Сегодня наблюдение за работниками детских учреждений становится нормой: будь то скрытые видео-няни, камеры в кроватке (транслирующие видео на телефоны родителей), которые показывают точный момент, когда ребенок засыпает и просыпается, или постоянные текстовые проверки. Когда я работала няней, в конце каждого дня я просто подробно описывала, что малыш ел и что мы делали. Теперь нужно вносить это в приложение, что позволяет работодателям согласовывать каждое решение в режиме реального времени.
А еще есть трекеры. Чтобы снизить медицинские страховые взносы, все больше компаний внедряют программы, в рамках которых работникам бесплатно выдаются фитнес-трекеры и счетчики калорий. Суть программы проста: проходите 10 000 шагов в день или худейте, и всем будет классно! На практике, однако, это еще одно вторжение рабочего в личное и нормализация категорически антиутопической идеи: хороший работник позволяет своей компании следить за его передвижениями.
В сентябре 2017 года компания Amazon выиграла два патента на технологию браслетов, которые отслеживают перемещения работников склада и обеспечивают «тактильную отдачу» (т. е. легкую вибрацию) когда вы приближаетесь к нужному товару для доставки (или когда забираете не тот). Раскрытие патентов вызвало опасения, что Amazon будет относиться к своим работникам как к роботам, но на самом деле они уже ими стали: «После года работы в обслуживании я почувствовал себя одним из роботов, с которыми работал», – рассказал один бывший работник склада Amazon в интервью New York Times[112]. «Они хотят сделать из людей машины. Технология робототехники еще не идеальна, поэтому до тех пор они будут использовать человеческих роботов».
Или возьмем Spire Stone – небольшой, красиво оформленный трекер, который нужно носить ближе к коже. Когда с помощью различных датчиков Spire подумает, что работник испытывает стресс, он проводит ему короткую медитацию. Теоретически, Spire – это инструмент для снижения стресса на работе, который все-таки должен побуждать сотрудника работать. Верный способ повысить уровень стресса – постоянно нервничать из-за того, что странный пульсирующий камень на коже сообщает менеджеру о том, что вы нервничаете.
Некоторые тактики ограничены определенным количеством работников, служащих в особых «меняющих парадигму» компаниях. Но технологический контроль, призванный «оптимизировать» работника и увеличить прибыль, стал стандартом в индустрии быстрого питания и розничной торговли. В Vox Эмили Гундельсбергер описывает, как разные виды стресса в сфере фастфуда создают сценарий, похожий на «яму отчаяния», которую обнаружил один нейробиолог, пытаясь создать условия, вызывающие депрессию у крыс.
За сотрудниками постоянно следят, и не только назойливые менеджеры. «Все расписано по времени и посекундно контролируется по сети, – объясняет Гундельсбергер. – Если вы не успеваете, система сообщит менеджеру, и вы об этом услышите»[113]. Яма отчаяния описывает не только ощущения от работы за кассой или на гриле. Это целый набор тревог, который накапливает работник с минимальной заработной платой.
Начнем с цифровых часов, которые наказывают работников даже за минутное опоздание на смену, и общего стресса из-за графика, который с помощью алгоритмов и прошлых данных высчитывает, когда магазину нужно увеличить или уменьшить количество сотрудников в смене. На практике абсолютно нестабильные графики постоянно меняются, а рассылают их обычно всего за два дня до начала смены (за исключением отдельных городов, таких как Нью-Йорк, Сан-Франциско и Сиэтл, где трудовое законодательство требует, чтобы об изменении в расписании предупреждали за две недели). Одна администратор со стажем рассказала мне, что до 2015 года все отели, в которых она работала, вывешивали расписания как минимум за две недели. После 2015 года это стало невозможным: алгоритмы вносили изменения в последнюю минуту, в результате чего расписания часто появлялись всего за день. В то же время бюджеты на персонал сократили, что вынуждало ее и ее коллег работать по шестьдесят-семьдесят часов в неделю. Обычно у нее был всего один выходной в неделю, в который она отсыпалась.
В одной крупной розничной сети модной одежды работник рассказал мне, что алгоритм основывался на продажах за предыдущий год, без учета праздников, погоды и т. д. Некоторые компании теперь планируют смены clopen, когда сотрудник приходит на несколько часов, чтобы закрыть магазин, уходит домой, чтобы поспать, а затем возвращается в магазин на раннее открытие. Брук, которая работает официанткой в дорогом ресторане быстрого обслуживания, регулярно работает в такие смены. «Из-за этого очень трудно высыпаться», – говорит она. То же самое касается «недоукомплектованности», когда на определенный момент дня назначается только нужное количество работников.
Когда возникает внезапный ажиотаж, непредусмотренный алгоритмом, все просят подкрепления, «заставляя работников и клиентов сильно страдать», – пишет Гундельсбергер. Конечно, это бесчеловечно. Но еще и выгодно.
