Малик пожал плечами. За последние полгода он вымахал на добрые шесть дюймов и уже доставал мне макушкой до подбородка. Казалось, будто ему не восемь, как он некогда сообщил махарани Индире, а больше. Пожалуй, я дала бы ему лет десять. Но, поскольку он сам не знал, мы условились, что ему теперь девять. В любом случае нужно будет его постричь и купить ему новую одежду.
– А миссис Абдул? У ее дочери ведь скоро день рождения.
– Она извинилась и сказала, что у нее поменялись планы. – Он кинул шарик и побежал его подбирать.
– Почему?
– Не объяснила. – Он прикусил щеку. – А миссис Чандралал уезжает в Европу на все лето, так что ее записи отменяются.
– На все лето? – Я вздохнула. – На этой неделе отменилось пять клиенток.
В июне и июле заказов бывало немного: почти все мои клиентки бежали от палящего зноя пустыни кто на север, в горы, кто к родственникам за границу. Но в августе мы наверстывали упущенное. Где же заказы на мехенди перед праздником Ракхи[56], когда женщины надевают братьям на руки золотые браслеты – и хотят, чтобы все видели узоры на их ладонях? Осенью мне обычно заказывают мандалы для Дуссеры и Багапанчаки, но пока что записались всего две клиентки. И ни одной записи перед Дивали, праздником огней: обычно в это время у меня все расписано на две недели вперед.
Я не удивилась, что Парвати отказалась от моих услуг. Я не видела ее с тех самых пор, как столкнулась с ней в дверях конторы Самира. А уж теперь, когда Самир рассказал ей о Рави и Радхе, мне и вовсе не видать ее имени в моем блокноте. Однако же я надеялась, что ей хватит ума не проболтаться: ведь ей с ее связями среди политиков есть что терять – в отличие от меня.
Тогда почему же мои давние клиентки, прежде соперничавшие за окно в моем расписании, отменяют записи и не заказывают новые сеансы? Охотницы за сплетнями, которые расспрашивали меня о махарани Латике, не в счет: я знала, что, пресытившись новизной, они откажутся от моих услуг – слишком дорогое удовольствие.
Я растерянно взглянула на Малика.
Он подбросил шарик в воздух, поймал его.
– Я попробую что-нибудь выяснить.
Миссис Патель оставалась верна мне. Как и прежде, заказывала мехенди. Артрит изуродовал ее руки, и она прятала их за узорами из хны. Это была ее единственная слабость. Еще она любила ладду из маша и пакору из капусты, которые я готовила, чтобы облегчить ей боль в суставах.
Я рисовала на ее ладони лотос, как вдруг миссис Патель откашлялась и спросила:
– У тебя все в порядке?
– Да, джи. Спасибо, что спросили.
– И нет… материальных проблем?
Не считая того, что у меня упали доходы? И, что ни день, клиентки под надуманными предлогами отменяют запись? И того, что я должна Самиру десять тысяч рупий – в два раза больше, чем некогда строителю? А Парвати так и не заплатила мне за сватовство? Я едва не рассмеялась, но удержалась: чего доброго, миссис Патель решит, что я тронулась умом.
– Почему вы спрашиваете?
– О тебе… ходят слухи. – Она смущенно взглянула на щенка овчарки, который лежал у ее ног и о котором мне так хотелось рассказать Радхе.
У меня заколотилось сердце. Я обернула ее пальцы листьями тулси.
– Слухи?
– Сплетни разлетаются быстро.
Я навострила уши.
– А что вы слышали, джи? – Я нарисовала на тыльной стороне ее ладоней третий глаз – для защиты от злых чар.
Она прошептала, чтобы не услышали слуги:
– Говорят, ты стала подворовывать.
Я выпрямилась и устремила на нее спокойный взгляд, хотя в душе у меня все кипело.
– И кто говорит?
– Мне сказала кухарка: вряд ли можно верить ее словам. Якобы у миссис Прасад пропали золотые браслеты. И сари, расшитое серебром.
Кто же распространяет обо мне подобные небылицы? Разумеется, это ложь, но разве сплетников это заботит?
– После твоего визита у миссис Чандралал пропало ожерелье. Об этом мне рассказал мой чокидар.
Я нахмурилась.
– Я много лет обслуживала этих дам. С чего бы мне вдруг их обворовывать? Да и к чему мне красть, у меня есть свой дом…
Она опустила голову, посмотрела на руки.
– Вот именно…
– Что?
– Говорят… что ты наворовала себе на дом. – Она накрыла мою руку своей ладонью – той, на которой я еще не успела нарисовать мехенди. Ладонь у нее была прохладная – а может, меня бросило в жар. Я отстранилась. – Послушай, Лакшми, я не верю ни единому их слову. Но, по-моему, ты должна знать, что о тебе говорят.
Если миссис Патель слышала эти сплетни от своих слуг, значит, слышали их и другие мои клиентки. И давно обо мне судачат?
Меня вдруг охватил безотчетный страх. Собака почувствовала его, подняла на меня глаза.
– Зачем? Зачем они лгут?
– Миссис Шарма наверняка знает больше. Она всегда все обо всех знает. Я не так часто бываю в клубе. – Миссис Патель бросила на меня сочувственный взгляд.
Я потянулась к ее руке – той, на которой почти закончила узор, но палочка плясала у меня в пальцах.
