Они выехали из Лондона на северо-запад по шоссе А-12, ведущему в Эссекс. Огромные магазины и центры розничной торговли сменились чередой заводских корпусов, которые постепенно уступили место монотонному, зато функциональному сельскому пейзажу, аккуратно поделенному на прямоугольники и квадраты земли, призванные выполнять конкретную практическую задачу. Пета была за рулем, Донован сидел рядом с картой на коленях.
Утром он проснулся в номере мокрый, как мышь, запутавшийся в простынях и одеяле. Волосы слиплись, губы покрылись коркой, от тела исходил запах пота и вина.
Он лежал и тяжело вздыхал, ожидая, когда из обрывков сам по себе восстановится в памяти вчерашний кошмар.
Громкая музыка, обильные возлияния.
Призраки, револьвер…
И — пустота.
Он скосил глаза — на другой стороне кровати среди разбросанных бумаг с недоумением увидел второе одеяло и подушку. Вспомнил — Пета.
Снова тяжело вздохнул.
На подушке лежала записка: «Надеюсь, вам все-таки удалось отдохнуть и вы найдете время спуститься к завтраку в ресторан».
Он посмотрел на часы, медленно, с усилием поднялся с кровати, побрел в ванную. Голова кружилась, желудок крутило и выворачивало. Тяжелое похмелье. Оно, он знал, будет преследовать его весь день, напоминать о себе, время от времени выныривая откуда-то изнутри, как постыдная тайна.
Принимая душ, он с водой пытался смыть воспоминания о вчерашнем вечере. Вышел из ванной, натянул защитного цвета свободные брюки, старую футболку с Бэтманом на груди и спустился вниз. Как же неудобно встречаться с Петой: кто знает, что он ей вчера наговорил! Она сидела за столом, румяная, полная энергии после бассейна, и пила чай, перед ней стояла тарелка с колечком запеченного хлеба и фрукты. Подняла глаза.
— Как себя чувствуете? — Во взгляде искренняя забота.
Донован неопределенно пожал плечами, она кивнула.
— Мы сегодня собирались в Эссекс. Вы в состоянии ехать?
Он кивнул.
— Хорошо. — Она вернулась к своему колечку.
— Знаете… — начал он, испытывая жуткую неловкость, — вчера я… может, наговорил чего-то лишнего… не знаю, я…
Она улыбнулась, и он сразу почувствовал, что у него есть друг.
— Ничего такого страшного вы не наговорили, честное слово.
— Спасибо. — Он кивнул. — Извините за то, что я…
— Вам совершенно нечего стыдиться. Мы все бываем в таком состоянии. Или в очень похожем. Все мы люди…
Донован посмотрел на нее, хотел спросить что-то еще, но не осмелился.
Она пожала плечами:
— Вам пришлось пережить трудные дни. Забудем об этом. Сейчас нужно поесть — сразу станет легче.
Он повиновался и заказал для себя полный английский завтрак. Раз не удалось погибнуть от пули, криво усмехнулся он про себя, он умрет от обжорства.
Ему принесли заказ — гора обильно сдобренной маслом еды, которая приносит сытое умиротворение. Он посмотрел на яичницу; в сверкающем желтке, как в позолоченной ложке, увидел собственное отражение — да, тот еще вид.
Выдохнул и приступил к завтраку.
— Итак, — сказала Пета тоном делового человека, — мы сегодня едем в Джейвик?
— Да, — подтвердил он, жуя бекон. — Джейвик в графстве Эссекс.
— К Тошеру, который там живет?
Донован кивнул.
— Когда я с ним познакомился, он был чем-то вроде официального представителя этих путешественников-бродяг. Естественно, самоназначенным.
— Как он выглядит?
— Красавец байкер с темными длинными волосами.
— Это хорошо, — улыбнулась Пета.
— Дерзкий и самоуверенный сукин сын. Весьма высокого мнения о собственной персоне. Из тех людей, которые идут по жизни, зная, что все у них получится. Бесцеремонный тип, очень много говорит и любит вставить крепкое словцо. Это я так, на всякий случай, а то вдруг у вас появились какие-то мысли.
— Интересно, почему он выбрал Джейвик? — Пета пропустила мимо ушей последнее замечание.
— Очевидно, надоело скитаться, вот он и зажил оседлой жизнью среднестатистического британского гражданина. Наверное, поэтому я так легко его нашел.
— Кочевника из него не вышло.
— Вот-вот, — улыбнулся Донован.
Пета показала на его пустую тарелку:
— Ну что, правильно сделали, что поели?
— Правильно, — сказал он со слабой улыбкой.
Они въехали на главную улицу Джейвика с задиристым названием «Бродвей». По этой неровной узкой ленте дырявого асфальта трудно было передвигаться при всем водительском мастерстве Петы. Донован смотрел в окно.
Только несколько двухэтажных домов, остальные — неприглядные одноэтажные постройки, большинство которых, скорее всего, никогда не знали рук настоящего хозяина. Это был не просто бедный городишко — во всем здесь сквозили нищета и пошлость. Рядом с книжной лавчонкой потемневший фасад с оторванными ставнями объявлял себя залом игровых автоматов «Страна чудес». Замызганная парикмахерская, китайская закусочная с едой на вынос. Магазин «Купи и сэкономь». Паб «Надежда умирает последней».
— Из этого паба только в последний путь, — усмехнулся Донован.
