Потоптались и ушли ни с чем, но через два часа вернулись.
– Чтоб вы сдохли! – пожелал я им после второй проверки помещения и моих документов. Но стражи порядка оказались живучими и приходили еще два раза за эту ночь. Они, видать, никак не могли поверить, что флотский офицер в командировке спит один, а не делит койку с местной контрабандной красоткой. Может, они надеялись, все-таки, получить с меня или Петровича червоне за охрану тишины и покоя.
Утром я еле-еле продрал глаза и обнаружил, что добряк Петрович приютил, все-таки, у нас в номере сиротку лет двадцати. Я так и не смог выведать, где она пряталась от облавы. Уходя, Петрович предложил мне контрамарки на вечерний спектакль, но я отказался, считая, что с меня театра уже довольно.
Борис заскочил около одиннадцати и мы, обсудив ситуацию, решили сами на предприятие пока не соваться. Он забрал у меня командировочное предписание, список перепутанных секретных номеров и обещал сегодня же забросить это все какому-то знакомому хозяйственнику из этого НИИ.
– Будь спокоен, – уверял он, – парень наш, флотский, поможет в лучшем виде.
– Не забудь, чтоб «прибытие – убытие» отметили, – напомнил я.
Борис уже собрался уходить, но я поделился с ним впечатлениями о проведенной в гостинице веселой ночке и предположил, что следующая будет такой же.
– Погуляй пока по городу, а к вечеру что-нибудь решим, – предложил он, – жаль, что у меня сегодня переночевать не получится. Теща гостит. Но тебя в беде не оставлю. Я ж перед тобой в долгу.
После его ухода, я долго пытался вспомнить, о каком таком долге он говорил, но ничего на ум не пришло. Подумалось, что все мы, кто был тогда утрамбован в плавучей железной коробке на полгода, – в огромном и неоплатном долгу друг перед другом за возвращение на базу частично живыми и умеренно здоровыми… На том и успокоился.
Немного прогулявшись по округе, я задремал у себя в номере, пользуясь отсутствием соседа, милиции и иных посетителей. Разбудил меня Боря, прибывший с радостным сообщением, что все вопросы уже в процессе разрешения и завтра – послезавтра мне устроят встречу с нужным человеком.
– Зайдем сейчас к моей знакомой в квартирное бюро и подыщем тебе приличный ночлег, – сказал он, – а из гостиницы не выписывайся. Мало ли что…
Вариантов жилья и ночлега было множество по причине того, что курортный сезон давно закончился. Мое желание отоспаться в спокойной обстановке нашло понимание и я получил то, что надо. Сотрудница бюро Лариса, хорошая знакомая Бориса, рекомендовала отдельную комнату поблизости от вокзала с хозяйкой солидного возраста, обладающей исключительными кулинарными талантами. Неоднократно уверив меня, что сытость, тишина и покой гарантированы за весьма умеренную плату, Лариса, прощаясь, сказала странную фразу:
– Только не хвалите ее подсолнечное масло…
– Хорошо, – ответил я и тут же забыл об этом предупреждении.
Хозяйка Галина Власиевна оказалась дородной теткой лет за пятьдесят и встретила меня приветливо. Она тихо копошилась по хозяйству и разговорами меня не донимала. В эту ночь после плотного и вкусного ужина я дрых без сновидений, кошмаров и задних ног. За ночь ни разу не пришлось предъявлять документы. В результате, я почувствовал себя утром незаслуженно отдохнувшим.
Ближе к вечеру, предварительно созвонившись, ко мне на квартиру подъехал из НИИ Алексей – ведущий инженер проекта. Разработчик той аппаратуры, которую я испытывал в море. Он был очень доволен результатами и готов был помочь выбраться из дурацкого положения с перепутанными номерами. Мы дружно обругали дурочку – техничку, думавшую одним местом, в процессе составления актов и накладных. Пожурили себя за то, что не читали эти акты, их подписывая. Удивились начальникам нашим, которые доверчиво заверяют печатями ту белиберду, которую суют им подчиненные, вроде нас.
Обсудив все возможности, мы пришли к выводу, что бумаги лучше не трогать. Они подшиты в дела, зарегистрированы и прошнурованы. Оспаривать их правоту значит, – подрывать основы учета, контроля и делопроизводства. Проще уж сделать новый прибор за нужным номером, чтоб он соответствовал имеющимся бумагам. Но мы нашли самое простое решение.
– Завтра я заказываю в нашей кроватной мастерской шилдик с нужным номером и подвожу его тебе к вечернему поезду, – сказал Алексей, – Приедешь к себе, просверлишь в блоке две дырки и поверх старого номера привинтишь новый. Годится?
– Еще бы! Гениальная мысль!
Заметить эту подмену мог только разработчик. А разработчик – сам инициатор и в курсе всех дел. Тем более что и шилдик будет, что называется, – родной, с того же предприятия, что и сам прибор.
Окончательную лакировку идеи мы провели за ужином. Выпили за успех задуманного и закусили разносолами Галины Власиевны. Особенно вкусна была рассыпчатая картошка, которую она обильно полила ароматным маслом из большой бутыли. После очередной стопки словно черт дернул меня за язык:
– Ох. Спасибо, хозяйка. До чего же вкусно! – произнес я, – Маслице у Вас превосходное. За Вас!