– Достаточно на сегодня, – негромко проговорила миссис Патель. – Иди к миссис Шарме. – Она достала из узелка сари пятьдесят рупий и протянула мне.
– Но я еще не закончила.
– В другой раз. Считай, что это аванс.
Она хотела сделать мне приятное, но ее щедрость все равно разозлила меня. Я быстро собрала свои вещи. Собака встала.
– В следующий раз, – я старалась не смотреть ей в глаза, – я закончу узор бесплатно, раз не успела сегодня.
Денег я не взяла. И, кажется, даже не попрощалась.
Собака гавкнула, точно хотела сказать: «До свидания».
Чокидаром у Шарм служил отставной военный – щеголь в спортивном пиджаке цвета хаки и белой дхоти. Он вежливо поздоровался со мной у ворот. Я сказала, что пришла обсудить с миссис Шармой подготовку к празднику Тидж[57], он огладил усы указательным пальцем, словно раздумывал, пускать ли меня, и кивнул.
Невестки и племянницы миссис Шармы каждый август с нетерпением ждали Тидж – женский праздник в честь воссоединения Шивы с женой после столетней разлуки. Считалось, что Тидж дарует счастье в браке. Я в это не верила – с моим-то опытом, – но праздник любила, поскольку он приходился на начало сезона дождей, когда растения, с помощью которых я зарабатываю себе на хлеб, наливались соками, набирали силу и сообщали целебные свойства моим кремам и лосьонам. Да и на празднике у миссис Шармы всегда царило веселье: собирались все родственницы, шутили, смеялись, рассказывали занимательные истории, пели песни, плясали, я рисовала на их руках мехенди. Миссис Шарма дарила каждой гостье шелковое сари и стеклянные браслеты в тон. Ее кухарка ухитрялась превзойти самое себя, и с каждым годом ее угощения становились все изысканнее и необычнее.
До праздника оставалось три недели, и я удивилась, что миссис Шарма еще не заказала мехенди. Впрочем, нельзя сказать, что я удивилась: все-таки у нее большое хозяйство, она готовила торжества по случаю помолвки Шилы. Я сама вписала ее в блокнотик. Но теперь, после того, что рассказала мне миссис Патель, я подумала: возможно, миссис Шарма медлила по иной причине.
Я поднялась на веранду; по моим рукам, несмотря на жгучее летнее солнце, бежали мурашки, голова была словно в огне.
Служанка у дверей, обычно приветливо улыбающаяся мне, вскинула брови за малым не на затылок. Значит, тоже слышала сплетни. Она попросила меня подождать (что само по себе было необычно) и поспешила в дом. Я услышала, как она шепчется с миссис Шармой. Наконец служанка вернулась и кивком указала мне на гостиную.
Миссис Шарма сидела за письменным столом – крепким, на изогнутых ножках, с выдвижными ящиками и медными ручками. Услышав мои шаги, подняла на меня глаза. На стеклах ее очков в золотой оправе блеснуло солнце.
– А, Лакшми. Молодец, что пришла. Я пишу сыну, сейчас закончу. – Она вернулась к письму. – Он сообщает, что в Лондоне жизнь дорога и ему не хватает средств. Кто знает, на что он тратит деньги? – Она сложила тонкий голубой лист. – Промедлишь с ответом, и он начинает жаловаться: ему-де не на что выпить с друзьями кока-колы.
Она лизнула край конверта, заклеила его, сняла очки, которые висели на ее серебряном поясе вместе с ключами от альмир, кладовой, входных дверей и шкатулок с драгоценностями.
Я вытерла платком вспотевший лоб; от дома миссис Патель я бежала бегом, так что сердце выскакивало из груди. Сейчас бы попить холодного, подумала я, и служанка тут же внесла поднос с двумя стаканами аам панна. Она поставила манговый напиток на чайный столик и закрыла за собой дверь.
Миссис Шарма села ко мне на диван, протянула мне стакан.
– Давно не бывало такого жаркого лета.
Она запрокинула голову и одним глотком осушила стакан кисло-сладкого аам панна. На ней, как всегда, было сари из кхади, а пот с верхней губы она утирала жестким паллу. Потолочный вентилятор гнал вниз теплый воздух, от миссис Шармы веяло тальком и потом. Непонятно, почему мистер Шарма, строительный подрядчик, пренебрег комфортом своей семьи, хотя во всех богатых домах давным-давно стоят кондиционеры.
Миссис Шарма, казалось, прочла мои мысли и улыбнулась, показав крупные кривые зубы.
– Мистер Шарма считает, что потеть полезно: с потом выходит всякая дрянь.
Я вежливо улыбнулась, пригубила аам панна, гадая, с чего начать: мне было страшно.
– Жду не дождусь сезона дождей. – Миссис Шарма вытерла шею.
– Да. – Я поняла намек. – Тем более скоро Тидж.
Миссис Шарма улыбнулась, вытерла пальцами рот, перевела взгляд на трех соединенных золотой цепью фарфоровых собачек, стоящих на чайном столике. Самая крупная, – видимо, мать, – с нарисованными ресницами и красной пастью, кокетливо смотрела на миссис Шарму; два щенка глазели на мать.
– Мы обожаем Тидж, – не отрывая глаз от статуэток, сказала миссис Шарма. – Все мои племянники женаты. И Шила просватана – благодаря тебе.