Удивительное дело — прежде Жолтовский не любил работать с деревом, здесь же оно было главным строительным материалом, и, несмотря на нелюбовь к деревянным постройкам, план выставки был составлен с великолепным знанием возможностей именно этого строительного материала. Не случайно зарубежные архитекторы позднее назвали выставку «архитектурной поэмой русского леса».
Проект был завершен к началу 1923 года, выставку предстояло открыть в том же году. Обычными методами строительства уложиться в установленные сроки было невозможно. Щусев делает ставку на новую, несамостоятельную еще отрасль строительного дела — строительное конструирование. Впервые в отечественном строительстве создавались сводные каталоги деревянных строительных конструкций, из которых предстояло собирать каркасы павильонов выставки. Рядом с маститыми архитекторами работали студенты Вхутемаса и архитектурной школы МВТУ, где учились первые наши строительные конструкторы. Во главе этой школы стоял Александр Васильевич Кузнецов. Его Щусев назначил главным конструктором выставки.
Выставка стала «опытным полем», на котором произросла целая плеяда советских строительных конструкторов. Представители этой новой специальности широко раздвинули горизонты стройки. На деревянных сборных конструкциях учились будущие руководители строительного производства. На берегу Москвы-реки шли поиски нового стиля в строительстве.
Дерево издавна считалось исконно русским строительным материалом. Щусев отдал весь свой опыт и старания, чтобы дерево, хранящее тепло солнечного света и тепло человеческих рук, сумело выразить высокую созидательную идею выставки. Ленинский замысел устроить «общесоюзные смотрины первых трудовых успехов» удался как нельзя лучше. Идея трудового праздника вошла в павильоны и демонстрационные залы.
От одного поколения к другому на Руси многие сотни лет переходили одни и те же орудия труда — соха, борона, серп да коса, а стальные плуги — «немец»-«бехер» и «датчанин»-«сак» — пугали русского мужика, приросшего пуповиной к сохе. Заскорузлые руки, привыкшие к чапыгам сохи, с осторожной опаской гладили полированные рукоятки первых советских плугов и плугов иноземных.
Построенная всего за десять месяцев, Всероссийская выставка поражала воображение своим размахом, красотой, обилием невиданных экспонатов. Мужик ехал в Москву на выставку, услыхав, что в земледельческой работе тоже происходит своя революция. По сводкам Главвыставкома, за два месяца работы выставку посетило миллион триста семьдесят пять тысяч восемьсот девяносто человек, причем организованных экскурсантов в Москву прибыло более шестисот тысяч.
На шестом году Советской власти и на первом году существования СССР на выставку привезли свои экспонаты шестнадцать стран; с большей частью из них у нас еще не было дипломатических отношений. Сельскохозяйственные машины, орудия, механизмы и приспособления привезли в Москву пятьдесят восемь японских фирм, девяносто четыре германских, тридцать восемь французских, шестнадцать итальянских, восемнадцать американских, четырнадцать английских, тридцать семь австрийских. Четыреста одна иностранная фирма приняла участие в выставке.
Москва жила выставкой, жадно читала бюллетени Главвыставкома, обсуждала экспонаты, изучала доклады, торопилась на оргмероприятия — концерты, массовки, кинопросмотры.
Долгий праздник шумел своими знаменами над Москвой-рекой. С воды поднимался в небо и кружил над новоявленным чудо-городком гидроплан — гости выставки любовались ею с высоты птичьего полета.
Повсюду звучали частушки:
Там, где раньше был пустырь,
Видишь — целый город!
Все построил богатырь —
Пролетарский молот.
Были выставки и встарь,
Да не для народа:
Ни мужик, ни кустарь
Не имели входа.
Толпы людей окружали «объяснителей» и без конца задавали вопросы. Возле гидростанции, на широком деревянном настиле, задорные каблуки девчат выбивали плясовую. Лихо взвизгивали гармони, не смолкали песни.
А за воротами выставки, по другую сторону Садового кольца, как гранитная скала, высился главный иностранный павильон. Его окружали непривычного вида легкие строения из прессованной фанеры, металлических прожилин и стекла. Их спешно возводили запоздавшие строительные зарубежные фирмы. Вокруг было многолюдно, но тихо. Москвичи с удивлением разглядывали необычные постройки. Москва приглядывалась, что может пригодиться ей самой для будущего.
Гости из-за рубежа, наоборот, тянулись на советскую сторону. Особенно привлекал всех затейливый павильон «Махорка» архитектора Константина Степановича Мельникова. Вычерченный вдохновенно смелыми линиями, этот павильон стал гордостью выставки. Его изображения украшали бюллетени Главвыставкома.
На выставке, построенной из деревянных конструкций, сам Щусев остался верен камню. Он взял на себя, как и положено главному архитектору, одно из самых сложных дел. «На его долю, — писал его помощник В. К. Олторжевский,— выпала трудная задача трансформировать здание бывшего механического завода, существовавшего на территории выставки, в выставочный павильон. Его богатый творческий опыт помог ему превратить фабричную коробку в один из лучших павильонов выставки...» Павильон был построен в стиле русской классики. «Я русский, русская земля еще не перевернулась», — упрямо повторял зодчий, утверждая мотивы русской классики в советской архитектуре.
