Одна подруга вообще ушла с работы. Другая перешла на четырехдневную неделю, но задач выполняла столько же. На работе не было укромного места, чтобы сцедиться. Даже самые ярые феминистки из моих подруг, казалось, смирились с тем, что их мужья не вытягивают равное распределение домашних обязанностей. Я видела, как усердно они работали изо дня в день и как накапливалась усталость. Они так любили своих детей, и я любила их детей. Я люблю детей! Я была няней! Они нашли рабочий подход. Почему я не могу?
Какая информативная формулировка: они нашли рабочий подход быть родителем. Работая интенсивнее, дольше, многообразнее. Раньше дети были трудовой необходимостью: ртом, который нужно было кормить, но который также облагораживал объем обязательной работы. Но современные стандарты воспитания полностью превратили детей в работу. Нужно работать вне дома, чтобы заработать на оплату их планируемого воспитания, а также на усилия, которые придется для этого приложить. На книги, которые нужно прочитать, группы, в которые нужно вступить, отупляющие групповые занятия музыкой, которые нужно посещать, стресс при выборе школы, которому нужно сопротивляться, на растущее выученное осуждение, полностью поглощающее естество. Работать, работать, работать.
Вот почему я не могу представить себя на этом месте: я и так уже загоняю себя в могилу, разрываюсь на части, с трудом выживаю. Если я буду больше работать – без поддержки, собственного жилья или сострадания – то окончательно рассыплюсь.
Я знаю, что мне возразят: воспитание детей превыше всего. Оказавшись в таком положении, вы бы смогли как-то приноровиться. Но моя отрасль и специальность и без этого нестабильны. Без возможности постоянно работать я лишусь возможности выделяться. Конечно, у меня будет любимый ребенок. И при этом, скорее всего, я буду частично или полностью безработной.
Когда люди задумываются о рождении ребенка, они часто говорят, что для этого нужно «все просчитать»: они перестанут тратить деньги на эту статью бюджета или привлекут члена семьи, чтобы он заменил дневного воспитателя. Или убедят себя с помощью различных удобных заблуждений, что будет не так уж трудно или что сложности быстро закончатся.
У меня просто не получается все просчитать. Особенно финансы. Но даже когда я уехала из Нью-Йорка и стала стабильно зарабатывать, у меня не получалось учитывать другие вещи. Я столько лет работала как проклятая и в конце концов благодаря большой удаче оказалась в теоретически безопасном месте: на работе, в своей жизни, с моим партнером. Я достаточно прочитала и увидела, чтобы понять, как в моем конкретном сценарии дети могут все это разрушить.
Я хочу пояснить: сами по себе дети не являются социальными проблемами. Дети – это замечательно. Когда я разговаривала с родителями об их выгорании, я обязательно спрашивала их о том, что радует их больше всего, и они отвечали очень благородно. Но современная организация нашего общества – школы, работы, взаимодействия гендера с этими институтами – превращает детей в маленькие живые бомбы. Не столько их самих, сколько ожидания, финансовые и трудовые реалии, которые им сопутствуют.
Каждый день люди решают, что готовы к крушению ради детей. И, если честно, десять лет назад я решила пойти на другое крушение: огромный студенческий кредит. И в наши дни дети – гораздо более дорогостоящий источник разрушений, чем докторская степень, но толкают нас к решению рожать все те же побуждения: нам просто кажется это правильным, наилучшим возможным выбором, кажется, что мы об этом не пожалеем. Наша жажда размножения, как и жажда знаний, затуманивает сознание, лишает способности отрицать, что суровая действительность действительно сурово с нами обойдется.
Можно сказать, что так мыслят миллениалы (я уникальный, и если я буду больше работать, то все изменится) или американцы, или просто люди, поскольку наш разум вынуждает нас воспроизводить наш вид. Наши тела, в конце концов, тысячелетиями примерно так и поступали: иначе как убедить женщин проходить процесс родов, снова и снова? Но всю историю современной цивилизации женщины также постепенно осознавали, что могут выбирать наравне с мужчинами: сначала не рожать столько детей, а затем, сейчас, не иметь детей вообще.
Я решила не иметь детей. Я понимаю, что кому-то это покажется эгоизмом и что потакание себе стало необходимым способом самосохранения. Но если наше общество продолжит недоброжелательно относиться к родителям в целом и матерям в частности, все больше миллениалов будут отказываться от детей.
