Почему после Франции Эрьзя оказывается в Латинской Америке и именно в Аргентине? Исследователи его биографии спорят об этом; обнаруженные нами документы, публикации в отечественной и зарубежной прессе тех лет создают противоречивую картину. Согласно первой версии, вернувшись в Париж, Эрьзя узнает, что его бывшая возлюбленная Марта вышла замуж и уехала в Бразилию. Он отправляется искать ее в Латинскую Америку; не получив визы в Бразилию, «оседает» в Аргентине. Установив личность этой женщины (это тема отдельной статьи), мы пришли к выводу, что она не могла находиться в конце 1920-х годов в Латинской Америке. Гораздо более убедительна вторая версия – оказавшись за рубежом, Эрьзя отправляется в Аргентину на поиски своих ранних работ. В 1910-е годы в Париже у него произошел инцидент с аргентинским дельцом Сантамариной (Santamarina), который незаконно увез большое количество его скульптур в Латинскую Америку, не заплатив автору. Этот нашумевший случай был, в частности, описан в статье А. В. Амфитеатрова[540]. В Аргентине Эрьзя нашел сына обманувшего его маршана (сам делец к тому времени уже умер) – известного коллекционера, который заявил, что ему о пропавших работах ничего не известно. Кроме того, в 1913 году Эрьзя знакомится в Париже с атташе по культуре посольства Аргентины во Франции Марсело Альвеаром, который приглашает его посетить свою страну. С 1922 года Альвеар – президент Аргентины, что означает для художника беспрепятственное оформление виз, покровительство, в том числе и в поиске пропавших скульптур.
Как известно, выбор стран для пропаганды советского искусства в 1927 г. был ограничен. Большинство западных государств не предоставляли виз советским художникам. Известно, что Эрьзя со своей выставкой безуспешно пытался получить визы в США, Бразилию и ряд других стран. Не следует исключать и версии о причастности к отъезду Эрьзи, к выбору «сопровождающей» и планированию маршрута советских спецслужб. В Уругвае и Аргентине в этот период начала работать советская торговая организация «Южамторг», о секретной стороне деятельности которой широкая общественность стала узнавать только в постперестроечные годы. Насколько несомненна полная непричастность Эрьзи к этой стороне работы «Южамторга», настолько же несомненна причастность к ней Юлии Кун – не случайно она получает там работу. Орсетти следующим образом передает рассказ Эрьзи об этом: «…Так как Лена не могла приехать со мной <…> а у меня был паспорт на двоих, я сказал этой, что она должна ехать со мной. Так она бросила своего мужа и своего сына и уехала. <…> Но теперь я думаю, что фарс был приготовлен. За несколько дней до выезда из России спрятали мои блокноты и дневники, которые я возил. Единственная, кто знал, где они были спрятаны, это была она»[541]. Юлия Кун оставляет в Москве мужа и 12-летнего сына (будущего известного кинооператора Юлия Куна). Узнав о болезни сына, она уезжает в Москву, но через некоторое время возвращается вместе с сыном: Эрьзя посылает ей вызов и деньги на дорогу (квитанция перевода находится в ЦГА РМ). Самодеятельный московский скульптор М. Ильяев в своей книге об Эрьзе утверждает, что сделать это художнику «настоятельно посоветовали» руководители «Южамторга».
Приехав в Аргентину, Эрьзя не предполагал, что останется здесь на долгое время, – он планировал объехать со своей выставкой другие страны, мечтал поработать в Бразилии, преобразовав две горы бухты Ботафого в произведения скульптуры – двух львов. Но всегда скульптор знал, что, в конце концов, в любом случае он вернется на родину.
За 23 года жизни в Буэнос-Айресе Эрьзе пришлось поменять 6 адресов. Собственный дом он не приобретал, поэтому арендовал особняки в тихих предместьях столицы, устраивал там мастерскую – иногда во дворе, иногда в доме. Аргентинским любителям искусства были хорошо известны два его адреса, поскольку в этих домах он открывал для посетителей постоянную выставку своих скульптур: Хураменто, 1434 (1942–1947 годы) и Эчеверриа, 3369 (1947–1950 годы).
Постоянно проживая в столице Аргентины, Эрьзя выезжал и в другие города страны. Неоднократно он бывал на севере – в области Чако, откуда вагонами привозил субтропическое дерево – материал для работы. В 1932 году состоялась его персональная выставка в городе Ла Плата; в 1936 в числе обладателей премий XXVI Национального Салона он совершил выставочное турне, посетив Санта Фе, Мендосу, Сан-Хуан. В 1937 году Эрьзя выезжает в Уругвай, в Сальто, сопровождая выполненную им по заказу уругвайского правительства скульптуру-урну писателя Орасио Кироги (в виде портрета-головы покойного). В конце 1930-х годов он посещает провинцию Кордоба. Однако в основном он пребывает в Буэнос-Айресе, в связи с чем говорит Орсетти: «В Европе я никогда не оставался больше месяца на одном месте, но здесь путешествия очень дороги»[542].
