в год. Так чего стоят его идеи?
Кондратьев возмущался, вспоминал события девяносто второго, прослеживал исламскую компоненту войны, которая, на его взгляд, была (в отношении идеологии) кристально чистой и преследовала сугубо духовные цели.
— Ну конечно, — бухтел Сема. — А о том, что церковь — такая же властная структура, как, положим, Совет Министров, ты склонен не вспоминать. Это не укладывается в схему… конечно, что же!.. давай дурака валять!..
Машина натужно гудела, всползая по серпантинам. Ивачев смотрел по сторонам, а когда задремывал, перед глазами начинали мелькать безобразно яркие картины войны; он встряхивался, зевал и снова смотрел в окно, думая о том, как сложить множество разных впечатлений в давно обещанный большой очерк… На перевале их встретило яркое солнце, но они покатились от него вниз, в долину, всклянь налитую непогодой — и снова все вокруг помрачнело, словно они опускались в сумерки; а временами машина оказывалась в полосе плотного тумана, каким выглядели вблизи облака.
Около двенадцати подъехали к блок-посту при въезде в Рухсор. Касым подогнал машину к бетонным плитам, перегораживающим дорогу, остановился, заглушил двигатель и, словно ставя точку, решительно скрежетнул рычагом ручного тормоза.
— Тамом шуд, — сказал он. — Приехали.
Откуда-то издалека — с северной окраины города, из кварталов, прилегающих к хлопкозаводу, откуда бригада особого назначения генерала Негматуллаева пыталась выбить боевиков Черного Мирзо — доносились отрывистые звуки стрельбы. Татакали автоматы, гулко, с расстановкой били крупнокалиберные пулеметы. Потом что-то несколько раз ухнуло так, что задрожала земля.
— Во дают, — Саркисов спрыгнул вслед за Ивачевым на землю. — Изо всех видов оружия, как говорится. Хороший был завод. И по камушку, по-о-о-о кирпичику…
Здесь тоже недавно был дождь, и низкое облачное небо походило на мятую шляпу, надвинутую на самые брови.
Капитан, выглянувший из вагончика, оказался знакомым Касыма: они трижды приобнялись, потом, протянув друг другу обе ладони, стали жать руки, проговаривая обычные формулы приветствий. Затем капитан принял протянутую Кондратьевым бумагу из канцелярии Президента и стал в нее тяжело вчитываться. Ивачев знал, что это была сильная бумага: не бумага, а бумажища — вон, даже отсюда печати видны. Однако по мере ее чтения круглая обветренная физиономия капитана приобретала почему-то выражение не удовлетворенности, а раздражения.
— Документы! — в конце концов потребовал он и с запинками перечислил, водя по списку пальцем: — Ивачев, Кондратьев, Саркисов, Тепперс… э-э-э… Золотаревский.
Сему вписывали позже, поэтому он нарушал так любимую администраторами алфавитную последовательность.
— Брат! — удивился Касым. — Да все нормально, чего ты!
— Документы! — повторил командир блок-поста.
Ивачев протянул паспорт, редакционное удостоверение и лист аккредитации.
Сопя, капитан положил стопку паспортов и удостоверений на ступеньку вагончика и стал придирчиво их рассматривать. Выкликнув очередную фамилию, долго сличал с фотографией, глядя в лицо с таким прищуром, словно прицеливался.
— Нет, — удовлетворенно сказал он, закончив проверку. — Нельзя.
— Почему? — спросил Кондратьев — он был, по договоренности с пресс-секретарем, назначен старшим группы. — Вы что, товарищ Насруллаев? Вы прочтите еще раз разрешение! Там же написано: командируются в бригаду особого назначения! Честь по чести!
— Нельзя, — равнодушно повторил капитан. — Не положено.
Растерянно обернувшись, Кондратьев пожал плечами.
— Почему не положено? — Саркисов подошел ближе. — Почему не положено, если у нас разрешение есть? Ну хорошо, а позвонить можно?
— Нельзя, — сказал капитан.
— Да какое у вас право! — закричал Саркисов. — Почему вы не слушаетесь распоряжений президента?!
Он сделал еще шаг, и тогда один из солдат как бы невзначай, не глядя на него, приподнял ствол.
Саркисов осекся, отступил и негромко выругался.
Касым, цокая языком и озабоченно качая головой, поднялся вслед за капитаном в вагончик. Через пару минут один из бойцов отнес туда чайник.
— Понятно… — протянул Саркисов. — Господа чай пить изволят. Согласно законам восточного гостеприимства, как говорится. И по камушку, эх д' по-о-о кирпичику-у-у…
И злобно сплюнул.
Ивачев сел на бетонный блок и стал смотреть на дорогу.
— Это самоуправство, — сообщил Тепперс, присаживаясь рядом. — Это нарушение правил. Это нельзя допускать. Действительно, это странно, что не слушаются распоряжений властей… — Он нахмурился и озабоченно покачал головой. — Это безобразие. Сколько нас тут будут держать?…
— Куда ты торопишься, Ян? — спросил Ивачев. — Успеем. На наш век пальбы хватит. И потом: ведь всегда одно и то же: несколько трупов под тряпками… пара сгоревших домов… БТР без гусеницы… А? Ведь правда?
— Произвол, произвол… Безобразие, безобразие…
— Не огорчайся. Тут ведь как: у кого автомат, тот и командует. Был бы у тебя автомат, ты бы тоже мог немного покомандовать. Построил бы нас сейчас в шеренгу по три… А?
