{93}:
Что не скажешь о жизни такой,
Все не так, и не то, и все мало…
Вот так и о любой войне.
Януш повторил:
— Все не так, и не то, и все мало…
— Слишком мало, мало, мало! — почти в исступлении произнесла Сабина.
— Чтобы говорить о войне, надо знать, где граница войны, — сказал Януш.
— То есть как? Что же собой представляет граница войны?
— Ну, война войной. Но наряду с этим человеку присущи такие инстинкты, которые далеко выходят за пределы военной проблематики… Вот об этом я и хотел бы знать.
Сабина испытующе посмотрела на Януша.
— Вы уж больше не пейте, — сказала она.
— Что вы! От этого только проясняется в голове. Меня взбудоражил визит к партизанам. Они всегда такие неприятные?
— Жизнь у них неприятная, — заметила Сабина.
— Вот оно что, — сказал Януш.
А потом внезапно добавил:
— Жизнь вообще неприятна. Она ставит перед нами совершенно неожиданные вопросы.
— Например?
Януш задумался.
— Например. Что-то случилось давным-давно, человек почти забыл о том, что случилось. И вдруг он начинает думать, что все было совсем иначе, чем ему казалось…
— Не понимаю, — сказала Сабина.
— Видите ли, есть одна вещь которая не дает мне спать по ночам. Я уже говорил вам, что Ариадна была совсем другая… когда я встретил ее много-много лет спустя. Подурнела, стала невыносимой, истеричной. Мы встретились в Риме… и…
— Захватывающая история, — довольно кисло произнесла Сабина, но Януш не заметил ее тона.
— И однажды мы стояли на Монте Пинчио, у самого края тротуара. — Не вставая из-за стола, он продемонстрировал, как это было, с помощью двух ножей и вилок. — Ведь я видел, что приближается автомобиль… Автомобиль ехал вот так! И тогда она сделала этот шаг. — Ножи с громким стуком выпали из его рук на стол, но Януш не обратил на это внимания. — Я мог ее остановить, схватить за руку. И ничего не сделал. Умышленно не сделал!..
Януш сидел на табуретке и не смотрел на Сабину. Женщина покачала головой.
— И охота же вам так фантазировать.
Януш поднял на нее глаза.
— Да, это фантазия, но она не дает мне спать по ночам. Я мог ее остановить и не остановил. И это дало мне ощущение радости. Я любил свою жену и ее любил тоже. И обе не выжили, обе, принадлежавшие мне безраздельно…
— Принимайте на ночь валерьянку. Так вы далеко не уедете, — сказала Сабина.
Она встала и принялась убирать со стола. Януш сидел в глубоком раздумье, уронив голову на грудь.
— Мне кажется, — сказал он немного погодя, когда Сабина вернулась из кухни в комнату, — что ничего не получится ни из этой лиры, ни из маргариток.
— Невелика потеря — невелики и слезы, — произнесла Сабина тоном назидания.
Януш вспыхнул.
— Как вы со мной разговариваете! Я готов обидеться и сбежать. Уже поздно.
— Действительно. Поздно, — сказала Сабина. — Вам уже пора уходить. Но я, собственно, еще не дошла до самой сути.
— Болтаем, болтаем, словно и нет войны, — сказал Януш. — Но разве можно в таком разговоре дойти до сути?
— Ах, я вовсе не имею в виду философскую суть, — возразила Сабина. — Действительно, это пустопорожняя болтовня. Ни у кого из нас после такого разговора ума-разума не прибавится.
— Ну, не знаю, — проговорил Януш, — я почерпнул очень много.
— Неужели? Надеюсь, не из моих высказываний.
— Нет, не из ваших. Из своих собственных. Некоторые мысли, которые я сейчас высказал, дали мне самому обильную пищу для раздумий. И потом этот самогон… Хлебный?
— Нет, из сахара. Понравился?
— Понравиться не понравился — разве самогон может нравиться, — но он оживил мои мысли. Дал мне, как я сказал, толчок для раздумий. Я полагаю, это он высвободил во мне очень многое. Однако до какой же сути вы хотели договориться?
Сабина присела к столу, словно опять собиралась начать серьезный разговор.
— Я хотела бы с вами посоветоваться, — сказала она.
— По какому делу?
— По очень важному. Разумеется, важному для меня. Общее положение дел от этого, конечно, не изменится, но мне все ж хотелось бы знать ваше мнение.
— Ну ладно, пани Сабина. Только к чему такое длинное вступление?
— Весь наш разговор был вступлением. Я хотела убедиться…
— Кто я? Так?
— Вот именно. И можно ли вам доверять.
— Ну и каков же результат?
— Думаю, что положительный. Так слушайте, пан Януш. — Она впервые назвала его «пан Януш». Это прозвучало несколько торжественно. — Я тут кое-кого прячу.
Януш откинулся назад.
— Зачем вы мне это говорите? Вероятно, он здесь надежно спрятан?
— Да, но он не хочет прятаться.
— Как? Разве ему не грозит опасность на каждом шагу?
— Это не еврей. Это русский офицер.
Януш свистнул.
— И вы его прячете?
— Прячу. Сидит в надежном укрытии. Никто, буквально никто о нем не знает, и он сидел бы так до конца войны в своем тайнике. Но он не может выдержать.
