.
Современное воспитание так или иначе постоянно вызывало сомнения в собственной компетентности. Но никогда еще эти сомнения не распространялись так сильно и в стольких направлениях. Сложно сказать, как и про все ожидания, идеалы и идеологии, кто на самом деле обеспечивает соблюдение этих стандартов воспитания. Их никто не любит, и все же они держатся, порождая своего рода неофициальное полицейское воспитательное государство, декларирующее себя в сплетнях, пассивно-агрессивных комментариях на Facebook и «благонамеренных» комментариях на форумах поддержки мам.
По крайней мере, так обстоит дело у буржуа, твердой верхушки среднего класса, преимущественно белого населения, которое является истинным создателем и арбитром этих норм, мерилом, по которому измеряется и признается неудовлетворительным современное воспитание детей. Неважно, если у вас нет дополнительного дохода, чтобы покупать экологически чистые продукты, откладывать деньги на оплату колледжа или постоянно присматривать за детьми после школы. Неважно, отказываетесь ли вы из-за принципов или из-за денег, если вы хотите для себя или своих детей совсем другого. Отказаться от стремлений – значит объявить себя в глазах всего общества заведомо плохим родителем.
Возьмем, к примеру, широко обсуждаемую тему грудного вскармливания: «лучшая» материнская практика, которую, по крайней мере относительно, нахваливают, потому что она «бесплатна» и, если нет медицинских осложнений, теоретически доступна всем матерям. Но консультанты по вскармливанию не бесплатны. Так же, как и молокоотсосы, лактационные вкладыши, бутылочки, мини-холодильники, специальные бюстгальтеры и топы, которые помогают матерям справляться с реалиями длительного кормления грудью, если они не с ребенком. Кормление занимает очень много времени – роскошь, которой у многих работающих матерей, особенно бедных, просто нет. По словам Синтии Колен, социолога здравоохранения, только 12 % работающих женщин и 5 % низкооплачиваемых работниц имеют доступ к хоть какому-то оплачиваемому отпуску; в результате «большинство женщин вынуждены отказываться от дохода, чтобы кормить грудью»[178].
А после грудного вскармливания хочется кормить детей сбалансированно. Социолог Кейтлин Дэниел обнаружила, что бедные родители точно знают, какие виды продуктов наиболее полезны для здоровья детей. Но любой родитель знает, сколько еды выбрасывается, когда вводишь новые продукты питания и расширяешь рацион ребенка, а при жизни на талонах на питание это огромный риск. Дэниел рассказывает об одной бедной матери из своего исследования, которая изо всех сил пыталась обеспечить здоровое питание на свои незначительные средства, в том числе искала помятые овощи по скидке и готовила их с рисом, фасолью или пастой. «Если эти блюда доедать, то они относительно недорогие», – объясняет Дэниел. – Но, когда дети от них отказываются, доступное блюдо превращается в финансовое бремя. Неохотно эта мать соглашалась на замороженные буррито и куриные наггетсы, которые предпочитала ее семья»[179].
Дело не в том, что бедные родители не знают, что такое хорошее воспитание. Дело в том, что из-за различных сил оно становится недоступным. Для белых представителей среднего класса отказ от участия в таких практиках может обернуться социальным остракизмом. Но для темнокожих или смуглых родителей такой отказ способствует социальной стигме о лени и невежественности всей расы. А в некоторых случаях это может быть использовано как доказательство преступной халатности. В 2014 году женщина из Южной Каролины разрешила своей девятилетней дочери во время летних каникул поиграть в известном парке, пока сама была на работе[180]. До этого она разрешала дочери играть на ноутбуке у нее на работе, но, когда ноутбук украли, дочь попросила пойти в парк. Когда кто-то из взрослых в парке спросил, где ее мать, она ответила: «На работе». Женщина вызвала полицию, мать была арестована за «противоправное поведение в отношении ребенка», а дочь передали во временную приемную семью.
Во многом история похожа на случай профессора Калифорнийского университета в Ирвайне, которая разрешила своему сыну пойти на детскую площадку после школы. Но последствия были совершенно разными: профессор ограничилась пассивно-агрессивным электронным письмом мужу и звонком директора школы. Женщину из Южной Каролины обвинили в преступлении и отобрали у нее ребенка. И это зависело от расы и класса: мать из Южной Каролины – черная, а ее ребенок был в парке, пока она работала в «Макдоналдсе». Профессор – белая, да и в общем профессор.
Каждый якобы имеет право решать, как воспитывать ребенка, если это не несет прямой угрозы для него. Но в современном обществе белые представители среднего класса по-прежнему устанавливают стандарты наилучшего воспитания. Если по правилам победить невозможно, это не значит, что эти родители не будут заставлять всех (в том числе и себя) играть до изнеможения.
