— Вот и стереги этот провод, малый, — сказал Вилек, и в голосе его звучала злость и насмешка. — Стой тут и жди. А позывной помнишь? Тверди позывной в свою дырку, может, кто и ответит.
— Не понимаю. Что это значит?
— А то и значит, что сбагрил нас пан поручик. Так и сидели бы здесь, пока задница к земле не прирастет. Фрицы явятся — а мы на боевом посту…
— Вот же, язви его…
— Отвоевались, значит, можно теперь и к твоей бабке наведаться, — сказал чернявый Людвик.
Но молоко все же выпили и мясо с черным зачерствевшим хлебом съели здесь, в лесу. Артиллерийская канонада приближалась, все трое хорошо ее слышали, но ни один не подал и вида, что слышит. Над лесом время от времени раздавался тяжелый гул бомбовозов, и где-то на шоссе в стороне Седлеца падали бомбы. Часто-часто раздавались глухие взрывы, а потом все смолкло.
Наконец они направились к хате старой Голомбековой. Анеля встретила их равнодушно. Все четверо уселись — кто на скамейку, кто на завалинку. На юге все стихло. Самолеты улетели.
— Ну и что теперь? — спросил Антек. Темнело, солнце уже пошло на закат.
— Отец сказал, — обратилась к нему Анелька, — что теперь всему капут.
Вилек вскипел.
— А чему капут? Чему? За неделю весь народ не перебьют.
В эту минуту они услышали глухой рокот мотора, и довольно высоко над ними появился немецкий истребитель. Заходящее солнце сверкало на его винтах и серебрило фюзеляж.
— Гляди, как спокойно летает! И никто его не трогает!
— Вот я сейчас трону, — сказал Людвик.
И, сорвав винтовку с плеча, выстрелил вверх, в сторону самолета. Хотел выстрелить еще раз, но Вилек остановил его.
— Да уймись ты, разрази тебя! Приманишь сюда их отряд.
— Будто уж они так близко!
— Да уже тут, под боком, — хмуро сказал Вилек.
Самолет, как большой жук, не торопясь полетел дальше, в ту сторону, откуда доносился монотонный, то взлетающий до пронзительных нот, то угасающий гул бомбовозов.
— Может, бабку в погреб спрятать? — спросила Анелька.
— А зачем? — засмеялся Антек. — Что ей здесь сделается?
— Опять же если чему бывать, так и в погребе не миновать.
В этот самый момент бабка встала на пороге.
— Анелька! — сильным голосом крикнула она. — Побойся бога, девка! Ты же коров не подоила.
Анелька схватилась за голову.
— Тут мир рушится, — сказал Антек, не вставая с лавки, — а ты, бабушка, хочешь, чтобы люди о коровах помнили.
— Рушится, не рушится, а как же можно корову не подоить?
Анелька уже бежала с подойником в хлев.
— И не покормила, поди, — упрекнула бабка.
— Кабы не покормила, так ревели бы.
— Бедная скотина, — вздохнула бабка, потом окинула взглядом трех сидящих солдат и довольно сурово осведомилась: — А вы чего тут пристроились?
— Бросили нас, вот и не знаем, что делать, — сказал Людвик.
Бабка подошла поближе.
— Сидите? А я-то думала, уж коли война, так война…
— Так ведь раз на раз, бабушка, не приходится. Война — она ведь не похожа на то, как ее расписывают! Одно — что людей убивают.
— Бьют по этим шоссейкам, как по муравейникам, — с ужасом в голосе сказал чернявый Лютек.
— А где тут город поблизости, бабка? — спросил силезец.
— А где ему быть? Тут городов близко нету. В Седлец можно податься. И рички тут нет. В Бартодзеях хоть Пилица была…
— А на что нам ричка, бабушка? — засмеялся Антек. — Все равно ж купаться не будем, немчура не даст.
— Ну, Антек, Людвик, вставайте, пошли! — сказал Вилек, поднялся и щелкнул каблуками, чтобы размять затекшие ноги.
— Куда? — неохотно спросил Людвик.
— Радио, бабушка, здесь нет? — спросил Антек.
— Чего? Радио? А откуда ему быть?
— Что же это, отец не мог устроить?
— Твой-то? Ему и без того забот хватало…
— А теперь вот убежал…
— Что ему в Варшаве было делать-то? Ждать, пока застрелят?
— А на дорогах лучше, что ли? Бр-р-р…
Тем временем, подоив коров, вернулась Анелька.
— Ты не ходи, Антек, — сказала она. — Как стемнеет, пойдем к соседу. Два километра отсюда. У него есть радио.
— И вы оставайтесь, — сказал Антек.
— Нет, нет, нам надо идти, — сказал Вилек. — Ведь есть же где-то наши войска.
— Лишь бы только попались наши! — усмехнулся Людвик.
Но даже горькие мысли не охладили его темперамента. Людвик всегда держался молодцевато, вид у него был такой, словно он танцует на чьей-то свадьбе. Было в нем что-то вызывающее симпатию, хоть он и выглядел хмурым. Неожиданно он обнял Антека и поцеловал его.
— Это тебя вместо твоей сестрицы, — сказал он.
Анеля засмеялась.
— Можно и меня. Я не из стыдливых.
Но ее Людвик не стал целовать.
Выйдя за ворота, на дорогу, они простились так, словно расставались после кино, и Вилек с Людвиком пошли в сторону Седлеца.
— Через четыре километра будет большое шоссе! — крикнула им вслед Анелька.
— Спасибо! — откликнулись они и помахали рукой. Антек с Анелькой стояли у ворот до тех пор, пока фигурки двух солдат не исчезли за поворотом. Небо над лесом уже потемнело.
— Пошли в дом, — сказала Анеля.