График работы Холли, которая недавно начала работать в отеле на ресепшн, составляется на основе прогнозируемого количества прибывающих и выбывающих в тот или иной день. Сотрудникам поопытнее дают более последовательное расписание с регулярными выходными; новичкам, как она, вручают «сумбурный» график. При clopen-сменах отгул маловероятен, «из-за чего на лету отменяются многие планы, а семья и друзья разочаровываются/бесятся из-за того, что вы сильно зависите от работы». Нет никакой гарантии, что Холли будет работать сорок часов в неделю, но с таким непостоянным графиком сложно искать другую работу. «При попытках спланировать бюджет, – говорит она, – получается черти что».
Когда вам едва хватает денег на питание или содержание ребенка, как у четверти работников фастфуда, возможности для «облегчения» или снятия стресса уменьшаются. У вас, может быть, и есть часок на спортзал, но оплатить вам его нечем. У вас меньше денег и материальных возможностей на покупку и готовку более здоровой пищи. На теле начинают появляться физические следы труда: ожоги, о которых в 2015 году сообщили 79 % работников фастфуда, или полное истощение[114]. Вам платят ничтожно мало и уж точно недостаточно, чтобы откладывать, но вы настолько измотаны работой, что зачастую проще с этим смириться.
Холли рассказала мне, что из-за работы у нее вновь проявилось «давно, казалось бы, нейтрализованное, тщательно сдерживаемое» паническое расстройство. Она пыталась объяснить своим менеджерам, что из-за непостоянного графика ей невероятно трудно справиться с тревогой, но они отвечали: «Что тут поделаешь?». Тревогу можно было успокоить лишь уволившись, но она не может уйти, пока не найдется что-то подходящее, а в разгар приступа поиск работы кажется невозможным. «К счастью, у меня есть надежные друзья, которые не дают мне погрузиться в темноту», – говорит она. – Но люди без надежных социальных/семейных опор могут не выдержать».
Стресс появляется не только когда человек выполняет заказ или приходит на работу на 15 минут раньше, так как не доверяет общественному транспорту. Он разрушает организм, который в итоге становится непригодным для любой другой работы. Стрессовая работа не только приводит к выгоранию. Она еще и загоняет в ловушку, заставляя думать, что другого выхода, кроме как продолжать работать, нет.
То же самое относится ко всем видам условной занятости: у работника без документов, хоть фермеров, хоть нянь, нет ни правового статуса, ни возможности сообщить об эксплуатации, ни средств правовой защиты в случае удержания заработной платы. «Неофициальным» работникам (среди таких часто встречаются прислуги) не нужно платить сверхурочные. Вот что происходит, когда нет возможностей: с работодателем невозможно договариваться или как-то влиять на него, по крайней мере, когда речь идет о рабочем месте.
Именно поэтому работа во фрилансе с сопутствующими ей «возможностями» стала такой привлекательной: официальная работа, хоть в ресторане быстрого питания, хоть в юридической фирме, стала настолько нервной, что фриланс, в своей сфере, либо в экономике фриланса, кажется идеальным решением.
Одержимость фрилансом
Во время Мирового экономического кризиса только в США было ликвидировано более 8,8 миллиона рабочих мест. Американцы лишились работы на стройках, в колледжах, в некоммерческих организациях, в юридических фирмах и в гипермаркетах, выходящих из бизнеса. Они потеряли работу в парках, в газетах, на общественных радиостанциях, на автомобильных заводах и в стартапах, в банках, в рекламе и в издательствах. В прошлом кризисы уничтожали рынок труда, но с восстановлением приходила и реструктуризация: рабочие места исчезали, когда компании затягивали пояса, а затем появлялись вновь, когда они чувствовали уверенность в расширении производства.
На этот раз все было по-другому; и в том числе поэтому миллениалы, которые не могли найти хоть какую-нибудь первую работу, в эту эпоху так негативно отзываются о занятости. Уточню: рабочие места были. На самом деле сначала Обама, затем и Трамп постоянно игнорировали сильные показатели создания рабочих мест. Просто теперь вакансии стали другими. «Работой» можно считать временную должность фрилансера, сезонную подработку, даже неполную занятость. Согласно одному исследованию, почти все рабочие места, «добавленные» в экономику в период с 2005 по 2015 год, были в той или иной степени «условными» или «альтернативными»[115].
Но для тех, кто отчаянно нуждался в работе, особенно для миллениалов, выходящих на посткризисный рынок, хватало пусть и мизерной, но такой долгожданной зарплаты этих вакансий. Работа на себя и экономика свободного заработка расцвела. Готовность работников соглашаться на такие условия способствовала еще более глубокому расколу производства: во-первых, нормализовав низкие стандарты фриланс-экономики; во-вторых, «переопределив» понятие «трудоустройства».