[420]. С предложением о создании Музея Булгаков обратился к М. М. Новикову – ректору Русского Свободного университета, крупного научно-просветительского учреждения в Праге, который откликнулся на эту идею и активно включился в работу по ее осуществлению. При университете для проведения предварительной работы по организации Музея была образована инициативная группа, в которую вошел цвет пражской научной и культурной эмиграции: Н. И. Астров, А. Л. Бем, В. Ф. Булгаков, С. В. Завадский, М. М. Новиков, Н. Л. Окунев, С. В. Панина, А. Н. Фатеев и И. А. Якушев. Инициативная группа на своих заседаниях разработала основные положения относительно статуса и управления Музея, а также вопросы, связанные с его формированием и комплектованием, зафиксировав это в итоговом документе, которым стало «Положение о Русском культурно-историческом музее в Праге»[421]. После принятия «Положения» инициативная группа самораспустилась, передав все дела Музейной комиссии, в составе которой в разное время числились: Н. Е. Андреев, В. А. Брандт, В. Ф. Булгаков, Н. В. Завадский, Б. Н. Лосский, Е. И. Мельников, М. М. Новиков, Н. Л. Окунев, П. А. Остроухов, Н. П. Пашковский, В. В. Саханев, А. Н. Фатеев, М. В. Шахматов и И. А. Якушев. Председателем комиссии неизменно избирался проф. М. М. Новиков, секретарем – В. Ф. Булгаков. Создаваемый Музей носил временный характер и «в будущем должен быть перенесен в Россию как национальное достояние», – гласил § 1 «Положения»[422].
Одним из важнейших был вопрос финансирования Музея, так как средств, естественно, не было и их недостаток сначала мог возмещаться исключительно верой в дело. «Все дело велось руками и ногами Булгакова, – вспоминает М. М. Новиков, – и нашими двумя головами. Он заразил меня своим энтузиазмом и решимостью во что бы то ни стало добиться успеха»[423]. И результат не замедлил сказаться. Начали поступать пожертвования. Единовременная субсидия была предоставлена канцелярией президента Чехословацкой республики и Министерства народного просвещения, крупный денежный дар был получен от первого президента Чехословакии д-ра Т. Е. Масарика, часть необходимого для Музея оборудования получена была от дирекции Пражского Художественно-Промышленного музея.
Комплектование Музея осуществлялось исключительно на основе частных пожертвований, и В. Ф. Булгакову удалось привлечь к этому делу широкую эмигрантскую общественность путем создания института членов-корреспондентов, представлявших Музей в различных странах русского рассеяния, которые оказывали посильную помощь и внесли свой неоценимый вклад в дело развития Музея. Среди них можно назвать такие имена, как графиня С. В. Панина, филологи А. Л. Бем и С. В. Завадский, философ Ф. А. Степун, поэт Д. Ратгауз, художественный критик В. Ф. Зеелер, историк искусства Н. Л. Окунев, художники А. Н. Бенуа и А. И. Юпатов и многие другие. Постепенно начало формироваться музейное собрание, и были открыты следующие отделения: художественное; архитектурное; русской старины; книжное, ставшее затем научно-литературным; истории эмиграции, из которого позже выделились театральное и пушкинское отделения; библиотека Музея, насчитывавшая впоследствии до пяти тысяч книг. Сначала экспонаты Музея располагались в помещении Русского свободного университета, но постепенно с увеличением их численности вопрос о новом помещении становился все более неразрешимым. «Но и на этот раз счастливая звезда сверкнула нам, – вспоминал М. М. Новиков, – притом звезда, как говорят астрономы, первой величины»[424]. Помощь пришла от чешского промышленника и мецената, с большой симпатией относившегося к русским эмигрантам, К. Бартонь-Добенина, который представил Русскому музею ряд залов в своем историческом Збраславском замке на берегу Влтавы под Прагой и в дальнейшем неоднократно оказывал Музею финансовую поддержку.
29 сентября 1935 года в присутствии большого количества русских и чешских гостей состоялось торжественное открытие Русского культурно-исторического музея в Збраславе. «Для совершения молебствия, – вспоминал Новиков, – был приглашен епископ, который служил в своей живописной полной мантии и блестящей митре. Пел хор Архангельского, уже поредевший к тому времени, но еще сохранивший свое очарование… после богослужения и короткого акта, во время которого мы с владельцем обменялись приветственными речами, а вновь назначенный директор Музея Булгаков прочел историю его возникновения, нас ожидал приятный сюрприз. В одном из соседних залов был накрыт громадный стол, заставленный изысканными яствами, от которых давно уже отвыкла беженская публика»[425].