— И дай мне чего-нибудь поесть, а то я с голоду умираю, — вздохнул Антек.
— Яичницы с картошкой дам, — сказала она, — плита давно уж топится.
— Жалко, что ты их не покормила.
— Консервы же взяли, — сказала Анеля, и они прошли в дом.
Неожиданно на душе у них стало легко и весело. Как будто свалилась какая-то тяжесть и уже не нужно было ни о чем думать. Не слышно было немецких самолетов, и сама война как будто куда-то отодвинулась. «А может, это все неправда? — думал каждый из них. — Может, и войны-то никакой нет? А может, немцы вернутся к себе? Возьмут и уйдут к чертовой бабушке?»
— Водка у тебя есть? — спросил Антек.
— А ты что, паршивец, и водку уже пьешь? — ответила «сестрица».
— Так есть или нет?
— Есть, да не про твою честь… Выпили.
— А знаешь, раз я завтра пойду в Седлец, надо бы раздобыть для меня какую-нибудь гражданскую одежонку. Не найдется ли у вас чего-нибудь такого?
— Вот бабка заснет, погляжу в сундуке. Что-то должно быть.
— Еще от дедушки?
— Ну да, тоже мне богач был!.. Владек все оставил, когда скрылся.
— Какой Владек?
— Как какой? Брат твоего отца.
— У отца нет брата.
— Значит, тебе никогда не говорили? Брат Франека, Владек…
— Впервые слышу.
— Так вот, был. Только скрылся. Сначала сидел в кутузке, а потом перебежал. В Россию.
— Что ты говоришь?
— Вот от него и осталось много всякого… Неожиданно перед самым домом послышался гул мотора. Анеля выглянула в окно.
— Езус-Мария, немцы! — тихо вскрикнула она. — Беги, Антек!
— Как, уже?
— Да ну, скорей же! За дом давай и в сарай. Я приду сейчас.
Антек выскочил в открытое окно и, пробравшись вдоль задней стены, нырнул в сарай. Все службы у старой Голомбековой стояли прямоугольником, окружая небольшой грязный двор с грудой навоза посредине. Влетев в сарай, Антек зарылся в углу в сене, еще не вполне осознав, что произошло. В сарае чем-то пахло и было душно. Минут через пятнадцать, тихо открыв двери, явилась Анелька.
— Иди, — шепнула она.
Она разгребла сено, и Антек увидел дверь, ведущую в каменную пристройку. Анеля открыла ее.
— Сиди тут, пока я не приду.
— А они что?
— Молоко пьют.
Дверка за ним закрылась, и он слышал, как Анелька заваливает ее сеном. Было темно и душно. Повсюду валялись какие-то орудия и инструменты, и он не смел шевельнуться, чтобы ненароком чего-нибудь не опрокинуть.
Через некоторое время он услышал, как завыл мотор и машина, отъехав от дома, кажется, повернула в том направлении, откуда прибыла, — в сторону, противоположную Седлецу.
«Наконец-то уехали», — подумал он.
Но Анелька все не приходила. Наверно, была уже поздняя ночь.
И вдруг он услышал, как тихо-тихо отворяется дверь сарая, как Анеля отваливает сено и открывает дверь в его коморку.
— Антось, ты тут? — спросила она довольно громко.
— А что?
— Уехали. Потом вернулись. Спрашивали, не было ли тут солдат.
— Так это действительно немцы?
— А что ты так дивишься?
— Немцы? Тут?
— Сказали, что за ними ух какая сила идет!
— А как же они говорили?
— Да один малость по-польски умеет.
Анелька прикоснулась к нему в темноте.
— Я тебе одежду и белье принесла. Это Владека. Раздевайся.
— Здесь?
— Лучше здесь. Бабка не увидит.
— А она не спит?
— Ну да! С ней чуть не родимчик. Страх как этих немцев напугалась.
— А ты нет?
— И я. Ну держи.
Антек скинул армейскую куртку.
— А сапоги?
— Оставайся в этих. Они у тебя короткие…
— Ну ладно.
— Разделся уже?
— Нет еще.
— Давай скорей.
Антек почувствовал, как Анелька стаскивает с него рубашку, и вдруг она прильнула к нему, уже не думая ни о какой одежде.
— Дай рубашку, — дрожа, сказал Антек. — Где она?
— Погоди, — сказала Анелька.
И Антек почувствовал, как она, обхватив его голову, ищет губами губы.
IX
Спыхала прикоснулся к плечу пани Эвелины.
— Простите.
Ройская подняла голову, но не повернула к нему лица.
— Простите, но сейчас этого нельзя себе позволять, — сказал вдруг Спыхала серьезным и проникновенным тоном. — Именно сейчас. Сейчас надо держаться как можно крепче.
— Я знаю, — сказала пани Эвелина, не вставая с колен. И при этом подумала: «Какой необычный голос у Казимежа. Совсем иной, чем минуту назад. Вот сейчас, кажется, он говорит совершенно искренне».
— Тетя, тетя! — послышался сзади них мужской голос.
Оба быстро встали. В дверях часовенки стоял высокий стройный юноша.
— Что вы тут делаете, у дяди Юзека?
— Анджей! — воскликнула Ройская. — Откуда ты взялся?
Они вышли в сад. От ясного, почти летнего дня сразу же пришли в себя. Анджей Голомбек поцеловал Ройской руки. Спыхалу поразила необыкновенная красота юноши. Одет он был в какое-то подобие военного костюма, из-под куртки выглядывал воротничок шелковой рубашки, охватывающий загорелую шею. Густые темные волосы падали на лоб, и он то и дело откидывал их нервным движением руки. На запыленном лице виднелись складки от усталости, сапоги были в пыли.