Город, как всегда, показывает им только самое интересное, будто нарочно припас. На торце одного из домов нарисованы разноцветные человеческие следы, обрывающиеся где-то в районе крыши. Из-за угла выходит бабушка в шапке-ушанке и с велосипедом, корзинка которого полна свежих цветов. Парень с гитарой упрямо повторяет, терзая струны: «Все будет хорошо, все будет хорошо…»
Лина подставляет лицо бледному солнцу и улыбается, поправляя сумку на плече: обязательно будет. Сегодня — уж точно.
Санна рассказывает, что ее родители решили махнуть куда-то к морю на все лето и, если понравится, купить там частный домик: всегда мечтали.
— Представляешь, можно будет приезжать в гости, ходить на пляж, срывать с деревьев персики и сливы! Я ведь лет пятнадцать не была на юге: то денег не хватало, то просто не складывалось; ужасно скучаю.
— Чур я напрошусь с тобой! — смеется Лина, выбрасывая стаканчик в мусорку. А Санна разводит руками: мол, какие проблемы, мы знакомы восемь лет, конечно, поедем вместе!
Они дружат с первого курса: встретились на общей лекции, разговорились, после пар зашли в кафе, а там все как-то завертелось. Лина училась на декоративно-прикладном искусстве, Санна — на издательском деле; обе поступили почти наугад, не зная, куда пойти, но постепенно втянулись. После окончания университета их пути разошлись: каждая искала работу по специальности; хотя по выходным они продолжали гулять и ходить в кино. А потом, когда Лина уже работала на полставке хтонью в пальто, Санну взяли оператором на ее точку.
Правда, из-за переезда Санна в итоге оказалась в другом районе и на другой точке. Но сейчас, когда с работой у обеих полный порядок, встречаться гораздо проще.
А выбраться на юг было бы хорошо: врачи говорят, морской воздух может пойти на пользу, голова перестанет болеть так часто и сильно. Но из-за смены работ Лина то и дело оставалась без денег: как тут откладывать на поездку? А сейчас большая часть зарплаты уходит на совсем недешевые лекарства. Вот если родители Санны и правда купят домик и позовут в гости…
Краем глаза приметив знакомый двор, Лина выныривает из воспоминаний и мрачных мыслей и ловит Санну за руку.
— Хочешь залезть на крышу?
— Сейчас? Там же все ледяное, навернемся еще. — Но спорит Санна только для вида. Тоже знает: сегодня город ни за что не позволит им упасть.
Поэтому они заходят в арку, и Лина на ходу вытаскивает из сумки связку ключей от всех дверей. Кажется, вот этим, желтым, она в прошлый раз отпирала здешний домофон. Да, подошел! Сегодня весь мир на их стороне.
А до чего весело будет карабкаться на крышу в юбке! Но, можно подумать, Лина не проделывала этого раньше.
Если подложить сумку, то сидеть вовсе не холодно. Или дело в том, что они с Санной сидят близко-близко, дышат почти в унисон, и холоду попросту негде проскочить? Ан нет, он находит лазейку: облизывает горло даже сквозь шарф. Какие же здесь, наверху, дикие ветры; спасибо, что хоть не укусил!
Лина поднимает воротник пальто — все еще удивительно белого, хотя как только она в нем не приключалась: и продиралась сквозь ветки в лесу, и падала с платформы, и сидела на крыльце подъезда, соображая, как выйти из двора, где нет ни единого выхода. Наверное, это волшебное свойство хтонического пальто — всегда оставаться словно только что сшитым. А уж сколько раз она шутила, что одна в белом пальто стоит красивая! Тем более на ее точке и правда белое пальто больше никто не носит.
— Хорошо тут, только ветрено, — вздыхает Санна, поглубже натягивая шапку, и Лина радуется, что ее шапка — с «ушами», натягивать ничего не надо. А если завязать «косички», то будет и вовсе прекрасно.
Несмотря на холод, уйти Санна не предлагает: знает, что они пришли сюда не только полюбоваться на город и почувствовать себя удивительно хрупкими и живыми. Здесь, на крышах, ветры любят нашептывать свои истории — почему-то именно в закрытые шапкой уши. Наверное, думают, что их никто не услышит, а значит, и поделиться не страшно. Но Лина слышит всегда, запоминает до последней буковки, а потом переводит эти истории с языка ветра на человеческий и сплетает из них сказки.
Больше всего Лина любит, когда люди просят хтонь прийти и рассказать что-нибудь волшебное. Конечно, она может и напугать до дрожи: хтонический облик огненной кошки вполне позволяет. Но поделиться тем, что услышала, сидя на крыше или провязывая спицами петлю за петлей, гораздо интереснее.
Вот один из ветров, кружась над головой, начинает шептать — и Лина жалеет на мгновение, что ни капельки не похожа на Большого Уха: сколько историй сразу она могла бы услышать такими ушами! Хотя вдруг истории перепутались бы? А когда слышишь одну-единственную, точно запомнишь все как надо.
Они с Санной сидят на крыше, пока не начинают стучать зубами, а потом отправляются искать кафе: во-первых, надо согреться, а во-вторых, хорошо бы записать в блокнот те пять историй, что рассказали ветры. Память Лину никогда не подводит, а вот голова — увы: боль в два счета расправится со словами, ни единой буковки не оставит. Как ни пытайся вспомнить — ничего не выйдет.
