Лия шипит, прижав уши, остальные сектанты, приободрившись, тоже вытаскивают ножи, а Крис бочком отходит в сторону. Он сыграл свою роль и принесет гораздо больше пользы, наблюдая издалека и не мешаясь под лапами и ногами. В конце концов, у него ни когтей, ни ножа.
А со стороны сразу видно, кто тут настоящий монстр, с которым даже встречаться не надо, уж тем более — чай пить.
Нервы у Лии и правда крепкие, а ловкости позавидовал бы любой гимнаст. Как она прыгает, изображая нападение! Как аккуратно подставляется под удары! Как умудряется никого не задеть — ни специально, ни случайно! Но поскорее бы приехала полиция и закончились эти страшные танцы. Вдруг Лию изрежут до потери сил? Вон сколько алых цветов распустилось на ее белоснежной шкуре!
Кажется: она вот-вот оступится и…
Крис мотает головой: об этом даже думать не хочется — и на всякий случай готовится кинуться в толпу, подставляя свои руки и бока. Смешно будет выглядеть человек, защищающий хтонь, — ну что ж, пускай сектанты посмеются.
К счастью, две полицейские машины заруливают во двор, когда Лия еще держится.
— Кто их вызвал? — оборачивается Федор. Глаза у него пылают гневом, он командует: — Ножи на землю! — и немедленно подает пример. Да только порезы не исчезнут и отпечатки никуда не денутся, доказательств выше крыши. Вот и попались сектанты — хорошенький срок им светит!
С заметным облегчением обернувшись человеком, Лия опирается на Криса. Спасет повышенная регенерация или надо скорую вызывать?
— Я живая, — точно угадав мысли, шепчет Лия. Но Крис приобнимает ее за пояс, готовясь подхватить — на всякий случай.
Дальше все решается за считаные минуты. Сектантов сажают в автозак, как бы Федор ни твердил, что задерживать надо Лию: это она кинулась, собираясь сожрать, а ножи — просто самозащита. Подъезжает все-таки вызванная кем-то скорая, и, пока врачи осматривают порезы, Крис рассказывает полицейским о позавчерашнем заказе: лишним не будет. Их с перебинтованной Лией тоже забирают в отделение, но как пострадавшую и свидетеля, для выяснения подробностей.
«Теперь все будет хорошо», — думает Крис, залезая в машину. Отпечатки на ножах докажут вину, а если полиция вдобавок поверит Лютому и Тори… Хочется надеяться, что сектантов закроют хотя бы на пару лет, а те, кто остался на свободе, поутихнут: не дураки ведь, чтобы мстить и тем более продолжать убивать?
Значит, они победили.
По любви
«Какие они крутые, — завистливо вздыхает Тори, не решаясь поднять глаза от телефона. — Мне до них расти и расти… и не вырасти».
Сегодня в агентстве кроме нее сидит только Вик, ну и, конечно, Санна — в операторской. Конец октября — самое время вызывать хтоней: Хеллоуин же! Но заказов пока нет; может, потому что Хеллоуин выпал на среду, а гуляют обычно с пятницы на субботу?
Как бы то ни было, заняться нечем; и Тори, забившись в угол на подоконнике, тонет в мрачных мыслях. Например, о том, что ей здесь не место. Что все остальные хтони гораздо круче, чем она, и намного лучше справляются с работой. Никто не делал замечаний, не отчитывал за промахи; наоборот, даже хвалили, но…
«Но я же вижу! — сжимает зубы Тори. — Они — это они. А я, увы, всего лишь я».
Стать бы хоть на капельку такой же страшной, как Вик. Или такой же уверенной в себе, как Лия. Или уютной, как Лютый: если бы не он, упала бы в обморок даже в полицейском участке, где они давали показания, уж тем более — в жуткой заброшке.
Правда, когда сектанты приставили к горлу нож, Тори совершенно по-человечески испугалась. Дура! А Лютый, между прочим, не испугался и придумал отличный план. Вот бы еще и она что-нибудь сделала…
— О чем вздыхаешь? — интересуется Вик, развалившись в кресле-мешке.
Тори поводит плечом:
— Да так…
Если бы он продолжил расспрашивать, она бы призналась, вывалила все, что терзает, и попросила совета. Но в комнату заходит Санна и кивает Вику:
— Поедешь пугать подростков?
Тори прижимается лбом к холодному окну, воображая, как останется одна и окончательно утонет в сомнениях. Может, зря сюда устроилась? Самое время уйти, не занимать чужое место, не тратить чужие деньги…
А Вик неожиданно предлагает:
— Пускай она едет. Не все ж чаи распивать.
— Я?! — подскакивает Тори. — Пугать?
— Ну да, — он ухмыляется. — Пасть у тебя о-го-го, а там что-нибудь придумаешь. Когда еще учиться быть жуткой, как не в Самайн?
Разве это хорошая идея — отправлять на пугание ее, зажатую девочку, у которой максимум умений — сидеть, слушать, подмечать сложную паутину чужих чувств и невзначай подталкивать к тому, чтобы эта паутина расплелась?..
Однако как научиться новому, не подталкивая себя вперед, не прыгая выше головы? Поэтому Тори воображает Славу, которая гладит ее по плечам хтонической лапой, — это с первого заказа отлично успокаивает — и выдыхает:
— Хорошо. Я поеду.