— Ему скучно?
— Ну, разумеется, он еще очень молод. Ему удалось бежать из лагеря советских военнопленных под Сохачевом.
— Каким образом?
— Это уж его тайна. Я не стала расспрашивать. Видимо, прямо из эшелона.
— Надо быть счастливчиком.
— Иногда это удается… иногда нет… — Сабина с грустью посмотрела на Януша.
С минуту помолчали.
Сабина встала.
— Я попросту покажу его вам.
— Он здесь?
— Не дальше чем в сенях.
Сабина поднялась, открыла дверь в сени и тихо позвала:
— Коля, войди.
Появился невысокий, еще очень молодой человек, худощавый и некрасивый. На нем была рваная гимнастерка, из-под которой видпелась пестрая польская рубаха со слишком широким воротом. Вид у него был болезненный.
Он молча подал руку Янушу. Его заострившиеся черты озарила улыбка, такая открытая, простая и сердечная, что в комнате словно сделалось светлее.
— Боже милостивый, — обратился Януш к Сабине, — эдакий шпингалет, и как он удрал?
— Я сказала, что не знаю.
Офицер обратился к Сабине:
— Что он говорит? Что он говорит?
Сабина перевела, хоть и немного споткнулась на слове «шпингалет». Коля засмеялся.
— А вы не пьете? — спросил Януш, показав на бутылку, стоявшую на столе.
— Как же, конечно, пью, — ответил офицер.
Янушу трудно было поверить, что перед ним офицер. Сабина налила в стакан немного самогону.
— Ему нельзя пить, — сказала она Янушу.
— Многих вещей нельзя делать.
Юноша сел на свободный стул.
— Очень рад, что встретился с вами, — произнес он, разумеется, по-русски, — тем более что вы, кажется, владеете нашим языком.
— Я кончил гимназию в Житомире, — пояснил Януш.
— Я даже не знаю, где это, — сказал Коля. — Я сибиряк.
— И куда только война не забросит, — заметила Сабина.
Она снова заговорила «по-деревенски». Неужели она таилась и от Коли?
Молодой офицерик уселся против Януша, на том самом месте, где прежде сидела Сабина. Он начал оживленно и сбивчиво рассказывать о своих родных сибирских краях. Коля был заметно взволнован встречей с незнакомым человеком. Судя по тому, как он держался, ему не часто приходилось видеть людей.
Януш не очень-то прислушивался к его довольно пространному рассказу. Зато весьма внимательно разглядывал говорившего. Был он худощав, но крепкого сложения, лицо вытянутое, с неправильными чертами, а глаза огромные и густой голубизны. Теперь они блестели от необычайного возбуждения, и блеск их делался все ярче по мере того, как Коля продолжал свой рассказ и опустошал стакан.
Не было в нем ничего необычного и вместе с тем что-то экзотическое, свежее. Взгляд его был чист и тверд. Он ничем не напоминал загнанного зверя. Никто бы не мог даже предположить, что он — «беглый».
«Вот оно то новое, что грядет, — подумал Януш, — вот он, победитель».
— Вы были под Сталинградом? — спросил он, прерывая рассказ офицера.
— Нет, — ответил несколько удивленно Коля.
Он замолчал. Ему стало ясно, что его история безразлична Янушу.
— Собственно, вот в чем суть, — вступила в разговор Сабина. — Не знает он, как быть дальше.
— А что ему делать? Пусть сидит!
— Говорит, что не может.
Януш пожал плечами. Он всего этого не понимал. Зачем ему показывают Колю?
Сабина присела на табурет у стола.
— Вндите ли, — сказала она по-польски, — он попросту хочет спросить вас, стоит ли ему присоединяться к тем партизанам, у которых вы были.
Януш широко открыл глаза.
— Он хочет идти к партизанам?
Сабина потеряла терпение:
— Ведь это же понятно. Он хочет связаться с какой-то организацией.
Януш развел руками.
— А что же я могу ему сказать? Пусть идет…
Сабина испытующе посмотрела на Януша.
— Вы так считаете?
— Конечно. Они должны принять его как брата.
Коля перевел взгляд с Сабины на Януша. Он, разумеется, понимал, о чем они говорят.
Януш вдруг почувствовал, что не может решать за другого. Он сказал об этом Сабине. Но его слова вызвали у нее явное раздражение.
— Я его не пущу, — сказала она.
— Что вы выдумываете? — возразил Януш. — Конечно, пусть идет.
Эти слова Коля понял превосходно. Он вскочил со стула и внезапно бросился Янушу на шею. Обнял его крепко и по-детски.
— Мне ведь только это и нужно, — сказал Коля, выпустив наконец Януша из объятий.
Ill
Ядвига и Геленка молча вернулись в дом после того как увидели Януша, покидающего Коморов в каком-то странном расположении духа.
Они еще постояли немного в проломе стены, глядя, как он обходит стороной усадьбу, пересекает шоссе и направляется к лесу. И та и другая догадывались, что это значит, тем более что видели проходящих баб, но не делали никаких замечаний на эту тему.
Ядвига занялась своими хозяйственными делами. Геленка сидела в нижней комнате и читала «Лорда Джима»