? Черт. Черт-черт-черт.
Сбежал семь лет назад, думал, что никогда не столкнется, — и вдруг настигло, подобралось, аж мутит от ужаса.
Об этом нельзя молчать, правда? Если… если хоть чем-то поможет…
Как же душно — наверняка потому, что комната битком набита.
— Я знаю, кто эти люди.
К нему поворачиваются два десятка горящих глаз, и Крис, поборов желание вжаться в стол, продолжает:
— У меня родители были из религиозной секты. Не любили хтоней, бумажки всякие писали, типа: «Остановим это мракобесие, почему они так открыто о себе говорят?»; но вроде никого не ловили и не пытались убить.
Сидящий на подоконнике Лютый вздрагивает и, кажется, крепче прижимает к себе Тори.
— Короче, у них тоже были черные толстовки с красными цветами. А еще… — Крис крутит сережку-кольцо, — они себя называли «Алым лепестком» или как-то так. Но чем они заняты сейчас, я не знаю: сбежал из дома, — он виновато опускает глаза.
— Религиозная секта… — повторяет Гор. — Только этого не хватало.
— И что с ними делать? — хмурится девушка с подсолнухом. — Я так понимаю, формально им предъявить нечего?
— Надо спровоцировать на что-то серьезное, — подает голос стеснительный мальчишка, забившийся в угол. — И тогда звать полицию.
— Чтобы спровоцировать, надо знать, где они сидят. — Санна массирует виски. — Крис, ты случайно…
И снова два десятка внимательных глаз — но Крис мотает головой:
— Никогда там не был. И родители никогда не говорили, куда идут.
Жаль, что спустя семь лет нельзя завалиться в квартиру и невзначай выяснить, где и когда собирается таинственная секта: погонят с криками о предательстве и хорошо, если с лестницы не спустят.
Или не погонят — если убедительно притвориться блудным сыном: упасть в ноги, покаяться, попросить о помощи…
Сглотнув, Крис сжимает кулаки. «Не думай, что ты самый умный! Не рискуй головой!» Хотя что они сделают, если раскроют? Вряд ли убьют, а остальное не страшно.
— У меня есть идея. — Как же хочется спрятаться под стол! Но Крис, наоборот, выпрямляется и поднимает голову. — Я могу попытаться выяснить, где и когда они собираются.
И, ободренный внимательными взглядами, он делится планом.
Посовещавшись, хтони решают, что стоит рискнуть. Поэтому Крис снимает сережки: родители всегда были против украшений, — меняет футболку на водолазку Вика, чтобы закрыть тату на шее, и выходит из агентства. Сегодня суббота, родители всегда сидели дома — хоть бы их привычки не изменились за семь лет!
Цепляясь за поручень в метро, Крис прислушивается к себе. Живот сводит холодом, а сердце колотится в горле. Страшно? Скорее волнительно: вдруг родители не поверят? Или не захотят называть адрес: мол, сами отведем? Или вовсе окажется, что они переехали?
«Пожалуйста, пусть все получится!» — беззвучно просит Крис. Вспоминает, как Гор поколдовал «на дорожку», чтобы родители не отлупили ремнем и не заперли в комнате, как делали раньше. Может, колдовство притянет удачу?
Как хорошо, что в секту не брали детей, а ровно в восемнадцать Крис сбежал! Вдруг сейчас бы тоже писал глупые бумажки и рисовал плакаты для митингов, а Славу, с которой дружит со школы, считал отвратительным чудовищем. Или даже оказался среди тех, кто напал на Лютого и Тори.
От этой мысли продирает мороз. Встряхнувшись, Крис выходит из вагона. Вспомнит ли путь, которым ходил семь лет назад?..
Ноги сами ведут куда надо, остается только удивляться изменениям. На углу раньше был хозяйственный, а теперь открыли кондитерскую. В этом дворе наконец поставили новенькую детскую площадку — как же Крис в детстве мечтал о качелях на цепочках! Соседний дом перекрасили в нежно-голубой — выглядит как волшебный кусочек лета в сердце холодной осени.
Вот знакомая арка; Крис машинально перепрыгивает поребрик и сжимает кулаки. Только бы родители были дома, только бы впустили — уж он постарается заболтать!
Погладив дверь подъезда, Крис набирает на домофоне квартиру — семнадцатая, надо же, помнит.
— Да? — отвечает мамин голос, и сердце подпрыгивает к горлу.
— Мам, это я… — как можно печальнее бормочет Крис.
— О господи, — выдыхают в трубку.
И дверь открывается.
«Все будет хорошо», — успокаивает себя Крис, поднимаясь на второй этаж. Но колени предательски дрожат, а сердце колотится в ушах, так что даже собственных шагов не слышно. Что же скажут родители, когда увидят спустя семь лет? Не отвесят ли затрещину до искр в глазах?