Утром он отправил в академию прошение с просьбой разрешить ему кратковременную заграничную поездку для ознакомления с архитектурными памятниками Румынии, Австро-Венгрии, Боснии и Герцеговины. Разрешение пришло неожиданно быстро. Видимо, решающее действие возымела приписка «за собственный счет».
В поездке Алексей избегал столичных городов: на его взгляд, одна лишь Вена могла соперничать с Петербургом. С особым пристрастием изучал он замки и загородные дворцы, гнездившиеся среди живописных гор Южных Карпат и Балкан. Сначала он даже самому себе не хотел признаваться, чем вызван этот его интерес к романтическим пейзажам, которые прежде он знал по распространенным в Бессарабии литографиям, гравюрам, картинам самодеятельных художников. Он с упоением рисовал старинные строения, бродил среди развалин замков, размышлял о том, какая красивая жизнь, возможно, шла здесь когда-то — в диких лесах близ горных рек и гулких водопадов. И все время ему было жаль, что этой красотой он не может поделиться с той, с которой давно уже мечтает быть вместе.
Алексей не позволял себе лишних расходов, но тем не менее его недавно еще такой толстый кошелек пугающе быстро тощал. Он поспешил назад в Кишинев.
Перед отъездом в Петербург он показал Машеньке эскиз, который вобрал в себя все лучшее, что отложилось за время поездки в его памяти. Романтический дворец был лишь намечен быстрыми и вдохновенными штрихами. Чуткое сердце Маши сразу подсказало ей, чем вызван этот рисунок и чем была вызвана вся его поездка, столь похожая на бегство.
Он мог бы и не спрашивать, но не удержался и глупо спросил:
— Тебе хотелось бы жить в таком дворце?
— А рядом что? — тихо спросила она вместо ответа.
— Церковь. Должны же мы где-то обвенчаться.
Маша опустила эскиз на колени, а Алексей, растерявшись, стал говорить, что такой дворец, даже еще лучше, он непременно построит для нее. Он уверен, что сможет построить тысячу дворцов, но один, лучший — только для нее.
Тот же эскиз, только более детально проработанный, он показал в академии профессору Бенуа. Леонтий Николаевич, бегло оглядев рисунок, сказал:
— Думаю, в качестве предварительного эскиза подойдет. А почему нет названия? — Он взял карандаш, подумал и написал: «Барская усадьба». — Мы отправим эскиз на утверждение комиссии. Несмотря на беглость прорисовки, чувствуется, что вы в состоянии построить то, что нарисовали. Постарайтесь, чтобы это не ушло из проекта при его детальной разработке — так случается довольно часто. Если вы потеряете уверенность, она и из проекта уйдет — запомните это!
Щусев немало удивился: как же можно потерять то, что целиком поглотило его, — свою идею, свое будущее, наконец!
Предварительный эскиз был единодушно утвержден аттестационной комиссией академии, и Алексей самозабвенно погрузился в разработку.
Генеральный план дворца, планы этажей, эскизы фасадов вырастали, как в сказке дерево из горчичного семени. Лихорадка захватила его и, не выпуская, держала в напряжении, будоража фантазию, вызывая к жизни все новые и новые образы. Они наплывали друг на друга, и будто бы само собой отрезалось и отбрасывалось лишнее, постороннее, выкристаллизовывалась целостная, единая панорама: вокруг нарядного овального двора, окруженного огромной разомкнутой ротондой, вырастали призматические башни дворца простых и чистых форм.
Эта простота делала красивую, дробную вязь фасадов легкой и торжественно-приподнятой. Примыкающая ко дворцу оранжерея с куполом, как парус, довершала ощущение легкости, зато галерея, связывающая дворец с церковью, выполненной в стиле русских ярусных храмов конца XVII века, с ее нарочито утяжеленным верхним поясом, пристяжным кольцом привязывала дворец к земле.
В прорисовке деталей Щусев, казалось, превзошел самого себя: стройная гладь колонн у парадного подъезда выгодно контрастировала с затейливыми наличниками окон, обрамлением дверей и арок. Вместе с мастерским владением эскизом и акварелью дипломант показал, насколько свободно он чувствует себя как инженер. Впоследствии искусство инженера проявлялось во всех проектах Щусева. Он мог всецело углубиться в художественное творчество с полной уверенностью, что чутье инженера его не оставит. Может быть, именно поэтому все, что построил Щусев, в натуре всегда выглядело красивей и ярче, чем на самым тщательным образом выполненном проекте.
Созданный в формах, близких к французскому Возрождению, «дипломный дворец» Щусева задним фасадом был обращен к парку и как бы сливался с ухоженной перспективой, главенствуя над ней и организуя ее.
Ни Бенуа, ни Котов больше не сомневались в творческих возможностях своего выученика. Проект «Барская усадьба» был оценен самым высоким баллом, осталось лишь дождаться традиционной осенней выставки, для которой отбирались лучшие работы выпускников Академии художеств. Профессора предрекали Щусеву золотую награду.
В Кишинев Алексей летел как на крыльях. Забыты бессонные, полные труда ночи, осталось одно лишь ощущение удачи, победы. Будущее радовало и обнадеживало.
