Замечаю в его руке сигарету и выхожу из себя. Меня ослепляет яркая вспышка, вызванная взрывом чувств, что я пыталась сдерживать все это время.
Раз!
Выбитая из руки Глеба сигарета летит в снег.
Два!
Пачка отравы отправляется в далекий полет.
Три!
Глеб хватает меня за плечи, встряхивая, а я ору, что он – неземной придурок.
Четыре!
Толкаю Глеба в грудь, и он валится на спину, утягивая меня за собой.
Пять…
Смотрю в родные сердцу карие глаза и опускаю голову, прижимаясь губами к его губам.
Бесконечность…
Я и не думала, что поцелуй может заставить почувствовать безграничность и беспредельность так явно и остро. Я не выбирала Глеба. Не обдумывала свою симпатию. Даже не знала о ней до недавнего времени. Но она есть. И она настоящая.
Глеб обнимает меня одной рукой, а второй обхватывает затылок. И вот мы два дурака, что знакомы с детства, лежим в сугробе и целуемся во дворе школы, пока снегопад скрывает нас от лишних глаз.
Теряю счет времени, ощущая только его горячие губы на своих и жар собственного сердца, которым можно было бы отопить небольшой городок. И мне кажется, что беды позади. И все теперь точно будет идеально, но…
Глеб резко отстраняется и толкает меня в бок. Одновременно поднимаемся на ноги, снег тает на открытой коже и морозит пальцы на руках. В глазах Юдина – такая же метель, что и метет вокруг нас.
– Козырь, ты сдурела совсем? Еще не наигралась?
– Что? – опешив, спрашиваю я.
– Тебе всегда мало, да? Всего и побольше! Твоя жадность меня достала. И Олег нужен, и я. А завтра еще кто-нибудь добавится. Люди – не игрушки. Тебе самой не надоело?
– Глеб, я… – хочу объясниться, но голос слишком сильно дрожит от волнения и услышанных грубых слов.
– Хватит! Не хочу тебя слушать! И знать не хочу! Слышишь? Не вздумай больше ко мне подходить!
Юдин разворачивается и оставляет меня стоять ледяной статуей. Перевариваю его слова и не могу поверить. Медленно моргаю, слезы падают с ресниц и катятся по щекам, стягивая кожу. Не могу сделать вдох, будто меня только что с силой пнули в живот.
«Лучше бы я тебя тоже не знала», – проносится в голове.
Потому что эта боль не сравнима ни с чем на свете. Опустошающая и оглушающая. Минус бесконечность.
Когда я возвращаюсь в раздевалку, там никого нет. Мельком вспоминаю об Олеге и достаю из сумки телефон.
– Да? – отвечает Аля после пары гудков.
– У меня две новости… Хорошая и плохая.
– Хорошую, – вздыхает подруга, и я чувствую, что настроение у нее даже хуже моего. – Плохих-то хватает.
– Дымарский сегодня получил по морде, – без особого удовлетворения рассказываю я.
– Так ему и надо, – сухо отзывается Макарова. – А плохая?
– Я поцеловала Глеба, и он теперь меня ненавидит, – говорю я и стираю очередную слезинку с щеки.
– Тась, – тихонько всхлипывает Аля. – Приходи ко мне. Вместе поплачем. Меня сегодня Макар отшил.
– Буду через двадцать минут.
– Жду.
Аля
Арнольд бредет вразвалочку по шумному вечернему проспекту, оставляя забавные следы на свежем снегу. На улице к вечеру похолодало. Мороз щиплет щеки, под ногами весело поскрипывает снежок… В такую погоду и разговаривать особо не хочется, но Маню сильный «минус» ничуть не смущает. Она, как обычно, трещит без остановки всю дорогу. Слушаю сестру вполуха, потому что нет никакого настроения вникать в сюжет ее нового любимого сериала. Сегодня вечером к маме в гости должны приехать подруги детства, поэтому дома с утра творилась суматоха с готовкой и генеральной уборкой. А ближе к вечеру мама решила отправить нас с Маней с ночевкой к бабушке. Еще и Арнольда предложила взять, потому как Арни вечно крутится под ногами и имеет вредную привычку разваливаться на полу посреди кухни. Мешает, как и мы, в общем. «Заодно и выгуляете его», – напутствовала нас мать, протягивая варежки укутавшейся в шарф Мане. У родительницы с подругами за несколько лет скопилось слишком много новостей. Да и мне, если честно, не хотелось оставаться дома. В комнате в такой ситуации не отсидишься: ведь обязательно пристанут малознакомые женщины с расспросами об учебе и женихах… И если с учебой у меня все более или менее понятно, то с женихами сложно.
Иней топорщится на голых липах, в свете уличных фонарей пляшут снежинки. Но мне не до зимней красоты. Всю дорогу я думаю о том, в какой момент в душе образовались такие пустоты. Макар, Макар, Макар… И мысли только о нем. Дни и ночи думаю о нашем поцелуе и о том разговоре после школы…
– Ты меня совсем не слушаешь! – капризно заявляет Маня.
Мы в очередной раз останавливаемся у одного из столбов, который Анри долго-долго обнюхивает.
– А? Прости… Что сделал этот твой…
– Помер, – бурчит Маня.
– Как помер? – удивляюсь я. – Уже? В конце первого сезона? Как много я пропустила…
– Ага, и потому что ты меня не слушаешь! – возмущенно повторяет Маня.
– Прости, Манник, – вздыхаю я. – Не до этого как-то.
