В книге «Дворцы для людей» (Palaces for the People) Эрик Клайненберг предполагает, что снижение уровня социальных связей частично коренится в стремлении к эффективности: он ссылается на исследование, которое показало, что в детском саду, где детей забирали как можно быстрее и организованнее, родители почти не знакомились друг с другом. Но когда родителей заставляли зайти внутрь, подождать и забирать детей в одно и то же время, бум – начали формироваться социальные связи[166]. Отчасти проблема заключается также в ухудшении социальной инфраструктуры общественных и частных пространств: от библиотек до ужин-клубов и синагог, которые способствовали легкому установлению неформальных, безденежных связей.
Эти места, конечно, до сих пор существуют, но они потеряли свою первостепенность, перестали быть жизненно необходимыми и, что самое главное, стали менее доступными. Из-за вопросов ответственности все чаще церкви ограничивают возможность прихожан пользоваться помещением в нерабочее время, даже если они платят за это. Многие общественные пляжи и парки взимают ограничительную плату за парковку и вход в районах, где нет общественного транспорта. Общественные футбольные поля и тропы теперь закрыли или присвоили команды, оплачивающие тренировки. Одна женщина на севере штата Нью-Йорк решила организовать книжный клуб из людей со схожими интересами, с которыми она познакомилась в интернете. Она не хотела просто устраивать его у себя дома и неделями не могла найти доступное и недорогое помещение.
«Раньше мы с удовольствием смотрели высшую Малую бейсбольную лигу в центре города», – рассказал один родитель. «Потом они перестроили «семейную зону» (открытые травянистые площадки, где любили играть дети) в платные «зоны для групп/вечеринок». Потом они переехали на новый стадион в богатый район города. Больше мы туда не ходили». Одна женщина из округа Колумбия рассказала, что в продуктовом магазине Wegmans, расположенном в районе для высшего среднего класса, в основном чернокожего, в первом зале была небольшая зона, где можно было выпить кофе и перекусить. «Люди часто приходили туда на церковные собрания, поиграть в настолки и поучиться, – сказала она. – Теперь там висят запрещающие таблички».
Тереза, постдок из Бостона, сознательно решила присоединиться к игровой группе, потому что они каждую неделю встречались в определенное время в одном и том же месте. «Иначе мы с друзьями играем только раз в месяц, – говорит она, – потому что нужно сильно потрудиться, чтобы найти подходящее время и место». Именно в этом и заключается помощь социальной инфраструктуры: она спасает от бесконечного изменения планов. Встречи Клубов Львов, Орлов, Лосей или Оленей исправно проходили во всегда доступном помещении (с парковкой!). Также у церковных и библейских групп, БОО[167] и Младшей лиги[168], НАСПЦН[169] и Лиги женщин-избирательниц. Отчасти из-за их постоянства туда было легко вступить.
Но, когда работы и родительских обязанностей становилось все больше, а приоритеты смещались на семью, от трудоемких групповых обязательств было проще всего отказаться. Люди приходили все реже, и группы стали исчезать, и не было почти ничего, по крайней мере такого же дешевого, регулярного, светского, или не ориентированного на детей, что могло бы их заменить. Можно сколько угодно рассуждать о ценности групповых видов спорта, но посещать футбольный матч ребенка и сидеть почти всю игру в стороне, разгребая рабочую почту, это не то же самое, что играть в команде самому.
Я не первая, кто говорит об этом. Многие читали об исследованиях, которые показывают, что волонтерство делает счастливее, что личное общение и смех целительнее цифрового общения, что спокойные религиозные или разнообразные раздумья уравновешивают и снимают тревогу. Известно, что досуг, особенно тот, который, по словам Патнэма, является основой социальных связей, помогает чувствовать себя лучше.
Но для многих людей одна только мысль об этих занятиях уже требует непосильных энергозатрат. Короче говоря, мы слишком устали, чтобы отдыхать и восстанавливать силы. Меган, белокожая девушка из Олбани, работает на полную ставку административным помощником и подрабатывает продавцом в книжном. На свободное время у нее есть где-то около часа в будни и день в выходные, но ей все чаще кажется, что личное общение, особенно свидания, «отпугивают и эмоционально истощают». Даже общение с лучшей подругой выматывает ее.
Рози, литературный агент из Нью-Йорка, все время думает о стоимости досуга: «Валяться и листать Twitter – это бесплатно, – говорит она, – но активная жизнь в Нью-Йорке требует больше энергии, как физической (везде ходить пешком), так и умственной (изучать изменения в работе метро и автобусов)». К тому же, говорит она: «Если от занятия у меня не будет хорошей фотки для Instagram, можно его и не делать». Лаура, специалист по работе с особыми детьми из Чикаго, вообще не хочет встречаться с друзьями, ходить на свидания или готовить; она так устает, что хочет просто врасти в диван. «Но потом я не могу сосредоточиться на том, что смотрю, и в итоге снова отвлекаюсь и не могу полностью расслабиться», – объясняет она. «Посмотрите, я вам рассказываю, что неправильно отдыхаю! Мне стыдно от того, что я чувствую себя плохо! Но когда у меня появляется свободное время, я просто хочу побыть одна!»