Наиболее ценной частью собрания Русского культурно-исторического музея была картинная галерея, по определению В. Ф. Булгакова – «самое большое и единственное в одном месте находящееся собрание картин русских зарубежных художников»[426]. Художественная коллекция включала около четырехсот картин и рисунков ста зарубежных русских мастеров. Каким же образом удалось собрать такую богатую коллекцию при очень скромных финансовых возможностях Музея? Как уже говорилось, основным принципом формирования музейного собрания было не приобретение произведений искусства, а получение их в дар для Музея. Правление Музея обратилось к художникам русского зарубежья с призывом поддержать национальный Музей своими «великодушными дарами»: «… мы верим, что идею его (музея. – И. Щ.) и особенно нашу мечту в будущем все собрания Музея перенести в Россию русские художники поймут и оценят. Мы смотрим на счастливо начатое в гостеприимной славянской столице дело Русского Музея как на дело общенационального значения и прямо зовем к сотрудничеству в этом большом и ответственном деле»[427]. Призыв был услышан.
Центром художественной жизни русского зарубежья был Париж, куда и отправился в мае 1937 года директор Музея с целью пополнения художественной коллекции. Об этой поездке В. Ф. Булгаков оставил очень живые и интересные воспоминания[428]. Из его рассказов о визитах к художникам мы узнаем о том, в каких условиях жили они в эмиграции, как встречали директора первого национального музея, что дарили. Описывая посещение им Константина Алексеевича Коровина, который жил очень бедно, В. Ф. Булгаков с горечью замечает: «В его наружности, конечно, не было ничего общего с серовским портретом 1891 года. Напротив, наружность эта представляла с ним резкий контраст. Коровин одет был в простенький темно-коричневый халат и поверх халата, до пояса накрыт еще суконным, тоже коричневым, грубым «солдатским» одеялом»[429]. Но, несмотря на столь стесненные обстоятельства, художник с пониманием отнесся к просьбе Булгакова и подарил Музею несколько своих работ: эскиз декорации к опере «Князь Игорь», акварель: рисунок мужского и женского костюмов для полонеза в опере «Борис Годунов», этюд «Мост в Сен-Клу Париж», а также небольшой пейзаж своего сына – художника Алексея Константиновича «Весна под Парижем».
Тепло вспоминает Булгаков посещение им дома Александра Николаевича Бенуа, куда привел его друг семьи И. Е. Репина художественный критик В. Ф. Зеелер, хорошо знавший Бенуа. Гостей встретили радушно и провели в комнату где «чай был изящно, не по-эмигрантски сервирован на небольшом круглом столе». Подаренная Музею акварель «Каскады в Фонтенебло» представляла собой «исключительно ценный по непринужденному и совершенному изяществу рисунок»[430]. Побывал Булгаков и в доме племянницы А. Н. Бенуа Марии Черепниной, дочери его старшего брата Альберта Николаевича и жены композитора Н. Н. Черепнина, бывшего дирижера Мариинского театра и дягилевских балетных спектаклей в Париже в 1909–1914 годах. «Мария Альбертовна с большим интересом выслушала мой рассказ о пражском Музее, – вспоминает Булгаков, – и, принеся из другой комнаты папку с замечательными большими акварелями своего отца, перебрала их вместе со мной»[431]. В результате две акварели Альберта Бенуа «Сен-Рафаэль. Франция» и акварель, изображавшая закат солнца на море, пополнили коллекцию Музея. В Париже проживал еще один представитель талантливой семьи Бенуа – художник-акварелист Альберт Александрович, который также подарил для пражского Музея «очень тонко исполненную» картину-акварель «Остров Сен-Луи в Париже».
Борис Дмитриевич Григорьев жил в Париже в так называемом Доме художников, который был занят исключительно квартирами и мастерскими художников. «Я впервые встречался с такого рода учреждением, – писал Булгаков, – или, если можно так выразиться, коллективной художнической квартирой»[432]. Художник, ожидавший прихода владельца галереи Шарпантье, был несколько разочарован визитом Булгакова, но тем не менее показал ему выставку своих картин, предложив для Музея одно из своих полотен – этюд «В тропиках». О своем впечатлении Валентин Федорович пишет следующее: «…если бы Борис Григорьев ничего, кроме двадцати пяти или тридцати виденных мною океанских этюдов, не создал, то и это дало бы нам право считать его одним из талантливейших художников нового времени»[433].
Настоящий «экзамен» был устроен Булгакову Петром Александровичем Нилусом. Но, убедившись в компетентности посетителя, художник подарил Музею свою картину маслом «Улица в Пасси». Нанося визиты художникам в Париже, не мог миновать Валентин Федорович и Н. С. Гончарову. Все созданное этой талантливой художницей, вспоминал Булгаков, отличалось вкусом и изяществом, как и работа, предложенная в дар Музею, – «прелестный, легкий и нежный, светло-коричневый натюрморт». Посетив мастерскую Натальи Сергеевны, Булгаков восклицает: «Я внутренне пришел в ужас от плодовитости этого творчества впрок… Ведь очевидно было, что русская художница продавала едва ли пять-десять процентов создаваемых ею картин и рисунков. О, эта судьба русских художников в Париже!»