– А я знаю, о чем ты думаешь… – загадочно говорит Маня. – Вернее, о ком.
– И о ком? – вяло откликаюсь я. Арнольд в этот момент телепает вдоль сугроба.
Я уверена, что Маня назовет имя Олега, но сестренка вдруг выдает:
– О Макаре!
– С чего ты так решила? – настораживаюсь я.
Дома я старалась никак не выдавать свою симпатию к Бойко. Неужели Маня научилась мысли читать?
– А нечего на его странице целыми днями сидеть.
– Маня! – ору я возмущенно, и Арнольд на секунду даже останавливается, оборачивается и внимательно смотрит на нас воспаленными красными глазами. – Ты лазила в моем браузере?
– Я реферат готовила по истории, – оправдывается Маня, впрочем, без особого сожаления в голосе. – Пока ты в школе была. А что? У меня ноутбук полетел…
Я не нахожу слов. С утра мы успели поссориться с сестрой из-за того, что она без спроса взяла мою новую блузку. Когда я развопилась, мама предложила пойти на компромисс и дать младшей сестре какую-нибудь другую вещь. Тогда я великодушно разрешила взять белую рубашку. На что Маня не моргнув глазом сообщила, что рубашка лежит в стирке с пятном от «Колы»… Ох, как я была зла! Мы чуть не подрались. Подозреваю, поэтому родительница и отправила нас к бабушке… Проветриться.
– Ну что? – хитро прищуривается Маня.
Мы больше не в ссоре. Помирились сразу, как только вышли из подъезда. Я отходчивая…
– Что? – вяло откликаюсь я.
– Ты все-таки решила ответить ему взаимностью?
– Маня, тебе какая разница?
– Как это какая? – оскорбляется Маня. – Макар мне – не чужой человек, между прочим. Сколько мы часов с ним на кухне проболтали…
– Да уж, – обескураженно отзываюсь я.
В то время как я отсиживалась у Таси, Макар не терял надежды завоевать мое расположение, околачиваясь у нас дома. К Мане Бойко всегда относился хорошо, несмотря на то, что она младше. Я бы не стала развлекать чью-то сестренку… Даже если бы это было в моих интересах.
– Как будущего жениха своей старшей сестры я Макара одобряю, – заявляет Маня.
– Какого еще жениха? Манька, с ума сошла?
– Он намного лучше, чем ваш Олежка. Который и с тобой, и с Тасей гулять успевает… Я ж тебе говорила, что их вместе видела! А Макар – он преданный… Ладно, забирай его себе. С ним мне все равно ничего не светит. Слишком большая разница в возрасте. Макару в январе восемнадцать. Пять лет – целая пропасть…
Мне хочется возразить, что пять лет – не такая и пропасть, будь мы все немного постарше, но сейчас не могу спорить с Маней. Она права. Кроме того, Маня скромно умолчала о столь немаловажном нюансе, как симпатия самого Бойко. Маня-то Макару как девушка не нравится. Да и сама сестренка в последние несколько дней прицепилась к нам с мамой с рассказами о каком-то Боре, который записался в ту же танцевальную студию, что и Маня. Неужели мечты о Бойко в прошлом?
Как этот учебный год переворачивает все с ног на голову!
– А ты знаешь, когда Макар в тебя влюбился? – не отстает Маня с вопросами о Бойко.
Мне разговор дается нелегко, поэтому сначала я и отвечать не хочу, лишь морщусь, как от зубной боли. Но потом говорю:
– Да. На городских соревнованиях, когда нас в пару поставили.
– А вот и нет, – лукаво улыбается Маня. – Когда был конкурс сочинений среди параллели и самые лучшие сочинения зачитывали… Помнишь такое?
– Когда мы писали о мечте всей жизни? – уточняю я, что-то смутно припоминая.
– Ага. Макар сказал, что твое сочинение при всех зачитали… Кто-то мечтал получить велосипед или телефон, кто-то игрушку дорогую… А ты мечтала о настоящем еноте. Чтобы он пожил у тебя хотя бы один день. Дурочка ты у нас, конечно! Неужто такое было?
Живой енот действительно был моей заветной мечтой детства. Я хотела, чтобы он подружился с Арнольдом, устраивал милый бардак в наших комнатах, а вечером мы вместе смотрели мультики, развалившись на диване, и я гладила бы его мягкую серую шубку… А самое главное – мне хотелось вместе с ним стирать вещи. Казалось, что это так весело и необычно. Вот о чем я и написала в сочинении, еще будучи в начальной школе. То сочинение прочитали на всю параллель. Не знаю, почему учительница выбрала мою работу, возможно, из-за образности и интересных сравнений… Но ребята, слушая про енота, ржали как ненормальные. Будто я анекдоты настрочила. С тех пор мне пришлось поменять мечту… Тем более что на тот момент она оказалась неосуществимой. Мама сказала, что хватит нам и Арнольда, папа недавно купил новую стиралку-автомат, а бардак мы с Маней и сами неплохо умеем устраивать. Она за дочерями убирать не поспевает, а тут еще и енот…
– И что такого в сочинении? – пожимаю я плечами. – Дурацкое. Да и все, кроме Таси, потом надо мной смеялись.
– Макар не смеялся, – заявляет Маня, – а сказал, что в нем что-то есть… Его умилило и зацепило, в общем. Это как попросить отца привезти цветочек аленький.
Я задумчиво молчу, а после тяжело вздыхаю.