Вик показывает большой палец, а Санна улыбается:
— Вот и ладненько. Сейчас принесу распечатку; можешь не спешить, вечеринка у них в семь.
Вечеринка! Тори аж передергивает. Шум, мигающий свет, танцы и алкоголь — она до дрожи не любит такого веселья. Утешает, что ее задача — не веселиться, а прийти и напугать. Только и всего.
Воображаемая Слава обнимает: «Не трясись, ты обязательно справишься».
Конечно, она справится. Можно подумать, есть выбор.
Празднуют подростки не в клубе, а в чьей-то квартире, и это радует: значит, противной грохочущей музыки не будет. А не радует то, что подростки оказываются не такими уж подростками: все примерно возраста Тори, на вид им около двадцати. Выглядывают из-за спины девушки, открывшей дверь, сверлят недоверчивыми взглядами: это маленькое пухлое нечто в круглых очках и есть ужасная хтонь?
Если бы не рабочие обязанности, Тори бы развернулась и убежала: как пугать людей, когда сама их боишься? Но тогда напишут жалобу, придется платить штраф, Санна оторвет уши или вовсе уволит… И придется идти бухгалтером.
Наверное, родители были правы: работа в агентстве не для нее.
— Привет, — улыбается девушка. — Ты хтонь?
Тори кивает. На всякий случай представляется:
— Зовут Ви… то есть Тори.
— А меня — Яна. — Она зачесывает пальцами светлые волосы и отступает в прихожую. — Заходи.
Квартира выглядит обычной квартирой: небольшая прихожая, коридор, украшенный декоративной паутиной, несколько дверей с наклейками-пауками — ничего намекающего на шумную тусовку. И собравшиеся люди оказываются не высокомерными, как почудилось, а понимающими: в каждом из них блестит любопытство, но они уходят в дальнюю комнату, не задавая ни единого вопроса.
— Куртку можешь повесить на крючок, — указывает Яна. У нее длинные черные стрелки, бордовые тени и синие звездочки в уголках глаз; и Тори украдкой вздыхает: хотела бы она краситься так же ярко и смело.
Надо было изобразить на скорую руку какой-нибудь костюм: хеллоуинская вечеринка как-никак. Но, наверное, хтонь в костюме смотрелась бы глупо: зачем наряжаться в чудовище тому, кто чудовищем родился?
— Бери любые тапочки, и пойдем в комнату.
Стараясь не вцепляться в сумку, Тори идет за Яной — привычно воображая Славу. Рядом с ней ровнее дышится, уходит тревога, а значит, обязательно получится придумать, как бы поизящнее напугать.
В комнате нет ни шума, ни мигающего света, лишь полутьма и негромкая музыка. Некоторым песням Тори даже беззвучно подпевает — а боялась, что будет грохотать что-то неприятное, сразу захочется забиться в угол и заткнуть уши. Впрочем, в угол она и так забилась, чтобы лишний раз не отсвечивать; сидит в кресле, отпивает из стакана ледяной малиновый сидр и рассматривает собравшихся.
Двое в объемных одеждах и с красно-черными языками пламени на лицах секретничают в углу, отпивая из огромной кружки. Девушка в маске птицы что-то рассказывает парню с оленьими рогами и жестикулирует так широко, что чуть не задевает проходящих мимо людей. Компания в радужных париках разливает по стаканам домашний лимонад, чокается под какой-то громкий, но невнятный тост и, вместо того чтобы пить, смеется.
Ни капельки они не дикие, как пугали родители: придешь, мол, на вечеринку, а там будут спаивать, предлагать травку, лапать… А в итоге Яна уточнила, пила ли она алкоголь и хочет ли вообще попробовать, ни о какой травке и речи нет, и даже просто подходить не спешат, тем более касаться. Хотя кто-нибудь нет-нет да и поглядывает в ее сторону — наверное, потому что знает, что она — та самая хтонь, пришедшая создавать атмосферу ужаса.
«Та самая хтонь, которая сидит и боится, вместо того чтобы пугать», — ворчит про себя Тори, перехватывая бокал с сидром другой рукой: уж очень замерзли пальцы.
Был бы здесь Вик, он бы не растерялся, с порога напугал до трясущихся коленок. Ему и стараться не надо: сам по себе жуткий, взглянет краем глаза — и сердце убегает в пятки. А кого может напугать невысокая девочка в смешных круглых очках?
«Вик тоже не всегда был таким, — шепчет воображаемая Слава. — Кто рождается сразу способным пугать? Этому надо учиться, как и многим другим вещам».
«Но ведь существует склонность, предрасположенность! — спорит Тори. — А если я как хтонь совершенно не гожусь для пугания? Где я — и где страх? Да вон эти, — она оглядывается на разодетых, раскрашенных людей, — куда более страшные, чем я!»
Слава растерянно замолкает, а Тори, вздохнув, отпивает еще сидра. Правы были родители, когда говорили: «Зачем тебе это агентство? Разве ты сможешь быть хтонью в пальто? Бумажки и цифры — вот что тебе подойдет, не лезь в этот ужас тесного взаимодействия с людьми, не надо».
Сами они по работе почти не общаются: папа — тестировщик ПО, мама — бухгалтер. Тори всегда считала, что пошла по их стопам и терпеть не может разговоры, максимум — раз в месяц с одноклассницами в кафе посидеть. Поэтому согласилась: профессию надо выбирать такую, чтобы не пришлось активно общаться, например тем же бухгалтером.