Положение Эрьзи в Аргентине зависело от политической обстановки в стране, от отношения ее властей к СССР. 1927–1930 годы – благоприятный для него период. До 1928 года во главе страны – просвещенный, культурный лидер Альвеар, который благоволит скульптору. 2 июля 1927 года президент открывает его первую персональную выставку в престижном салоне Друзей Искусства на центральной улице Буэнос-Айреса – улице Флорида. Затем к власти приходит либеральное правительство Ипполито Иригойена (1928–1930). Мастер получает заказ на портрет президента, что также является свидетельством признания его таланта на самом высоком уровне. О положении Эрьзи в это время можно узнать из неопубликованного письма его батумских учеников Юрия Амурского и его жены Карины от 26 февраля 1930 года. Это ответ на неизвестное письмо Эрьзи. «Не нахожу слов для выражения своей радости по случаю получения письма от Вас и по случаю Ваших успехов заграницей!», – пишет Амурский. «Рады за Вас, за Ваш успех, что Вы гремите на всех выставках», – добавляет Карина. «Как хотелось бы хоть одним глазом в щелочку двери заглянуть в Вашу механизированную мастерскую…», – пишет ученик, его жена продолжает: «Завидую Вам, Вы снимаете весь дом, да еще с виноградником». Вероятно, Эрьзя сообщает, что планирует остаться в Аргентине надолго, возможно, навсегда, говоря при этом, однако, что он здесь совершенно одинок. «Неужто так никогда и не вернетесь в СССР? – спрашивает ученик. – С одной стороны – там Вы имеете простор в работе, но с другой – ведь там Вам все чужое». Карина добавляет: «…Одному безусловно тяжело, скучно, тем более, что Вы не имеете там друзей…»[543] Очевидно, среди сотрудников «Южамторга» близких друзей он не находит. Отношения с Юлией Кун не складываются.
В сентябре 1930 года в Аргентине происходит военный переворот; правительство Иригойена свергнуто. Путч возглавил генерал X. Урибуру, который предпринял безуспешную попытку установить фашистское государство в интересах крупных корпораций. Его сторонники ворвались в президентский дворец, учинили там разгром, сожгли эрьзинский портрет Иригойена. В январе 1931 года полиция Буэнос-Айреса совершила налет на «Южамторг», арестовав 160 его служащих, в том числе Юлию Кун. Большинство из них было выдворено за пределы страны. В 1932 году окончательно уезжает в СССР Кун. Эрьзя остался, но вскоре ему пришлось пожалеть об этом. В феврале 1932 года в должность президента вступает генерал А. Хусто, радикал, пользовавшийся поддержкой консерваторов. С конца 1932 до июля 1934 года на территории Аргентины беспрерывно действует декрет об осадном положении, свирепствует экономический кризис, идет ожесточенная борьба за власть между Урибуру и Хусто. В сентябре 1932 года Эрьзя передает в Москву письмо, адресованное семье своего друга и первого биографа Г. О. Сутеева: «…Я все прилаживаю к тому, чтобы Правительство СССР перевело меня из этого омута в СССР. Лично я потерял надежду. Здесь теперь страшный кризис и ничего не продаю. А главное то, что последнее время здесь так враждебно настроены против советов (так в тексте. – И. К.). Дальше здесь оставаться невозможно. Последнее время такие небылицы пишут обо мне <…> и к тому же мне опротивело здесь. Последнее время страшно скучаю. Временами предаюсь отчаянию. А главное меня бесит то, что не могу выехать и так долго застрял. А поэтому займитесь серьезно этим делом милые мои. Тов. Матолин обещал кое с кем поговорить по этому делу. <…> Писал много, но ответа ни от кого не получал. <…> Не откладывайте в долгий ящик, а скорее выручайте!»[544]
Связь с СССР прерывается до 1935 года, когда его племянник – начинающий скульптор Михаил Нефедов – встречается с приехавшим из Уругвая руководителем «Южамторга» А. В. Минкиным, от которого узнает новый адрес дяди. Переписка с племянником и Еленой Мроз возобновляется, снова остро поставлен вопрос о возвращении скульптора: «Многое я здесь слышал о том заявлении в правительственные органы в части твоего перевода в С.С.С.Р., но чем кончилось, разгадать не сумею. <…> Может быть, кой что нужно будет сделать. Если это так, то пожалуйста пиши я сумею это сделать обязательно»[545], – пишет племянник в феврале 1935 года. Однако вскоре связь с родиной снова прерывается – на этот раз надолго.
В середине – второй половине 1930-х годов положение Эрьзи стабилизируется. Он – в центре культурной жизни страны: интенсивно и продуктивно работая, постоянно выставляется и получает премии на самых престижных выставках, почти ежегодно устраивает персональные выставки, активно участвует в работе культурно-просветительских организаций. В 1936 году муниципалитет Буэнос-Айреса приобретает его скульптуру «Отдых» (мрамор, 1919) и устанавливает ее в районе Боэдо; в 1938 году в часовне нового столичного Дворца Театра устанавливают его статую «Святая Тересита» (кебрачо). Много работ скульптора получают столичные и провинциальные музеи, общественные организации, частные коллекционеры, иностранные послы – автор их не только продает, но и щедро дарит.