Ему ли, острозубой хтони, бояться людей? Это пускай люди шарахаются, ходят по стеночке и не решаются носить наушники!
Щурясь от удовольствия, Лютый наблюдает за Тори. А эта невысокая девушка с круглыми очками, на вид — совсем не хтонь, шепчет темноте:
— Мы с тобой одной крови, ты и я.
И в глазах у нее горят совершенно нечеловеческие алые огни.
Родители не хотели отпускать на корпоратив: «Вот еще, придумали! Зачем ехать непонятно куда? Могли бы собраться в ресторане, как все нормальные люди». Но в том-то и дело, что они не люди, а хтони! И празднуют не Новый год, а Йоль, зимнее солнцестояние, — из-за чего родители тоже ворчали: «Что за странные праздники? Придумают же»
Тори долго отстаивала право самой решать, что и где праздновать: рассказывала, как ей важно вписаться в коллектив, уверяла, что не будет шататься по лесу, обещала не напиваться и при всякой возможности отписываться эсэмэской. Тошно было — не то слово! Но пока денег не хватает на съём, приходится плясать под родительскую дудку.
Главное — что в итоге они согласились; и рано утром Тори вместе с остальными села в автобус, отчаянно закрываясь сумкой, будто щитом, но даже в мыслях не позволяя себе отступить.
Когда автобус привозит на лесную турбазу, Тори, уставшая от шестичасовой тряски и волнения, хочет завернуться в одеяло и не шевелиться до следующего утра. Но назло себе даже не присаживается на кровать: оставляет вещи в одном из домиков и выходит осмотреться.
Здесь очень тихо: ни гула машин, ни назойливой рекламы, ни шумной музыки. Голоса коллег не в счет: их слишком мало, чтобы перебить лесное молчание. И пахнет иначе: не пылью и выхлопными газами, а морозом и хвоей.
Тори массирует виски: немного едет голова, будто всю жизнь дышала сквозь сжатые зубы, а теперь наконец вдохнула полной грудью и вмиг опьянела.
Со спины налетает Лютый, хватает за руку:
— Пойдем, чего покажу! — и утаскивает в чащу — знакомиться с местной хтонью.
Вот тебе и «не буду шататься по лесу»! Но если бы родители стояли по колено в сугробе, чувствуя, как по спине мечутся мурашки, если бы к ним вышла густая темнота, жуткая и ласковая, будто смерть, если бы она погладила их когтистой лапой… Нет, наверное, они даже тогда не поняли бы, зачем соваться в лес и зачем вообще сюда ехать.
Вернувшись к домикам, Тори отписывается: «Все хорошо». И шепотом посылает запреты и обещания куда подальше.
Хорошую идею придумал Гор — выездной корпоратив! Зимний лес, маленькие домики, никаких посторонних людей и городского шума — красота!
Правда, Санне вечно кажется, что из-за деревьев наблюдает некто с колючим взглядом и снег еле слышно поскрипывает под его шагами. Но еще в первую поездку ей объяснили, что здесь есть хтонь — не имеющая внятного облика, не знающая человеческого языка, дикая, но в целом дружелюбная. И Санна успокоилась; порой даже мысленно махала рукой: «Привет, я знаю, что ты здесь, не будем друг друга тревожить, правда?»
Хтонь не отвечала — но и не выскакивала из леса, чтобы напугать. Вот и ладненько.
Санна идет из своего домика в общий, назначенный гостиной, чтобы на скорую руку нарезать салаты, — и замирает на полпути. Когда они приехали, были сумерки, а теперь окончательно раскинулась ночь, и сколько же в ней звезд! В городе их не видно: мешает свет, — а здесь любуйся на здоровье, ища знакомые созвездия.
Однажды на корпоратив приехала Лина и, дождавшись густой темноты, устроила целую экскурсию. Санна едва успевала следить за ее пальцем, вычерчивающим созвездия, и запоминать названия. Да толку! Сейчас не найдет ничего, кроме известной Большой Медведицы, даже яркую Полярную звезду не покажет.
«Красиво?» — шепчет кто-то за спиной. Голос незнакомый, но Санна, вздрогнув, не оборачивается. Догадывается: это подкралась местная хтонь. Устала сидеть в одиночестве, вышла к домикам и заговорила с девушкой, которая уже несколько минут стоит запрокинув голову.
— Красиво, — негромко соглашается Санна, продолжая разглядывать небо.
Звезды рассыпаны снежной крошкой — яркие и едва различимые, горящие спокойно и мерцающие, одинокие и прижавшиеся друг к другу. Можно подумать, если не знаешь названий, то и любоваться нельзя.
А салаты… Салаты подождут. В конце концов, кому приспичит — нарежет сам.
Почетная обязанность Криса — варить глинтвейн. Еще подростком он втайне попробовал у кого-то в гостях и сразу влюбился. Родители, конечно, были против алкоголя, и, едва сбежав, Крис принялся экспериментировать с рецептами. Мешал вино с виноградным соком, резал то апельсин, то яблоки, добавлял ванильный сахар и красный перец — пока наконец не нашел идеальное сочетание.
На первом корпоративе он поругался со Славой, которая просто высыпала в кастрюлю смесь для глинтвейна: кричал, что так нельзя, это шарлатанство, все равно что подавать растворимую лапшу, когда попросили спагетти. К счастью, Слава не окунула его в готовящийся глинтвейн, а молча ушла в лес.