Первым делом он направился в дом Карчевских, но Маши не застал. Он прошел на половину Варвары Ильиничны и, поцеловав ей руку, чуть ли не с порога бухнул:
— Дорогая Варвара Ильинична, я больше не студент, я архитектор...
— Поздравляю вас, Алеша, — с некоторой растерянностью сказала Варвара Ильинична, напуганная ожиданием того, что сейчас должно было случиться.
— Прошу руки вашей дочери, — незамедлительно последовали слова, от которых у матерей всегда сжимается сердце.
— А моего мнения здесь не спрашивают? — весело сказала появившаяся в дверях Маша.
Ее щеки порозовели от прогулки, в глазах светил озорной огонек.
— Милая Маша, проект дворца готов! — так же весело ответил ей Алексей.
— А захочу ли я жить в бумажном дворце?
— Машенька, он прекрасен, я тебе сейчас же покажу его.
По настоянию Алексея никаких приготовлений к свадьбе не было. Прямо из церкви молодые поехали в Долину Чар, где на лето поселились в молдавской мазанке. Здесь Карчевские недавно приобрели участок на живописном склоне оврага. Края оврага поросли буйной дикой зеленью, а в ложбине шла живописная дорога, обрамленная двумя глубокими ручьями с родниковой водой. Во время дождя ручьи превращались в быстрые реки.
После утренней прогулки по извилистым тропам Долины Чар молодая чета возвращалась в свою хибарку. Маша принималась готовить обед, а Алексей садился за проект загородного дома Карчевских или отправлялся в город — организовывать доставку камня и леса для постройки, подряжать работников.
Через две недели на семейном совете проект дома был утвержден. Предполагалось уютное незамысловатое сооружение в два этажа, с асимметричной просторной террасой, которая даже на проекте была изображена вся в зелени и, казалось, дышала желанной прохладой под горячим южным солнцем.
Началось рытье котлована. Алексей сразу почувствовал себя в привычной, родной стихии. Стройка подвигалась споро, не затихая даже в воскресные дни. Алексей говорил о ней с неизменным восторгом. Нередко Маша приходила на спрямленный уступ оврага и с книгой садилась под вязом на специально сооруженную для нее скамейку, а Алексей, с радостью сознавая ее присутствие, подходил к ней, когда выдавалась свободная минута, и спрашивал ее совета. Так появился выдвинутый вперед балкон на втором этаже дома, с которого открывалась бескрайняя перспектива Долины Чар.
В преддверии осени Маша почувствовала, что Алексей начинает все больше волноваться. Но не стройка была предметом его волнений. Его терзало: вдруг на выставке его проект не завоюет ожидаемого успеха? Может быть, он поспешил покинуть Петербург? А надо было бы еще что-то доработать, выправить, сделать дополнительные эскизы. Как ни трудно было оставить стройку без присмотра, он начал собираться в обратный путь.
И оказалось, что не напрасно. Он добился, чтобы его проект экспонировался под выгодным освещением, составил сопроводительные тексты для эскизов и планов дворца. Что же касается самого проекта, то можно было сказать, что он прошел проверку временем, — Алексей убедился, что этой работы он, пожалуй, никогда не будет стыдиться.
Вскоре в Кишинев на имя Марии Викентьевны Щусевой-Карчевской пришла телеграмма с сообщением о том, что проекту присуждена Большая золотая медаль и автор «Барской усадьбы» получает право на заграничную командировку, которая и будет для четы Щусевых свадебным путешествием.
Надо ли говорить, с какою радостью было воспринято в доме Карчевских это известие. Счастье было бы полным, если бы Алексей не сообщал здесь же, что по делам службы, по заданию Академии художеств он должен на длительный срок отправиться с археологической комиссией в Самарканд. Маша с глазами, полными слез, отыскала на карте этот сразу ставший ненавистным ей город. Она никак не могла уразуметь, что за необходимость ехать в такую даль.
Если бы Щусева спросили об этом, он бы и сам затруднился ответить. В самом деле, он мог поехать в Среднюю Азию в любое время, когда заблагорассудится, он горел нетерпением увидеть Парфенон, Колизей, Дворец дожей, а отправился в совершенно противоположную сторону.
— Вы в самом деле считаете, что я должен ехать? — спросил Щусев профессора Бенуа.
— Должны? Вы ничего никому не должны. Вы молоды, а поэтому просто обязаны расширять свой диапазон. Из памятников романской архитектуры мы уже давно сотворили себе кумира. Что можно еще открыть в Европе? Я бы поехал в Самарканд не раздумывая, а Греция от вас не убежит.
«Да, — подумал Щусев, — так можно рассуждать, когда ты пресыщен впечатлениями и знаешь Европу, как Невский проспект».
— Профессору Веселовскому нужен добросовестный рисовальщик с неиспорченным архитектурным вкусом, поэтому я и рекомендовал вас. Поезжайте.
Это уже прозвучало как приказ. И Алексей поехал. До конца своих дней он благодарил Леонтия Николаевича Бенуа за этот приказ.