В августе 2019 года NPR выпустил статью о миллениалах под названием «Меньше секса, меньше детей». В статье, как и во многих других материалах подобного жанра, вину за этот спад возлагают на онлайн-знакомства, увеличение времени нахождения в интернете, а также на то, что молодые мужчины и женщины отдают предпочтение карьере. Рашми Венкатеш, тридцатилетняя замужняя доктор наук, рассказала NPR о том, как она представляла себе «полностью сформированную профессиональную жизнь и полностью сформированную семейную жизнь». Но она просто не могла представить, как повлияет на ее карьеру декретный отпуск в три или четыре месяца или как она будет оплачивать дальнейший уход за ребенком. Идея полностью сформированной семейной жизни «отошла на второй план»[199].
Истории, как у Рашми или у меня, встречаются все чаще. И они не единичны; накапливаясь, они приводят к значительным статистическим изменениям. Только в 2017–2018 годах рождаемость снизилась на 2 %. Общее число рождений стало таким же низким, как 32 года назад. Кто не заводит детей и переживает «сексуальную засуху»? Миллениалы. И хотя увеличение времени нахождения в интернете, приложения для знакомств и карьерные амбиции могут быть прямыми причинами уменьшения секса и уменьшения количества детей, настоящая причина – выгорание.
Мы проводим больше времени в интернете, потому что это наша работа – сидеть там или потому что мы настолько устали, что единственное, на что мы способны в, скажем так, свободное время – быстренько полистать соцсети или новости. Мы зацикливаемся на приложениях для свиданий не потому, что так свидания лучше, а потому, что так эффективнее: строка в расписании, которой можно уделить пять минут между делами. Свиданий становится меньше не потому, что люди не знают, как интерпретировать онлайн-общение, как предполагают некоторые, а потому, что свидания отнимают много времени, которое можно было бы посвятить работе, на знакомство с одним или несколькими людьми. Или же после долгого дня, проведенного за компьютером, мы изо всех сил пытаемся заставить себя пообщаться с кем-то, кроме своей собаки. Мы перестали заниматься сексом не потому, что нам не нравится; мы просто выбились из сил.
Мы не ждем и отказываемся от детей не потому, что дорожим карьерой сильнее, чем детьми. Мы просто не понимаем, как в нашем обществе, в его нынешней конфигурации можно сделать и то, и другое, не потеряв при этом себя. Женщин и так считают гражданами второго сорта. В статусе матери их положение только усугубляется, им приходится работать еще усерднее, чтобы доказать обратное или жить так, чтобы отказаться от этой участи.
Годами американцы смирялись с проблемой выгорания. Многие наши родители поступали также в надежде на лучшую, более безопасную жизнь без выгорания для нас; и все же мы сами продолжаем смиряться с ним и сегодня. Мы работаем больше за меньшие деньги, а в своей усталости и нестабильности виним собственные недостатки, а не общество. Но отказ от решения проблемы выгорания имеет последствия: разумеется, для каждого человека, но также и для страны в целом.
Я не спекулирую. Взгляните на Японию, где коэффициент рождаемости в 2018 году составил всего 1,42. Чтобы население страны не менялось – даже не росло, а хотя бы не менялось – требуется коэффициент рождаемости 2,07. Но год за годом число рождений в Японии уменьшается. Рождаемость в 2018 году была самой низкой с тех пор, как в стране начали вести ее учет в далеком 1899 году.
В 1995 году только 10 % японок в возрасте от 35 до 39 лет никогда не были замужем. В 2015 году почти четверть женщин этой возрастной группы не состояли в браке. Если взглянуть шире, то легко понять, почему: выйдя замуж, работающие женщины по-прежнему должны выполнять большую часть домашних обязанностей и ухода за детьми. Они часами развешивают белье, моют посуду, готовят, заполняют бесконечные бумаги для детских дошкольных учреждений: журналы активностей, ежедневные записи о занятиях и питании, подписи на каждом домашнем задании. Японская версия родительства с Pinterest – тщательно продуманный обед, оформленный в определенной тематике.
Согласно одному исследованию правительственных данных, японки, работающие более 49 часов в неделю, по-прежнему еще и выполняют около 25 часов работы по дому. Их мужья в среднем занимаются домом меньше пяти часов. И даже если мужчины хотят чаще помогать с домашними обязанностями, корпоративная культура переработок практически лишает их этой возможности. От работников всех сфер ждут, что они будут регулярно развлекать клиентов и начальство, затмевая американские стандарты[200]. Отказаться от работы, в общем, нельзя, что объясняет, почему в 2018 году только 6 % японцев, работающих в частном секторе, действительно взяли отпуск по уходу за ребенком. Из целого года, доступного работающим отцам, обычный мужчина берет всего пять дней[201]. Как сказала Кумико Немото, профессор социологии Киотского университета, в интервью New York Times: «Очевидно, многим женщинам с работой очень трудно найти мужчину, готового растить ребенка»[202].
И выгорание побеждает: в 2017 году сотрудники четверти японских компаний в месяц работали более восьмидесяти часов