Арре! Да у меня, никак, двоится в глазах?
Я познакомила Канту с Радхой, объяснила, что та приехала в Джайпур учиться в государственной школе, и покосилась на сестру, дабы удостовериться, что такое объяснение звучит правдоподобно. Я зря беспокоилась. Радха, точно завороженная, глазела на Канту. Она рассматривала ее каре до плеч, стройные ноги в брюках-капри, блузку без рукавов, завязанную узлом на обнаженной талии. (Женщины традиционных взглядов, такие как Парвати, прятали пухлые животики под сари и скорее согласились бы пойти работать в бордель, чем оголить живот.)
Накрашенные губы Канты растянулись в широкой улыбке.
– Я всей душой одобряю женское образование! – Канта была из брахманов, ее родители относились к дочерям с уважением и внушали им, что они ничем не хуже мужчин. Даже отправили ее в английский университет.
Канта повела нас к себе в комнату, я же поглядывала на Радху, которая впитывала новые впечатления так же жадно, как пьет воду измученная жаждой газель. Просторный дом с квадратными диванчиками и голыми полами, на стенах – ни одного изображения раджи, рани[16], бога или богини; в Калькутте или Бомбее это обычное дело, в Джайпуре же в диковинку.
Радха замедляла шаг, чтобы полюбоваться висящими на стенах фотографиями в рамках: большой портрет Ганди-джи, Канта с мужем Ману перед колледжем, портрет Рабиндраната Тагора, одного из самых известных индийских литераторов (Канта была его дальней родственницей).
Радха подошла к фотографии стоящих рядом двух мужчин (один – в нарядном головном уборе) и постучала меня по плечу. Я тоже остановилась и взглянула на снимок.
Наблюдавшая за нами Канта пояснила:
– Слева Ману. А рядом его начальник, махараджа Джайпура. Правда, красавцы? – Она весело засмеялась и направилась дальше.
Муж Канты был руководителем хозяйственной службы дворца. Благодаря его высокой должности Агарвалы бесплатно жили в роскошном колониальном особняке, который некогда принадлежал англичанам. Впоследствии дом с шестью спальнями и участок поделили пополам; теперь тут обитали две семьи.
Мы вошли в комнату Канты, и она спросила:
– Ну что, Лакшми? Ману получит то, о чем мечтает?
Канта хотела было закрыть дверь, но тут дверь толкнули, и в комнату ворвалась ее свекровь.
– Да, Лакшми, получит ли Ману сына, о котором мечтает? – Она многозначительно взглянула на Канту. Вдовая мать обычно перебиралась жить к старшему сыну, и, поскольку Ману был старший, свекровь Канты жила с ними. Канта посмотрела на меня и закатила глаза.
– Я прикладываю все усилия, – улыбнулась я.
Саас Канты указала сандаловыми четками на живот невестки.
– А может, ребеночек уже там сидит, да выйти боится. Ты только посмотри на нее. Она даже не покрывает голову, когда старшие входят в комнату. Шастает по городу в брюках, чтобы посторонние мужчины пялились на ее зад. Если бы мой муж был жив…
– …он выбрал бы Ману невесту, которую тот не одобрил бы, – с улыбкой закончила Канта.
Ману и Канта вместе учились в Кембридже. Они поженились по любви – к глубокой досаде саас. Канта часто в шутку рассказывала, как они, видимо, осмелев от английской свободы нравов, начали держаться за руки, потом целоваться тайком, и если бы не поженились, точно на этом не остановились бы.
Свекровь усмехнулась, разместила себя и свое объемистое белое муслиновое сари на оттоманке и сказала, ни к кому не обращаясь:
– Канта проводит меня на погребальный костер без внуков, которые у меня должны быть.
Ее слова задели Канту за живое. Я привыкла к их любовным пикировкам, но сегодня в голосе свекрови сквозило раздражение. Я знала, что ее товарки соревнуются, у кого больше внуков: у некоторых уже было двое, а то и трое. Многие сверстницы Канты успели несколько раз родить. Меня эта ситуация тоже тяготила: как я ни подбирала целебные травы, чтобы помочь Канте зачать, все ее беременности оканчивались выкидышем.
– Будет вам, – мягко попеняла я. – Саасуджи, когда вы увидите этот узор, поймете, что ребенок вот-вот появится. А чтобы все получилось как надо, мне нужны тишина и покой.
Старуха оперлась о колени и с трудом встала.
– Баджу! Где мое кислое молоко? – крикнула она слуге и направилась к двери. – Этот старик медлительнее дохлого слона. Целыми днями только и делает, что ворует у нас ги и ест наши чапати.
Дверь закрылась, я со смехом обернулась к Канте, но она запрокинула голову, смаргивая слезы.
– Она мне все уши прожужжала разговорами о внуках.
Я взяла Канту за руки и подвела ее к оттоманке. Усадила ее, села рядом и краешком своего сари вытерла ей глаза.
Она бросила на меня затравленный взгляд.
– Мы всё пытаемся, пытаемся… – с нескрываемым отчаянием призналась она.
Мне стало жаль подругу.