А с появлением детей это напряжение только растет. Клэр 29 лет, она живет с мужем и двумя детьми в восточной Пенсильвании. Ее муж работает на двух работах (в офисе и как внештатный автор), а она работает неполный рабочий день (12–16 часов в неделю) и остается дома, чтобы заботиться о детях. Она также осваивает новую профессию (связанную с компьютерными сетями), поскольку на ее нынешней работе невозможно развиваться. Раз в пару недель она выбирается на встречу с друзьями, но иногда они не видятся по несколько месяцев: просто всех слишком сложно собрать. Раз, может быть, два в месяц они с мужем зовут няню, чтобы сходить на свидание. «Мне приходится буквально заставлять себя и планировать все заранее, если я хочу с кем-то встретиться или куда-то сходить, потому что волну сдвигов в дневном расписании очень трудно пережить», – признается она. «Я очень часто отменяю встречу в последний момент, потому что вымоталась за день».
С таким образом жизни важно делать паузу – я постоянно слышу эти слова, и сама себе их говорю. Встречи с друзьями, людьми, которые нас любят и дорожат нами, конечно, выбивают нас из графика. Но эти графики и есть наша жизнь. А что такое наша жизнь без других?
Мы смотрим телевизор, курим больше травы и пьем, чтобы заставить себя расслабиться, мы возносим и прославляем поведение интровертов футболками с надписями «Извините за опоздание / я НЕ хотел приходить». Мы пытаемся смириться с действительностью. Но мне не дает покоя один факт: скорее всего, вы бы по-другому проводили свободное время, будь его у вас больше, чем сейчас, в эти редкие, многозадачные, пропитанные усталостью дни. До великих устремлений, самых любопытных, творческих и сострадательных граней наших личностей всего лишь рукой подать, они не спрятаны в глубинах нашей жизни. Нам просто нужно пространство, время и отдых, чтобы дать им раскрыться.
Иногда я специально встаю в самую длинную очередь в продуктовом магазине и наблюдаю, как я реагирую на свою нетерпеливость – неспособность находиться наедине с собственным разумом, хотя бы пару лишних минут. Я зависима от внешних раздражителей. Я разучилась не только ждать, но и отпускать свой разум блуждать и играть. В книге «Как ничего не делать: борьба с экономией внимания» (How to Do Nothing: Resisting the Attention Economy) Дженни Оделл искусно убеждает, что необходимо игнорировать все порывы к продуктивности и совершенству, которыми пропитаны жизнь, досуг и прочее. То есть нужно по сути ничего не делать, по крайней мере, ничего из того, что при капитализме считается созданием ценности.
Оделл с большим удовольствием изучала названия флоры и фауны в ее местном парке. Изучая названия, мы по-настоящему их замечаем: видим их, тратим вро́емя на узнавание просто потому, что они занимают то же пространство, что и мы. Они важны и ценны просто потому, что они существуют, а не потому, что они помогают лучше работать, быть более привлекательным партнером или стабильно зарабатывать.
«Бездельничать» можно множеством способов, и не обязательно изолироваться от интернета или целенаправленно выбирать самую длинную очередь в продуктовом. Заботиться о других, ходить на службы, петь, разговаривать, оставаться наедине с собой – все это поистине радикально непродуктивные занятия. Они подпитывают нас и других, вот в чем их важность. Полная остановка.
Оделл утверждает, что мы дошли до того, что обесцениваем все силы, конкурирующие за наше внимание, говоря, что они «раздражают» или «отвлекают». Таким образом она описывает развившуюся зависимость от социальных сетей, страх пропустить важное письмо, манию как-то монетизировать и приумножить личную «пользу» от досуга. Отвлекающие факторы же, пишет Оделл, «мешают нам заниматься тем, чем мы хотим», а это в свою очередь «накапливается и мешает нам жить той жизнью, которой мы хотим жить». Таким образом, «лучшие, самые живые» наши стороны, подпадающие под определение «раздражающих» и «отвлекающих», «вымещаются безжалостной логикой целесообразности».
Замечать выгорание очень часто значит замечать то, что повседневные занятия – занятия, составляющие бо́льшую часть жизни – на самом деле несопоставимы с той жизнью, которую вы хотите прожить, и с тем смыслом, который вы хотите в ней найти. Вот почему выгорание – это не просто зависимость от работы. Это отчуждение от самого себя и от желаний. Если отнять у вас работоспособность, что от вас останется? Найдется ли там ваша индивидуальность? Поймете ли вы, что вам нравится и что раздражает, оставшись наедине с собой, когда никакая усталость не заставляет вас выбирать путь наименьшего сопротивления? Сможете ли вы двигаться дальше, успокоившись хоть на минуту?