Центральный павильон выставки украшали изваянные Сергеем Тимофеевичем Коненковым монументальные скульптуры из дерева — пахарь и рабочий. Они олицетворяли могущество и духовность человека труда.
19 октября 1923 года пришло известие, что Владимир Ильич приехал из Горок в Москву, чтобы посетить выставку. Все, кто был причастен к выставке, восприняли внимание к ней Ленина как самый дорогой подарок. «Все на выставке жило именем Ленина, — говорил И. Ланцов, один из помощников А. В. Щусева. — Мы знали, что Ильич, несмотря на болезнь, обязательно приедет, мы ждали его каждый день».
С утра солнце светило по-осеннему скупо, но день обещал быть ясным. К обеду сырая вата облаков стала обкладывать небо, и Алексей Викторович то и дело с беспокойством поглядывал ввысь.
Из Кремля передали: Владимир Ильич находится в зале заседаний Совнаркома, но решения посетить выставку не отменил.
В 15 часов 25 минут Владимир Ильич с сопровождавшим его профессором Владимиром Николаевичем Розановым выехал из арки Иверских ворот Красной площади и по Бульварному кольцу направился в Наркомпрос за Надеждой Константиновной Крупской, чтобы вместе с ней следовать на выставку. Не знал тогда Ленин, не мог знать, что эта поездка была его прощанием с Москвой.
Над Рождественским бульваром уже повисла прозрачная сетка дождя, освежившая осенние краски. Омытые дождем деревья стояли в задумчивой печали.
На горке автомобилю, держащему путь к выставке, пришлось замедлить ход: две подводы, запряженные ломовыми лошадьми, везли бедный домашний скарб.
— Погорельцы? — спросил Владимир Ильич.
— Рабочие вселяются в особняки московской знати, — ответил шофер. — Хотите, спросим?
— Не стоит, — сказала Надежда Константиновна. — Поезжайте скорее, а то стемнеет скоро.
Автомобиль ускорил ход. Под прозрачной пеленой дождя чистый уголок заповедной Москвы напоминал Владимиру Ильичу улицы Петрограда, только здесь было больше зелени, тепла и уюта.
Владимир Ильич улыбался каким-то своим мыслям и радовался быстрой езде. Ему верилось, что поездка по Москве благотворно скажется на нем, и он в самом деле чувствовал прилив сил и душевный покой.
Миновав Покровский и Яузский бульвары, выехали на набережную Москвы-реки. У Крымского моста Ленину захотелось понаблюдать за взлетом гидроплана. Когда кургузая яркая лодка с крыльями оглушила окрестность пулеметным треском, снялась с воды и толпы людей на набережной замахали флажками, захлопали и закричали «ура!», Владимир Ильич жестом попросил ехать дальше. Автомобиль нырнул в железный створ моста, составленного из замкнутых тяжеловесных ферм. Было такое ощущение, что машина катит по длинному темному коридору.
Едва она вырвалась на простор, как взору открылась панорама огромного многоцветного раздолья: на высоких флагштоках реяли на ветру яркие полотнища, газоны и опытные делянки светились изумрудной зеленью, по демонстрационной площадке двигался похожий на кузнечика трактор «фордзон», окруженный кольцом людей. Все это яркое пространство жило светлой и радостной жизнью и, казалось, не замечало дождя.
Владимир Ильич проехал по центру выставочного городка, помахал кепкой узнавшим его людям. Он с радостью ощутил деловую атмосферу, что сливалась здесь с праздничным нарядом выставки, почувствовал ее рабочий ритм.
Все намеченные Главвыставкомом встречи и речи пришлось отменить: профессор Розанов, заметив, что дождь усиливается, настаивал на возвращении в Кремль. Владимиру Ильичу не хотелось покидать выставку, не объехав ее хотя бы по кругу. Он просил ехать как можно медленнее. Глаза Ленина то и дело зажигались любопытством. Не прошла мимо него прекрасная планировка выставочного комплекса и удивительная своей вдохновенной ясностью архитектура. Возле скульптурной группы Коненкова он велел остановиться и долго, прищурившись, вглядывался в нее.
Алексей Викторович успел увидеть вождя, когда машина приостановилась у главного павильона. Вспомнилось, что о больших и значительных делах, подобных выставке, Ленин говорил в своей последней публичной речи на пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 года: «Мы перешли к самой сердцевине будничных вопросов, и в этом состоит громадное завоевание. Социализм уже теперь не есть вопрос отдаленного будущего...»
Врач Ленина на следующий день отметил: «Посещение выставки, где Владимир Ильич увидел, как претворяются в жизнь многие его замыслы, оказалось для него могучим укрепляющим средством».