Алексей активно поддержал тост, и мы выпили за здоровье Галины Власиевны.
Слова благодарности упали на благодатную почву. Хозяйка, просияв лицом, воспылала к нам теплотой и откровенно поведала историю своего подсолнечного масла. Легкие попытки отвлечь ее от темы, перебить или сбить с толку наталкивались на целеустремленность и упорство потомственной казачки.
Короче говоря, дело было так:
Приключилось у Галины Власиевны нечто излишнее в кишечнике. Ни в туалет сбегать, ни на стуле посидеть. Ничем ей не помогли таблетки и настойки. Рекомендовал ей кто-то масло облепихи, но не было того в аптеках. И подумала она: – «А чем, собственно, мое подсолнечное масло хуже облепихового?». Тем более что с давних пор выращивала она подсолнухи на своем участке и знала толк в технологии приготовления масел. Начала она пить собственное подсолнечное масло по полстакана в день. И делала она это полгода.
Внезапно со словами:
– Глядите, как зарубцевалось! – Галина Власиевна резко выполнила поворот кругом и жестом фокусника задрала юбку, победно продемонстрировав результаты полного и чудесного исцеления собственными силами и средствами.
Я то удержался на стуле, а Алексей, свалившись под стол, как подкошенный, быстро засобирался и бочком – бочком выскочил за двери.
На следующий день закончилась моя командировка. Я распрощался со старым флотским приятелем, новыми знакомыми и уехал навсегда из этого южного города.
В портфеле я вез стальную полоску с двумя дырочками по краям и выбитым восьмизначным номером, а так же бутылочку подсолнечного масла…
Диссертация
– Читайте мои труды, – услышал я уже в пятый, наверно, раз от своего прямого и совершенно непосредственного начальника, подполковника Мишина.
Если четыре предыдущих команды относились ко всему военно-научному коллективу подразделения, то в данном случае фраза могла предназначаться только мне, ибо разговор шел с глазу на глаз. Впрочем, разговором это назвать можно было только условно. Начальник возбужденно ерзал задом по сиденью стула, пребывая за своим командным столом, а я, вытянувшись по стойке «смирно», отслеживал взглядом интенсивную жестикуляцию, производимую его верхними конечностями. Недовольство руководителя было вызвано тем, что, выходя из комнаты на перекур, я оставил на столе какой-то секретный отчет, а не запер его в один из многочисленных железных ящиков. Попытка оправдаться малым сроком моего пребывания в этом достойном военном НИИ и незнанием местных обрядов, правил и обычаев вызвала еще большее возмущение. Когда же я сослался на то, что в комнате оставался сторожем целый майор ПВО, это было воспринято как вызов.
– Вы на своем корабле, наверно, не позволили бы себе такое безобразие. Вот! Где, где вы хранили там режимные документы? – с лукавым, но грозным подвохом спросил подполковник.
– Под матрасом в каюте, – честно ответил я и осекся, глядя, как багровеет его лицо, – но не такие уж и секретные были документы, – попытался я исправиться, – так, барахло разное…
– Вы… вы… вы… Та-а-а-рищ старший лейтенант! Прекратите!! Не смейте! Идите!
– Есть! – ответил я и, щелкнув каблуками, двинулся к выходу из кабинета.
Тогда и услышал я брошенную мне вслед фразу о чтении его трудов.
– Есть! – повторил я и, произведя очередные круговые развороты, направился выполнять последнее приказание. Во всяком случае, я это воспринял именно как приказание.
Я еще только осваивался с ролью младшего научного сотрудника, но уже знал местонахождение библиотечного фонда НИИ, где за железными запорами под грозными грифами хранились зафиксированные на бумаге научные мысли, озарения, отчеты и справки. Отыскав по каталогу диссертацию Мишина Григория Семеновича, я написал на бумажке ее инвентарный номер и сунул эту записку в зарешеченное окошечко, где ее приняла строгая хранительница всех тайн и архивов. Затем получил три разноцветных линованных листочка и разъяснение, что труды моего начальника носят очень высокий статус секретности. Для допуска к ним надо собрать штук шесть автографов должностных ли на полученных бланках. В том числе требовалась подпись и самого автора.
Когда, в очередной раз отщелкав каблуками, я попросил начальника подписать допуск к его недавно защищенной кандидатской диссертации, он несколько замялся. Мне даже почудилось, что подполковник смутился. Бумажки он подписал, но при этом все время прятал глаза и что-то бубнил, словно оправдываясь. Как выяснилось из его дальнейших путаных заявлений, диссертация еще не представляет завершенного результата и будет основой для новых исследований. Впереди еще много уточнений и детальных разработок при написании докторской монографии. А некоторые существенные вопросы нельзя было раскрывать подробно по причине возможной утечки секретов во вражеский стан. Пока он обкручивал свой ученый труд различными цепочками слов, я начал кое-что понимать, и в конце концов до меня дошла простая истина. Оказывается, фраза «Читайт