Ночью они помирились, но Слава отрезала: «В следующий раз готовишь ты». Через год Крис с удовольствием привез приправы и сок и весь вечер колдовал над кастрюлей. Результат более чем оценили, и с тех пор главным по глинтвейну назначили его.
До полуночи далеко, и Крис гуляет вокруг домиков, вдыхая ледяную темноту. Здесь жутковато: вечно чудится, что за тобой следят, — но ему эта жуть по душе, иначе бы не водился с хтонями еще с детства.
Денег на частную школу у родителей не было, поэтому дружить только с людьми они приучали по старинке: ремнем. Но единственное, чему научился Крис, — убедительно врать о дополнительных занятиях. А сам после уроков бегал в гости к Славе.
Слава пришла в третьем классе и сначала показалась Крису зазнайкой. Они даже подрались на перемене, получили замечания в дневники и немедленно решили дружить: Крис понял, что она свой человек, а Слава обрадовалась, что ее не посчитали слабой девчонкой, которую и пальцем тронуть страшно — вдруг развалится?
Дружили они всю школу: подсказывали друг другу на уроках, давали списать домашку, мастерили рогатки и сражались на палках. Именно Слава посоветовала сбежать от родителей, как только исполнится восемнадцать, и на первое время пустила к себе. Даже в агентство привела она — столько рассказывала, что Крис не выдержал и пошел искать вакансии: вдруг обычные люди тоже нужны?
По законам фильмов они давно должны встречаться. Но где эта грань между дружбой и любовью? В поцелуях? Или исключительно во внутренних ощущениях?
Они гуляют и ходят в кино, пьют пиво после работы, порой ночами напролет гоняют в шутеры. Для Криса нет никого дороже и ближе Славы — и, если верить ее словам, это взаимно. Так разве имеет значение, как это называть?
«Спрошу у нее сегодня», — решает Крис. И умывается снегом, чтобы окончательно погрузиться в холод и мрак этого места. Как же здесь хорошо.
— Я тебя люблю за то, что ты не любишь меня[5], — напевает Вик, шагая по тропинке.
— Не любила бы — не терпела, — усмехается Лия. И столько в ее взгляде тепла, что хтоническая сторона тоненько поскуливает и виляет хвостом. Огромный шестилапый зверь, ведущий себя как щенок, — то еще зрелище.
Это тепло означает, что Вик ей нужен и важен, правда? Однажды она сказала, что любит, — но кто бы мог подумать, что дурацкие сомнения никуда не исчезнут, будут снова и снова требовать этих волшебных слов.
Протоптанная тропинка все уже и уже, скоро придется шагать по сугробам. Хорошо, что ботинки у обоих высокие и шнуровка плотная: не сразу начерпают снега и промокнут. Интересно, насколько далеко в темноту смогут зайти, прежде чем местная хтонь погонит обратно?..
Вик оглядывается: свет домиков едва различим сквозь деревья, и сгустившаяся тьма обнажает зубы, точно собираясь увести в хтоническую тень или попросту проглотить. Хтони не к лицу дрожать — и Вик прыгает в сугроб, проваливаясь до колен.
— Веселей, веселей, ног своих не жалей и не бойся ночного леса![6]
— Особенно когда вы с этим лесом одной крови, — ухмыляется Лия. И прыгает следом.
Пробираться сквозь снег с молчаливым пыхтением неинтересно, поэтому они устраивают самые дурацкие в мире догонялки. Скачут вокруг деревьев, проваливаются в сугробы по пояс, пытаются хотя бы пальцем друг до друга дотянуться — но куда там!
В конце концов, умотавшись, они падают, хватают ртом ледяной воздух — мокрые, в расстегнутых куртках и сбившихся шапках. Заболеют как пить дать! Хотя, может, если подскочат и побегут греться чаем, то все обойдется, но это ж надо собраться с силами и подскочить…
— Мы совсем заблудились, да? — смеется Лия, отфыркиваясь от снега.
— Скорее всего. — Вик привстает на локтях. — Но смотри: нам уже спешат помочь!
Местная хтонь склоняется над ними густой темнотой и улыбается, как мать непоседливым детям: «Нагулялись?» Ее ледяное дыхание бодрит лучше всякого кофе, а когтистые лапы помогают встать, отряхнуться и застегнуть куртку. И пускай ноги подкашиваются от ужаса, Вик, прикрыв глаза, почти мурлычет.
Свою хтоническую сторону он тоже боится — что не мешает тянуться к ней из раза в раз.
Подсказав, куда идти, местная хтонь отступает, но не исчезает — наблюдает из-за деревьев.
«А то мы, дураки, можем снова заблудиться», — улыбается Вик. Перчатки промокли насквозь, ботинки полны растаявшего снега, зато какие останутся воспоминания! И даже если наутро будут течь сопли и болеть горло, он ни о чем не пожалеет.
К ночи все собираются в гостиной, рассаживаясь куда попало. Кто-то жует бутерброды, кто-то болтает на подоконнике, кто-то читает вслух. Слава под чутким руководством Криса варит глинтвейн, они перешептываются и смеются, нет-нет да и соприкасаясь плечами.
Вик устраивается у камина, Лия — рядом, положив голову ему на плечо. От тепла ее дыхания бросает в жар, будто температура подскочила до сорока; хочется прижать к себе и никогда не отпускать. Наверное, это и зовется любовью? Или как минимум влюбленностью — затянувшейся на пару долгих лет.