Я выглянула в окно.
– Я видела в саду Ману.
– Это я его отправила погулять. Что проку нам грустить вместе. – Она поймала мой взгляд. – Он так ждал этого ребенка.
– Тс-с-с. – Я помассировала точку между ее бровей.
– Ману сказал, Радха родила мальчика.
Мы молча смотрели друг на друга.
– Красивый, наверное.
Сейчас мне не хотелось о нем говорить. Ведь Канта так страдала. И я выкинула нечто совершенно на меня не похожее. Взяла прядь ее волос, выпятила верхнюю губу и зажала волосы меж носом и губой, подражая усам Баджу.
– Мадам, – проговорила я, передразнивая его деревенский говор, – я сбежал! Взял у вашей саас деньги из кошелька, чтобы добраться до вас. Пожалуйста, не говорите ей. Иначе она непременно посадит меня в тюрьму.
Канта улыбнулась сквозь слезы, положила руку мне на голову, точно хотела благословить – жест стариков и святых.
Едва Канта уснула, как я пошла в палату для новорожденных.
У сына Радхи были две руки, две ноги, десять пальцев на руках и десять – на ногах. Красивый младенец. Кожа его была изумительного оттенка – чай со сливками. Еще у него были тонкие, как паутинка, густые черные волосы. Я погладила его по шелковистой щечке, пощекотала пухлые ножки. Меня тянуло к нему, точно магнитом. Мы одной крови. У нас обоих глаза цвета моря. Наверное, в прошлой жизни мы были братом и сестрой.
– Почему у вас нет детей?
Я обернулась: в палату вошел доктор Кумар. Я не знала, что ему ответить.
Он смущенно нахмурил лоб, уставился на мой паллу.
– Прошу прощения. Бестактный вопрос.
Я посмотрела на спящего младенца. Его зрачки под розовыми веками бегали туда-сюда. Он провел на этой земле всего час. Что ему снится? Он раскрыл крохотный кулачок, потом снова стиснул, словно выжимал сок из манго.
– Я не замужем.
– То есть вы… прошу прощения, мне казалось, вы миссис Шастри.
Я в разводе. Причем уже официально. Но признаться в этом не поворачивался язык.
– Я была замужем. Давно.
Интересно, знает ли Джей Кумар о нас с Самиром. Я взглянула в его лицо, в его глаза с устремленными вниз внешними уголками, и решила – вряд ли. В его вопросе не было подвоха.
– А вот у вас наверняка есть семья. – Я улыбнулась.
– Была. Давно, я еще маленький был. – Он опустил ладонь: мол, вот такой. – Ни братьев, ни сестер у меня не было. Родители умерли – погибли в автокатастрофе… – Он снял с шеи стетоскоп, аккуратно обернул трубку вокруг металлических дужек; крахмальный халат его зашуршал.
– Соболезную.
– Это было давно. Я тогда еще ходил в коротких штанишках. Меня воспитала тетя; ее уже нет в живых. Она оплачивала мое обучение.
Зашла медсестра – проведать своих крошечных подопечных. Сын Радхи лежал в кроватке в углу, в стороне от прочих новорожденных. На его кроватке, в отличие от других, не было карточки с фамилией. Но белье было чистое, щечки розовые, и спал он спокойно. За ним явно ухаживали как следует.
– Как вы оказались в Шимле?
– Окончил частную школу для мальчиков. Имени епископа Коттона. Потом учился в Оксфорде – там и познакомился с Самиром.
Тут до меня дошло: я забыла послать Самиру телеграмму, что Радха родила сына.
– Вы сообщили во дворец?
– Непременно сообщу, – заверил доктор Кумар. – Пока времени не было заполнить их анкеты. Там страниц десять, если не двадцать, и нужно все подробно указать. Измерить каждый ноготок. И прочие части тела. – Он усмехнулся и застенчиво посмотрел на меня.
Я рассмеялась.
Он сверил наручные часы с теми, что на стене.
– Мне пора в поликлинику. Идемте со мной. Я хотел бы, чтобы вы осмотрели кое-кого из пациентов.
– Сейчас?
– А зачем откладывать? Радха проснется не скоро.
Сын Радхи тихонько закряхтел и дрыгнул ножкой. Мы повернулись к нему.
– Вы помните, что пускать к нему Радху нельзя?
Он вскинул руки: сдаюсь.
– Сестры все знают. Они получили распоряжение.
Маленькая поликлиника расположилась на первом этаже больницы. Стены были зеленые, точно зубная паста. Половину стульев заняли местные жители: женщины в ослепительных кофточках и юбках цвета гималайской флоры, в расшитых орхидеями шалях; мужчины в длинных шерстяных рубахах, грязно-бурых пиджаках и теплых пахарских[59]топи.
Доктор Кумар подошел к миловидной медсестре за стойкой.
– Сколько сегодня, сестра?
– Четырнадцать.
От улыбки на его подбородке обозначилась ямочка.
– В два раза больше обычного.
Он проводил меня в тесный кабинет, указал на стул.
– Моя приемная, – пояснил он. – Другой нет.
Стол его был завален бумагами, стопками рецептурных бланков; здесь же стояла чернильница. На последнем номере журнала «Тайм» лежал раскрытый медицинский справочник. На стене фотография Ганди-джи в окружении лидеров Индийского национального конгресса[60]. За спиною Махатмы простирался знакомый пейзаж: Шимла в цвету.