— В шеренгу по три? — Ян поджал тонкие губы и тут же рассмеялся. — Может быть. Да. Но мне как-то спокойнее без автомата…
Появилось солнце. Дорога заблестела. Мокрые кусты побуревшего шиповника сверкали. Облака постепенно сползали с хребта, рассеивались, обнажая бурые склоны и верхушки гор, покрытые снегом. С востока надвигался новый фронт — тяжелый, свинцовый.
Касым появился минут через двадцать. Смущенно посмеиваясь, он поманил Кондратьева в сторону и стал ему что-то негромко объяснять. Кондратьев согласно кивал. Выслушав до конца, достал бумажник и передал Касыму несколько радужных банкнот. Касым вернулся в вагончик. Ивачеву показалось, что одну из бумажек он мимоходом сунул в карман. Через минуту они вышли вместе с капитаном. Капитан улыбался.
— Кто старший? — спросил он. — Кондратьев, да? Идите сюда. Вы хотели Негматуллаеву звонить? Сейчас свяжемся с Негматуллаевым.
Еще через десять минут все было организовано: начштаба подтвердил, что в принципе им можно ехать: ждите у магазина, вас встретит майор Алишеров и проводит в расположение. «Дар назди магазин?! Алишеров? Кучаи Дониш? — орал Касым в трубку. — Хоп, майли, дар назди магазин!»
— Счастливого пути, — говорил капитан Насруллаев, пожимая руку Кондратьеву.
— Спасибо, спасибо, — отвечал тот. — Большое спасибо.
Солдат завел трактор, подогнал его к заграждению и ухватил тросом железное ухо одной из бетонных чушек, чтобы освободить дорогу.
— Вот же сволочь, — сказал Саркисов, когда они отъехали.
— А, что хотите… бедный человек, — заметил Касым. — Это тот магазин, что у канала, что ли?
— Ну вот, — огорчился Кондратьев. — Что же вы, Касым! Нужно же было узнать, какой магазин!
— Да знаю я тут все магазины! — ответил Касым. — Это возле канала, точно!..
Они быстро ехали по пустому городу, напуганному стрельбой, по кривым улочкам мимо наглухо закрытых ворот и притихших дворов. Скоро миновали канал, наполненный бурливой водой, торопливо несшей коричневую пену и ветки, свернули и действительно оказались возле магазина. Магазин, как ни странно, был открыт — невзирая на близкую канонаду.
— Во-о-о-от, — сказал Касым, глуша двигатель и оглядываясь. — Нет никакого Алишерова. Ладно… Пойти сигарет посмотреть…
Он вытащил ключи и вылез из машины.
— Никита, открой дверь, — попросил Золотаревский. — Душно.
Ивачев привстал, распахнул дверцу да так и замер.
Из переулка напротив вынесся крытый армейский ГАЗ-66, проскочил два или три десятка метров и резко, с заносом остановился, расшвыряв напоследок множество комков желтой грязи. Касым не успел дойти до крыльца и стоял теперь, приложив ладонь ко лбу и разглядывая грузовик. Тем временем из кабины выбрался плотного сложения человек с полковничьими звездами на погонах полевого обмундирования, заглянул в их машину, молча рассмотрел лица, а потом усмехнулся и приветливо (даже как-то обрадованно, подумалось Ивачеву) спросил:
— Русские?
— Есть и русские, — ответил Саркисов.
Он вечно первым находился.
— Вы кого ждете? — осведомился человек.
Ивачев сел на свое место.
— Алишерова ждем, — весело сказал Саркисов. — Вы, часом, не Алишеров? Нам какого-то Алишерова обещали — говорят, он с корреспондентами всю дорогу дело имеет!
Саркисов захохотал.
— С корреспондентами? — переспросил человек. — Нет, я не Алишеров. Меня зовут Мирзо. Где водитель?
— А вон! — ответил Саркисов. — Сигареты покупает.
— Минуточку, — извиняющимся тоном сказал Мирзо. — Сейчас.
Из кузова грузовика уже выпрыгнули двое.
Касым повернулся и тяжело побежал в сторону канала.
— Стоять! — крикнул Мирзо.
Один из парней в три прыжка настиг, сделал движение — словно пытался поймать муху или оборвал нитку, — и Касым вдруг покосился и стал валиться набок, будто доминошная кость. Парень присел возле него и полез по карманам. Касым мычал и подбирал под себя ноги. Бросив ключи напарнику, парень подошел к дверце и сунул в нее автоматный ствол.
— Спокуха, блад, — сказал он и неожиданно ухмыльнулся, показав редкие зубы. — Спокуха.
Он был невысокий, худой, с нечистым скуластым лицом, обильно покрытым фиолетовыми оспинами давнего фурункулеза.
Никто из них, сидящих по бортам на двух скамьях, не пошевелился. Должно быть, от них ждали именно этого, потому что все происходило хоть и быстро, но без особой спешки и лишней суеты: Мирзо уже неторопливо садился в кабину грузовика, редкозубый впрыгнул к ним, захлопнул дверцу и пристроился у задних дверей, направив свой проклятый автомат прямо на оцепеневшего Ивачева, а третий забрался на водительское сиденье.
— Это что? — изумленно вымолвил сидевший рядом с Ивачевым Тепперс. — Куда это?
Машины выруливали на дорогу.
— Это что такое?! — закричал Тепперс, тыча пальцем в переносицу. Акцент его сейчас был особенно заметен. — Это произвол! Вы из какой части? Вы из части Негматуллаева? Вы будете наказаны! Мы корреспонденты!..