Выгорание наступает, когда разница между идеальной и настоящей реальностью становится невыносимой. Как в работе, так и в воспитании детей. Общая черта миллениалов заключается в том, что нам внушили мысль о том, что неудачи – например, неспособность найти надежную работу, накопить на дом или избежать лавины медицинских долгов – можно списать на то, что мы просто плохо стараемся. Как говорит социолог Вероника Тиченор, «работа не изменилась. Все по-прежнему работают так, будто у каждого дома есть жена. Каждый должен быть идеальным сотрудником и не должен отлучаться, чтобы позаботиться о больном ребенке. Если семье трудно найти в этом равновесие, то это их личная проблема. У всех семей одна и та же проблема? Значит, она уже социальная»[181].
И все же мы продолжаем относиться к этой социальной проблеме как к личной. Точнее, считаем ее проблемой матерей. На женщин издавна возлагалась задача примирения или успокоения тревог, сопровождающих общественные перемены, и современным матерям тоже приходится с этим сталкиваться. Когда женщины начали выходить на профессиональный рынок труда, возникшие опасения об «осиротевших» детях, неухоженных домах и женоподобных отцах-домоседах нужно было как-то подавить, чтобы обратная реакция не свела на нет весь достигнутый небольшой прогресс. С молчаливого согласия женщины могли работать, но только если они соответствуют всем остальным общественным требованиям. Они могут быть амбициозными, но при этом должны быть милыми; властными, но при этом сексуальными; трудолюбивыми, но при этом хорошо готовить; разносторонними, но при этом добросовестными домохозяйками; лидерами, но при этом женственными; трудоголиками, но при этом любящими родителями. Для ясности: мамы-бумеры тоже зависели от многих из этих ожиданий, но от них почти не требовали выполнять и демонстрировать эти качества в интернете для массового потребления.
Мужчины участвуют в создании и укреплении этих идеалов, но главными арбитрами успеха или неудачи являются другие женщины. Это один из самых вредных элементов патриархального контроля: женщины, которых он порабощает, становятся главными исполнителями его идеологии. И наиболее ярко это проявляется в конкурентном мученичестве, описанном многими женщинами с разным отвращением: «Белые/желчные женщины, кажется, сделали мученичество своей философией воспитания», – рассказала Кайли, белая женщина из Чикаго. «Виноватой себя можно почувствовать от чего угодно: и от покупки ВСЕГО НЕОБХОДИМОГО, и от непрошенных советов по грудному вскармливанию, и от того, что ребенок толстеет. Мне кажется, мы скорее усложняем себе жизнь, чем просто живем».
Функционировать таким образом, постоянно включая одни и те же стандарты, которые только бестолково усложняют жизнь, психологически невыносимо. И к тому же просто изнурительно. Тем более когда все это подавленное разочарование некуда девать, кроме как на конкуренцию с другими мамами: «Вместо того, чтобы предложить справедливую демонстрацию сообщества или решение проблем, мамы почти всегда пытаются превзойти ваш источник родительского отчаяния своими похожими, но явно гораздо более серьезными проблемами», – объясняет Лорен, которая называет себя «белой бедной студенткой колледжа» на Тихоокеанском Северо-Западе. «Мы могли бы с легкостью помочь друг другу: одна развлекает детей, пока другая отдыхает пару часов в одиночестве, но тогда мы бы признали, что нам нужна помощь и мы явно не справляемся с родительскими обязанностями. Лучше смертельной хваткой судорожно цепляться за факел мученичества».
Кэти, живущая в пригороде Новой Англии, отмечает, что это самопожертвование переплетается с тем, что она называет «инстаграм-воспитанием»: «когда публикуешь только красоту, великолепные отпуска, улыбающихся детей, но дичь – никогда». А когда все-таки постишь или пишешь в блоге о ней, то «обязательно заостряешь на ней внимание». Сейчас друзья и родственники в основном следят за семьей в Instagram и Facebook. Это места для документирования (всегда светлой и очень милой) повседневности, но они заточены под зрелище: поездки, шикарные празднования дня рождения, самые милые наряды, самую неразлучную семейную жизнь. Саша, белая мама высшего среднего класса из Бруклина, описывает инстаграм-мамочку как «классную, состоявшуюся маму, которая ведет суперорганизованный календарь семейных встреч, хочет заниматься классным сексом независимо от того, во сколько дети легли спать, умеет разделять работу и дом и никогда не разрешает своим детям смотреть телевизор или есть хлопья на ужин».
Но инстаграм-воспитание – это лишь современное проявление культа «занятости», которое специалист в области коммуникаций Энн Бернетт отслеживала в течение многих лет по семейным праздничным письмам: длинным, описательным отчетам о проведенном семьей годе, которые отправляют по праздникам. Накопив приличный объем, она заметила закономерность в том, как авторы писем (почти всегда матери) описывали жизнь семьи: как бесконечный, плотный, неистовый поток