Они медленно проехали мимо пустого заплесневелого остова, который когда-то назывался «Казино», оставили позади центр культурных мероприятий, в котором не пахло ни центром, ни культурой, ни мероприятиями, миновали продуктовый магазин, по сниженным ценам торгующий залежалым просроченным товаром, бесхозный брошенный паб, окруженный забором из сетки-рабицы с табличками «Не входить! Опасно для жизни». Чуть в стороне от дороги стояло облезлое деревянное кафе, снаружи украшенное корзинами с почерневшими цветочными плетями.
— Проголодались? — спросила Пета.
— Не очень.
Повсюду поросшие сорняками пустыри с кучами мусора. Из-за давившего сверху низкого свинцового неба казалось, что этот мрачный темно-серый ландшафт растянулся на сотни километров.
— Куда сейчас?
— К участку, который на карте называется Бродлендз, — отозвался Донован. — Уже, похоже, недалеко.
— Господи, — воскликнула Пета, когда они подъехали к поселку, — ну и картина!
Почти во всех построенных более полувека назад одноэтажных коттеджах в швейцарском стиле, предназначавшихся раньше исключительно для летнего отдыха, сейчас обитали постоянные жильцы. Во двориках машины. Но чем дальше они ехали, тем больше машины во дворах напоминали разбитые колымаги, вскоре сменившиеся почерневшими от огня ржавыми каркасами. С них давно сняли и унесли все, что могло пригодиться в хозяйстве, и теперь они догнивали на грязных щербатых улицах.
Дома все меньше походили на пригодные к обитанию, но там все равно кто-то жил.
— Град Божий. — Пета покачала головой.
— Только солнца нет, — заключил Донован.
Из опасения налететь на кочку или булыжник, а то и попасть в незаметную яму, Пета ехала на черепашьей скорости — Донован постоянно смотрел в карту и сверял адрес. Наконец они остановились у нужного дома.
Штукатурка с каменной крошкой, которой он был покрыт, потрескалась и отваливалась, на грязных окнах висели засаленные занавески в сеточку. Старая гнилая крыша поросла мхом. На углу дома высилась гора мусора и отходов. Входная дверь, похоже, когда-то была выкрашена в зеленый цвет.
— Нам сюда? — Пета не скрывала отвращения.
— Сюда.
Они прошли к дому по едва заметной тропинке. Донован набрал в легкие побольше воздуха и постучал.
Подождал.
За дверью громко залаяла собака.
Через некоторое время послышались тяжелые шаги.
— Кто там?
Голос был хриплым, скрипучим.
Пета насторожилась.
— Тошер, это вы? — крикнул Донован. — Может быть, вы меня помните? Меня зовут Джо Донован. Я когда-то работал корреспондентом.
— Да… — Ответ прозвучал с надрывом и свистом, как будто вырвался прямо из разрушенных легких, за ним последовал звук, который в равной степени можно было принять за лающий смех и за предсмертный хрип. — Как же, помню. А теперь проваливай.
Донован и Пета переглянулись. Внутри продолжала истошно лаять собака. Донован попытался уговорить Тошера:
— Понимаю, Тошер, что вы, возможно, не желаете со мной беседовать, но не могли бы все-таки уделить мне минут пять-десять, не больше?..
Из-за двери несся только собачий лай.
Донован посмотрел на Пету, пожал плечами:
— Я заплачу.
— Сколько? — после некоторой паузы последовал вопрос.
— Пятьсот фунтов.
Из-за двери снова донесся не то смех, не то предсмертный хрип.
— Тысячу.
— Тошер, у меня с собой только пять сотен. Решайте — или столько, или ничего.
Послышалась возня. Хлопнула дверь внутри, и собака уже лаяла где-то в глубине. Потом донеслось лязганье снимаемой с двери цепи, открывающихся щеколд и замков.
Донован попытался скрыть потрясение при виде стоявшего на пороге человека. Это был Тошер, но от самоуверенного красавца байкера не осталось и следа. Перед ними стояло физическое воплощение голоса, который они слышали из-за двери. Когда-то черные как смоль волосы поседели. По-прежнему длинные, они висели клочьями, сквозь них поблескивал розовый череп. Лицо покрывали глубокие морщины — словно кто-то высосал из него жизнь. На иссохшем теле висели дешевая футболка и джинсы. Он вроде был того же роста, но казался ниже, словно тело, скрюченное страшным ударом, так и не смогло распрямиться.
Но ужаснее всего были глаза. Совершенно мертвые, они словно закрылись после чего-то жуткого, что им довелось увидеть.
— Да уж, — проскрипел Тошер, прекрасно понимавший, почему Донован так на него смотрит, — два года — срок немалый.
Не говоря больше ни слова, он повернулся и пошел в дом тяжелой шаркающей походкой. Донован и Пета восприняли это как приглашение, закрыли за собой дверь и последовали за хозяином.
Тот прошел в комнату и медленно опустился в старое потертое велюровое кресло. Донован и Пета сели на такой же видавший виды и весь в пятнах диван напротив.
В соседней комнате не унималась собака, теперь она еще и скреблась в дверь.
Помещение больше походило на свалку. Старый телевизор в углу на перевернутом ящике из-под консервов. Запчасти от мотоцикла, разбросанные по полу. Старые пивные банки. Переполненная окурками пепельница из паба. Осколки и обломки — свидетельства сломанной, поруганной жизни.