– Последние пять лет вы с Ману старались лучше узнать друг друга. Теперь вы знаете, что он больше любит – чапати или рис. Стихи или прозу. Нравятся ли ему накрахмаленные курты. Все это важно, потому что как только пойдут дети, вы будете постоянно спрашивать у него: «Арре, арра-гарра-нату-кара! Ману, чар-су-бис[17] ты этакий, куда ты подевал мою девичью фигурку?» – Я подражала визгливым голосам деревенских торговок, продающих на базаре горькие тыквы.
Канта прикусила нижнюю губу, но не удержалась и расхохоталась. Она посмотрела на Радху: та тоже хихикала.
Пора было начинать. Я попросила Канту лечь на оттоманку и приспустить капри. Сегодня мы рисовали узоры на ее животе, и ей нужно будет лежать неподвижно. Я капнула на ладони гвоздичное масло.
– Радха, может, почитаешь Канте, пока я работаю?
– Отлично! – согласилась Канта, к которой уже вернулось привычное благодушие. – Радха, возьми книгу у меня на тумбочке.
Сестра просияла. Накануне она призналась, что читала и перечитывала все книги Питаджи, до которых не добрались крысы: Диккенса, Остин, Харди, Нарайана[18], Тагора, Шекспира. (Я тоже с нежностью вспоминала эти книги.) Радха сказала, когда Питаджи умер, она стала учить деревенских детишек чтению и арифметике, чтобы их с мамой не выгнали из дома. Разумеется, после смерти Маа сельчане не оставили девчонку в учительском доме.
Радха читала названия книг на тумбочке.
– «Джейн Эйр». «Бхагавадгита». «Любовник леди Чаттерлей»? – Радха посмотрела на нас и залилась румянцем.
Канту ее смущение позабавило.
– Если ты еще не читала «Джейн Эйр», давай начнем с нее. Раз в несколько лет я обязательно ее перечитываю. Мне нравится, что в конце сирота получает все, о чем мечтала.
Я намазала живот Канты гвоздичным маслом. Радха стала читать вслух – сперва робко, потом смелее, хотя и запиналась на длинных словах. Английский она знала на удивление хорошо. «В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда…[19]»
Я принялась за мехенди. Тонкой палочкой начертила большой круг вокруг пупка. Потом провела шесть линий от пупка к краю круга, точно спицы колеса. В каждом из получившихся треугольников я нарисовала по ребенку. Ребенок ест, ребенок спит. Читает. Играет в мяч. Надевает сандалик. Плачет.
Радха читала об одиночестве Джейн Эйр, я же думала об одиночестве Канты. Джайпур не такой космополитичный, как Калькутта, Бомбей или Нью-Дели. Нравы здесь гораздо консервативнее, люди живут по старинке и не жалуют перемены. Канта никак не могла сойтись с прочими моими клиентками, ей не хватало подруг. Она надеялась, что материнство откроет ей двери в мир милой болтовни и задушевных разговоров. Она верила, что я помогу ей туда попасть. И мне не хотелось ее подвести. Я постоянно пробовала всё новые и новые рецепты, чтобы укрепить яйцеклетки в ее утробе. Сегодня я принесла ей бурфи с ямсом в семенах кунжута. Я не разрешила ей сесть, чтобы выпить чаю: покормила ее лежа, чтобы хна высохла как следует. Все это время Радха читала нам вслух, причем эмоционально и c артистизмом. Где она этому научилась?
Когда узор высох, я энергично смазала руки гераниевым маслом и помассировала живот Канты, чтобы убрать излишек хны. Едва я закончила, она соскочила с оттоманки и подошла к зеркальным дверцам алмиры. Покрутилась туда-сюда, полюбовалась мехенди, приложила ладони рамкой к плоскому животу.
– Ах, Лакшми! Мой ребенок. Целых шесть детей! Мне не терпится показать Ману. – Она обернулась ко мне. – А этот почему плачет?
Я пожала плечами.
– Дети обычно плачут.
Глаза Канты озорно блеснули.
– Только если у них такая бабушка, как моя саас. – Она перевела взгляд на Радху: – Если хочешь, можешь в любое время брать у меня книги. Ты прекрасно читаешь. Только смотри, чтобы саас не заметила. «Любовника леди Чаттерлей» всегда подсовывай в самый низ стопки, а сверху клади «Бхагавадгиту»!
Такой довольной я Радху еще не видела.
Канта приложила палец к губам.
– Лакшми, ты уже водила Радху в «Минерву»?
Я решила не признаваться, что понятия не имею, бывала ли моя сестра хоть раз в кинотеатре.
Канта превратно истолковала мое молчание.
– Не волнуйся, Лакшми, – рассмеялась она. – Я куплю ей билет. Там сейчас идет фильм с Мэрилин Монро, мне до смерти хочется его посмотреть. Я могу взять Радху с собой.
У меня затрепетало сердце. Мои клиентки переживали, как эти фильмы – и поведение мужчин в кинотеатрах – повлияют на их впечатлительных дочерей. Индийцы обожают кино, а уж при виде Элизабет Тейлор или Мэрилин Монро в тугих юбках рикши и чаранны приходят в такой экстаз, что швыряют в экран монеты. (А потом выходит управляющий кинотеатра и делает им внушение.)
– Разумно ли показывать ей… – Я почувствовала, что у меня пылают щеки. Я веду себя совсем как мои матроны!