Доктор Кумар сел за стол. Глаза его снова забегали.
– Поликлинику мы открыли год назад. Для приема жителей гор. Лечиться у леди Брэдли съезжается вся округа. Богатые, как миссис Агарвал. И, конечно, как Радха, чье пребывание у нас оплачивает дворец. Но никто и никогда не занимался людьми, которые жили здесь… веками. – Доктор Кумар отважился бросить на меня застенчивый взгляд и продолжал: – Все началось с того, что ваше снадобье вылечило мальчишку от дерматита. И к нам стали стекаться пациенты. Сегодня их больше, чем когда-либо.
Я улыбнулась.
– Вы преувеличиваете мои заслуги.
Он посерьезнел.
– Ничуть, – сказал он. – По-моему, даже преуменьшаю.
В кабинет заглянула медсестра.
– Доктор, мы готовы.
Он встал.
– Пойдемте, покажу, о чем я говорил.
Приемную от смотровой отделяла занавеска из мешковины. В смотровой медсестра подсаживала беременную на стол. Доктор Кумар представил меня как консультантку по траволечению и начал опрашивать пациентку на смеси хинди и местного диалекта. Назвал мне диагноз, но медицинский термин я не поняла, и доктор объяснил простыми словами. Я тоже задала пациентке несколько вопросов; доктор переводил. Потом мы приняли еще пятерых, и в четырех случаях из пяти я порекомендовала целебные травы вместо западных лекарств.
Беременная мучилась от несварения желудка; я посоветовала ей горькую тыкву, тушенную с чесноком. Старушке с изуродованными артритом руками – масло нима; младенцу с коликами – асафетиду, которую можно купить на любом уличном лотке; пастуху с зобом – клубнику и ботву репы (лучше это, сказал он, чем ложиться под нож).
Настенные часы пробили одиннадцать.
Доктор Кумар взглянул на наручные часы.
– Наверное, Радха уже проснулась.
Как быстро пролетело время! Я так увлеклась осмотром, что и не думала ни о Радхе, ни о ребенке, ни о Канте. Не чувствовала голода и жажды.
Доктор рассмеялся.
– Что, понравилось? Я наблюдал за вами. Пожалуйста, скажите, что вы будете нам помогать! Правильно миссис Агарвал говорила: для вас непременно найдется работа… – Заметив выражение моего лица, он осекся.
Канта рассказывала ему о моих проблемах! Как я потеряла клиенток. И что у меня в кармане не найдется и двух анн. То есть он меня пожалел? И поэтому попросил ему помочь?
Я вскинула подбородок.
– Я не просила меня жалеть.
– Нет, что вы, я не это имел в виду, я лишь предложил… мы нуждаемся в вашей помощи. В ваших познаниях. Никто лучше вас не справится с этой работой. Я искал. Вы нам необходимы. – Он запустил пальцы в волосы, опустил руку, и кудри рассыпались в беспорядке.
– Но я знаю только растения Раджастана и Уттар-Прадеша. И понятия не имею, что растет здесь – на этой высоте, в этом холодном климате.
Он впился взглядом в мое лицо.
– Простите меня, миссис Шастри, я не с того начал. Врачам платят не очень много, но… разумеется, вы будете получать жалованье. Мы хлопочем о расширении штата. И я прошу вас – как специалиста – стать нашим консультантом. Подумайте, скольким людям вы сумеете помочь.
Пациенты и правда радовались, что им не придется пить зловонное лекарство. Беременная на прощанье благодарно сжала мою руку. Считая время, проведенное с саас, я уже пятнадцать лет занимаюсь целебными травами и натуральными веществами, и за эти годы усовершенствовала рецепты. Мои снадобья действительно могут помочь многим людям, а не только моим клиенткам. (Моим клиенткам! Да их почти не осталось.)
Но я все равно колебалась. Надо взвесить все варианты. Тем более махараджа заплатит нам за ребенка, а значит, время у меня есть.
– Я хотела бы все обдумать. Вы не против?
– Только если вы согласитесь. – Он улыбнулся, и на его подбородке вновь обозначилась ямочка.
Девятнадцать
3 сентября 1956 года
Ребенку исполнился день. Радха осаждала меня несколько часов, и в конце концов я сдалась – разрешила ей увидеть сына.
– Давай хотя бы для здоровья намажем его сандаловой пастой, джиджи, – упрашивала она.
Я отказала.
– Новорожденного должен благословить пандит. Давай нарисуем ему пеплом тикку на лбу?
Я отказала.
И вот теперь Радха сидела на койке, прижимая к груди младенца, к которому я тщетно пыталась ее не пускать. Мы были одни, Ману с Кантой гуляли в саду.
Радха понюхала посыпанную тальком головку ребенка. Потрогала каждый из его ноготков – крохотные, с перечное зерно. Губки у него были гладкие, как лепестки бархатцев; Радха провела по ним пальцем, и младенец приоткрыл рот. Она целовала его смугло-розовые пяточки, рассматривала сеточку линий на ступнях. Казалось, он прошел много миль, чтобы попасть сюда.
– Можно мне хотя бы его покормить?
Я отвернулась. Я знала, что грудь у нее набухла. И если бы меня тут не было, она приложила бы сына к груди, чтобы он высосал молоко до капли.