Для Хибы, пакистанки и американки в первом поколении, заниматься обнадеживающим трудом, полностью лишенным признания, оказалось невыносимо. Будучи студенткой, она регулярно писала для газеты кампуса и местной мусульманской газеты; когда она выпустилась, преподаватели сказали ей, что она быстро найдет работу в местной газете и со временем сможет продвинуться до чего-то более влиятельного. Но когда она начала откликаться на вакансии – иногда до 30 в день в разных уголках США – ей не отвечали. Несмотря на то, что она увлекалась исследованием мусульманских проблем, консультанты посоветовали ей не указывать в резюме опыт работы в мусульманской газете, чтобы избежать предвзятости. И все равно: тишина.
В конце концов Хиба устроилась на работу аналитиком исследований в технологическую компанию. У нее была достойная зарплата в $38 000 в год, но работа ее утомляла. Она сидела в кабинке, вводила данные, делала холодные звонки и «была подавленной от скуки». Однажды она увидела, что выступающий на ее выпускном вечере парень, который, как она была уверена, сделает блестящую карьеру в журналистике, сидел всего в нескольких кабинках от нее.
Но Хиба по-прежнему стремилась найти себя в журналистике: она продолжала откликаться, и ей предложили работу помощника редактора в научном журнале, но на зарплату всего в $26 000 было крайне трудно прожить. Она начала посещать вечерние курсы по женским исследованиям и, по ее словам, «так сильно влюбилась» в это дело, что в итоге получила степень магистра. Именно это и помогло ей, наконец, устроиться на желанную крутую работу в «яркий либеральный новостной журнал» в Нью-Йорке. Несмотря на, то что работа была на полставки, ей платили бы всего восемь долларов в час, а жить бы ей пришлось на диване у друга, она ухватилась за эту возможность.
«Какая-то часть меня отчаянно хотела стать известным автором», – говорит она. «Я не хотела отлипать от новостных журналов, где интеллектуалы читают всякую всячину. Я думала, что смогу по-новому писать о том, как пересекаются понятия «мусульманка» и «женщина», потратив три года на изучение и исследование этих тем для диплома. Вместо этого я вымоталась, мне недоплачивали, и я впала в глубокую депрессию». Практически никто в офисе не разговаривал с ней.
Хиба достаточно проработала на «некрутой» работе, чтобы понять, насколько плохи условия труда на новой, «классной» должности. Вроде ей уже не было скучно, но и ожидания ее не оправдались. «Я думала, что нужно потерпеть, – сказала она, – но я так сильно разочаровалась, что пришлось уйти».
Занимайся любимым делом и не парься
Фетишизация любимого труда означает, что обычная старая работа – не ниндзя, не джедая, не такая уж и «крутая», но тем не менее дарующая такие магические силы, как «стабильность» и «льготы», – перестает быть востребованной. В рамках этой логики почтальоны и электрики кажутся работой наших бабушек, дедушек и родителей, работой с определенным началом и концом, работой, которая не поглощает личность работника. Можно не любить эту работу, не увлекаться, например, установкой кондиционеров, но быть в ладах с этим. Зато вы не перерабатываете, вам достойно платят и даже могут предложить обучение. И все же по крайней мере образованный средний класс часто котирует эти профессии как невостребованные.
С этим до сих пор сталкивается Саманта, которая выросла в Коннектикуте в семье верхнего среднего класса и бросила колледж, не доучившись. После ухода из университета она говорила всем знакомым, что хочет преподавать, но пока просто ждет. Но на самом деле она хотела стать менеджером в небольшом продуктовом магазине, где она работала. Она до сих пор работает там и получает хорошую почасовую зарплату при гибком графике. «Все еще кажется, что этого мало, потому что в детстве я мечтала о другом», – объясняет она. «Но значит ли это, что работа плохая? Разве мой дедушка 30 лет мечтал быть почтальоном? Наверное, нет, но я уверена, что никто не жалел его за эту хорошую работу».
Из-за растущего разочарования миллениалов мантрой «Занимайся любимым делом» в сочетании с постоянным, устойчивым спросом на все эти непривлекательные услуги, такие рабочие места по-новому засияли. Среди моих сверстников я заметила некое «покаяние» в отношении требований и стремлений к работе: им больше не нужна работа мечты, они просто хотят получать заслуженный оклад, не перерабатывать и отстаивать свои интересы. В конце концов, занятие любимым делом сожгло их дотла. Теперь они просто выполняют работу и коренным образом трансформируют свое отношение к ней.
Вот новая работа Эрин в сфере технологий: она стабильна, Эрин может позволить себе оплачивать продукты, и, в отличие от ситуации при работе помощником профессора, может четко разделять рабочую и нерабочую жизнь. В детстве она думала, что хорошая работа – это та, на которой можно заработать много денег, любить то, что делаешь, и совершать хорошие поступки; теперь она определяет хорошую работу как «ту, за которую платят больше всего и после которой можно отключиться в пять вечера». Это мысль все чаще встречается среди миллениалов: найти способ спокойно заниматься тем, что нравится.