Едва сделав заказ, Лина утыкается в блокнот и совершенно упускает момент, когда приносят ее какао. Спасибо, что Санна касается плеча:
— Пей давай, у тебя губы синющие!
Сама она греет руки о большую чашку имбирного чая, а в глазах у нее влюбленные искры. Лина знает: ей нравится наблюдать, как слова на страницах, пока черновые, готовятся вот-вот сложиться в сказку. Это молчаливое восхищение — лучшая поддержка.
Когда блокнот возвращается в сумку, а Лина расслабляется на стуле, Санна спрашивает:
— А ты никогда не хотела научить своих детей тоже сплетать сказки?
— А я учу, — улыбается Лина. — Или ты думаешь, мы просто вяжем шарфы и ажурные салфетки? За каждой петелькой — слово, за каждым рядом — предложение; они пока не осознают, что, пыхтя над спицами или крючком, создают сказку, но очень скоро поймут. И тогда… — Она вздыхает: — Кто-то испугается и никогда не вернется к вязанию. А кто-то начнет бегать на кружок в два раза чаще и создаст столько сказок, что… Ну, например, наш Дом творчества превратится в летучий корабль, и мы улетим в какую-нибудь волшебную страну!
Обе смеются, и Лина продолжает:
— Потом ребенок поймет, что дело не в вязании, а в нем самом, и, возможно, перейдет на другие инструменты: возьмется за кисти и карандаши, откроет блокнот, сядет за компьютер… Сказки можно создавать тысячью способов. Но мой опыт показывает, что с вязания начинать проще всего.
— Сегодня же куплю спицы, — кивает Санна, и пускай лицо у нее серьезное, видно по глазам, что она шутит. Сама признавалась: когда работаешь с хтонями, у тебя каждый день — сказка.
До Нового года полтора месяца, на улицах почти нет снега, но в этом кафе уже повесили гирлянды из звездочек и поставили маленькую елку.
«Молодцы они, — думает Лина, — создают себе сказку как умеют, отхватывают свой кусочек волшебной жизни». И, вдохновленная, предлагает Санне:
— Хочешь, расскажу одну историю, которую нашептал ветер? Правда, я перевела ее кое-как…
— Чтобы я — и отказалась? — фыркает Санна. Подпирает подбородок кулаком и замирает, вся внимание.
А Лина, начав рассказ, вдруг понимает, что от головной боли не осталось даже крошечного репья. Как же хорошо, что они встретились.
Хтони нужна хтонь
«Здравствуйте, можно заказать хтонь?»
Такие простые слова — и так сложно их произнести! Где это видано, чтобы в агентство «Хтонь в пальто» обращалась собственно хтонь?
Однако ходят же парикмахеры в парикмахерскую, а психологи — к психологам. Если хтони нужна хтонь, почему она не может позвонить в агентство?
Диана отпивает холодный чай, наматывает ниточку пакетика на ручку кружки, барабанит пальцами по столу. Наконец берет телефон и… нет, не звонит — пишет.
«Привет. Побудешь моей хтонью в пальто? Очень нужно».
— Никогда не работала хтонью в пальто для друзей! — с порога заявляет Лия. — Пойдем скорее, не терпится попробовать.
По случаю выходного она примчалась немедленно, несмотря на уговоры назначить отдельный день: «Мне все равно заняться нечем, а так хоть польза будет!» Предупредила, что потащит гулять, а значит, и одеться надо потеплее: начало декабря — это не столько мороз, сколько пронзительный ветер прямо в лицо, в какую бы сторону ты ни повернул.
Поэтому Диана закутывается в любимое красное пальто, обматывается радужным шарфом, натягивает шапку и, проверив рукавицы в карманах, кивает:
— Я готова.
Как же муторно собираться на улицу зимой! Может, потому и нет никакого ощущения праздника; и чудеса, напуганные мрачным настроем, попрятались по дальним углам. Подскажет Лия, как их вернуть? Судя по энтузиазму, с которым она спускается по лестнице, план у нее уже есть.
— Извини, что я написала прямо тебе, а не через агентство, как положено…
— Да ладно! — отмахивается Лия. — Друзья на то и друзья, чтобы помогать. И кстати, денег ты не должна.
— Погоди, как это? — возражает Диана. Выйдя из подъезда, захлебывается ледяным воздухом, откашливается и, вытирая выступившие слезы, продолжает: — Ты тратишь время и силы, а я…
— А ты — моя подруга, вот и всё. Впрочем, — Лия на мгновение прикусывает губу, — если тебе так важно отплатить, с тебя чай-кофе и десерты в кафешках, где мы будем греться. Окей?
Ну вот, другое дело!
Зимой смеркается рано, и вдоль дороги уже горят фонари. Окна магазинов подмигивают разноцветными гирляндами, кое-где на подоконниках ютятся искусственные елочки, а люди тащат в пакетах шары и мишуру.
Какие все торопливые! Диана украдкой вздыхает: она хотела бы тоже украшать дом, а не мрачно сидеть в темном углу, но праздничного настроения как не было, так и нет.
Лия подхватывает ее под руку:
— План такой: я вожу тебя по городу, а ты внимательно смотришь по сторонам. Можешь делать это с самым кислым на свете лицом, но главное, чтобы ты не просто смотрела, а видела. Ясно?