Миллионы миллениалов всех классов были воспитаны на возвышенных, романтических, буржуазных представлениях о работе. Отказ от этих идей означает принятие тех, которыми всегда руководствовались работники рабочего класса: хорошая работа не будет тебя эксплуатировать, а ты – ее ненавидеть. Джесс – представительница смешанной расы, она определяет себя как чернокожую. Ее семья была «невероятно бедной», а родители едва успевали заниматься ее воспитанием. Когда она окончила колледж с дипломом по афроамериканской литературе, она хотела заняться каким-нибудь маркетингом, но в 2009 году, в разгар кризиса, ей срочно пришлось пойти в Starbucks.
Джесс могла бы вернуться домой к родителям, но ей этого категорически не хотелось. Она устроилась на неоплачиваемую подработку, пытаясь собрать портфолио. Поначалу она просто радовалась окончанию учебы и развлекалась, работая бариста, но вскоре начала тревожиться, когда младшие друзья выходили из университета сразу на работу. Сейчас она очень любит свою работу в некоммерческой организации для детей под опекой – отчасти потому, что никогда не собиралась искать идеальную работу, даже когда ее друзья стремились занять более перспективные должности. «Я трезво смотрю на свое положение, – говорит она, – потому что у моей мамы не было карьеры. Она работала на нескольких бесперспективных работах, чтобы одной воспитывать четверых детей».
София прошла все стажировки в области искусства и защитила докторскую диссертацию в университете Лиги плюща. «Я думала, что хорошая работа – это работа в престижном учреждении с известным именем, благодаря которой я буду творить и узнавать больше об искусстве», – признается она. «Мысль о престиже не покидала меня оооооооочень долго. Только когда я начала искать работу после защиты докторской диссертации, я поняла, что престиж никак не относится к удовлетворенности работой. К счастью, семь лет аспирантуры плюс все эти стажировки помогли понять, что именно в работе радует и удовлетворяет меня».
Выйдя на рынок, она нашла первую постоянную работу с льготами. Она не занимается научной деятельностью как таковой, но преподает историю в средней школе. «Я по-настоящему счастлива, мне неплохо платят, и каждый день мне есть чем заняться, это меня удовлетворяет, – говорит она. – Работа не престижная, но классная».
Пагубнее всего то, что из-за слогана «Занимайся любимым делом» все думают, что каждый, кто добился успеха в Америке, занимается любимым делом, и наоборот, каждый, кто занимается любимым делом, добился успеха. Если вы не добились успеха, значит, вы делаете что-то неправильно: «Центральное место в этом мифе о влюбленности в работу занимает представление о том, что добродетель (нравственная праведность героя) и капитал (деньги) – это две стороны одной медали, – объясняет Токумицу. – Где богатство, там и трудолюбие, предприимчивость, индивидуалистская искра изобретательности, которая делает его возможным».
По этой логике, там, где нет богатства, нет ни трудолюбия, ни предприимчивости, ни индивидуалистской искры изобретательности. И хотя эту взаимосвязь опровергали бесчисленное множество раз, из-за ее живучести в культурной среде люди работают больше, работают за меньшую плату, работают в дерьмовых условиях.
Когда эта классная, любимая работа не появляется или появляется и становится несбыточной для человека, не обладающего независимым достатком, сразу становится ясно, откуда возникает чувство стыда. В течение последних десяти лет Эмма, белая девушка, пыталась пробиться в мир наук об информации, больше знакомых нам как библиотечное дело. Когда она закончила магистратуру, ей предложили временную работу в штате, которая потенциально могла стать постоянной «при усердном труде».
«Я мечтала об этой работе», – объяснила Эмма. «Мне казалось, что я самый счастливый человек на земле». Но в организации произошла «смена руководства», и ей морочили голову одним временным контрактом за другим, из-за чего она чуть не распрощалась с физическим и ментальным здоровьем. «Я работала изо всех сил, тратя всю энергию на то, чтобы быть самым энергичным и заинтересованным сотрудником, – говорит она, – но новому руководству я не нравилась, как бы ни старалась».
Во время нескончаемых поисков работы у нее началась депрессия, понизилась самооценка, она сильно сожалела о вложенных в образование деньгах и перестала себя уважать. «Я сомневалась в самом своем существовании», – говорит она. «Я не так говорю? Стригусь? Одеваюсь? Я толстая?»
Отчасти проблема заключается в неверных ожиданиях: когда она получала степень магистра, преподаватели говорили ей, что после учебы она найдет работу с полной занятостью, будет получать минимум $45 000, пенсию и сразу же войдет в программу списания займов за государственную службу. В действительности после бесконечного поиска работы она устроилась не по специальности на должность, для которой была слишком образованна. Она зарабатывает $32 000. Тем не менее она считает, что ей повезло, что она – одна из немногих в своей области, кто нашел постоянную работу.