сверхурочно, часто бесплатно[203]. Работникам положено 20 дней отпуска в год, но 35 % из них не используют ни одного дня. В Японии даже существует слово для обозначения самоубийств от переутомления – «кароси». Это слово вошло в широкий обиход в 1980-х годах, когда Япония встала на путь мирового господства. Но тогда переутомление также означало пожизненную безопасность: человек посвящал себя работе, которая, в свою очередь, благодарила долгосрочной заботой о нем и его семье. Но все изменилось, кроме продолжительности рабочего дня и корпоративного давления.
В последние годы японское правительство предпринимает усилия, чтобы остановить то, что оно считает кризисом рождаемости и труда, угрожающим будущему всей нации. Оно проводило кампании в поддержку рождаемости и брака, вводило «премиальные пятницы», которые обязывают работодателей разрешать всем работникам уходить в последнюю пятницу месяца в три часа дня без вычета зарплаты, а также предпринимали попытки ограничить обязательную сверхурочную работу без оплаты[204]. В январе 2019 года министр охраны окружающей среды страны попал в заголовки, объявив, что планирует взять отпуск после рождения ребенка: целых две недели, распределенные на три месяца. Но многие японцы по-прежнему скептически относятся к тому, что любые из этих изменений приведут к существенным переменам. Матерям в Японии больше не приходится работать до десяти вечера, только это не значит, что и их мужьям можно так же или что у тех же самых женщин останется возможность повышения по службе или другие преимущества на рабочем месте, если они не смогут доказать свою преданность делу наравне с коллегами-мужчинами.
Япония ждала, пока наступит кризисная ситуация, и только потом решила действовать. Но эти действия не позволяют комплексно решить как проблему культуры выгорания, так и гендерного дисбаланса, который ей сопутствует. Столкнувшись с перспективой вкалывать до изнеможения в одиночку – и добиваться успеха – или вкалывать до изнеможения, при этом поддерживая дом, пока их карьера буксует на каждом повороте, неудивительно, что так много японок отказываются от брака, материнства или от мысли, что женственность требует и того, и другого.
Япония уникальна, скажут люди. У нас такого не будет. Но идеологические терзания и противоречия Японии не сильно выделяются на фоне Соединенных Штатов или любой другой страны. Случай Японии не уникален, но поучителен: это четкий сигнал о том, что, когда общество игнорирует, стимулирует, ценит или иным образом стандартизирует выгорание, оно ставит себя под удар. Возникающий в результате дисбаланс может быть заметен не сразу. Но со временем трещины в самых сокровенных идеологических основах нации – что упорный труд вознаграждается, что лучшие добиваются успеха, что образование первостепенно, что все наладится – разрастаются зияющей пустотой. В Америке мы пытаемся на скорую руку заполнить эти трещины очередной работой: очередными письмами, занятиями для детей, постами в социальных сетях. Мы продолжаем работать до изнеможения, иначе что будет, если мы остановимся?
Но постепенно что-то начало меняться. Может, вы сломались, хотя вряд ли. Может быть, вам надоело постоянно читать посты о «лайфхаках» и захотелось выкинуть телефон в окно. Может, вы поехали в отпуск и ничего не почувствовали. Может, вы поняли, что бессмысленно листали Instagram на светофоре. Может, начали что-то осознавать, пока читали эту книгу. Как бы ни выглядел этот сдвиг, откровение остается неизменным: так быть не должно.
Это невероятно освобождающая мысль: необязательно все должно быть, как нас учили, «так, как есть». Если мы примирились с нынешней реальностью, это не значит, что так и надо. Потому что это правда, которая не теряет своей сути, если другим приходится с ней мириться: мы не должны выбирать между успехом в работе и процветанием как личности. Мы должны прислушиваться к своему организму, когда он всеми известными ему способами говорит, что нужно остановиться. Воспитание детей не должно быть соревнованием. Досуга должно быть больше. Нужно максимально отдалиться от неравенства в домашних обязанностях. Мы не должны так переживать, пугаться, тревожиться по любому поводу.
А если мы откажемся работать до тех пор, пока все мы или планета не умрем? Или начнем отрицать, что заслуживаем дерьмовой зарплаты за значимую работу? Что если мы не позволим работе просочиться в каждую щель нашей жизни? Фондовый рынок не должен быть показателем нашего экономического здоровья. Частный капитал должен быть запрещен или строго регулироваться. Богатые не должны быть такими богатыми, а бедные – бедными. И мы не должны оправдывать ни одну из этих непростительных реальностей во имя старых, испорченных мифов о нашей сущности и принципах, особенно когда их сохранение приносит пользу только тем, кто уже находится у власти.
Нам не нужна анархия как таковая, но нужно признать, насколько мы близки к краху и насколько мы готовы к существенным изменениям. В конце концов, обе тенденции можно легко использовать. Можно провести кривую линию между выгоранием, отчаянием и экзистенциальным кризисом, которые его сопровождают, и белым национализмом, яростным женоненавистничеством в интернете и неофашизмом. Вместо того чтобы определить истинную причину наших эмоциональной и финансовой нестабильности, миллениалы обращали и будут обращать свой взор и вину туда, куда им скажут. На других матерей, на иммигрантов, на людей, отличающихся от нас, или более напуганных, чем мы. Отчаяние толкает людей на решения, которые в данный момент имеют какой-то смысл и обещают какое-то облегчение. И если такие решения непозволительны, это не значит, что они необъяснимы.
Выгорание охватило нынешнюю стадию капитализма. Оно изменяет и заражает каждое взаимодействие; оно преследует каждое решение. Оно отупляет и растаптывает нас; мы так к нему привыкли, что забыли, как его бояться. Мы только сейчас начинаем замечать его долгосрочные последствия и относиться к ним серьезно. А это еще и значит, что настало время действовать.
Но у меня нет для вас четкого списка действий. Я стараюсь как могу показывать, а не указывать. Все прочитанные мною книги об экономике или о нашей невольной зависимости от телефонов, или о родительском переутомлении заканчивались решениями. В одних были удобные чек-листы и коробочки с «ежедневными советами», которые могли бы изменить повседневность; в других – обширные, подробные стратегические решения. Все эти идеи были убедительными, интересными и совершенно бесполезными. Очередной способ подвести себя и, по сути, весь мир.
Вот почему этим проектом, с первоначального замысла в виде статьи и до книги, я никогда не собиралась говорить вам, что делать. Я не могу исправить вас, когда вас сломало общество. Поэтому я попыталась дать вам возможность ясно увидеть себя и окружающий мир. Так что взгляните на свою жизнь. На свои представления о работе. На свои отношения с детьми. На свои страхи, телефон и электронную почту. Внимательно оцените свою усталость и напомните себе, что ее не снимет ни одно приложение, ни одна книга по саморазвитию, ни одна система питания. Таков симптом жизни миллениала в современном мире. И в зависимости от расы, класса, работы, долгов и иммиграционного статуса он лишь усугубляется. Но вы в силах изменить это. Вы не можете оптимизировать себя, чтобы победить его, или работать усерднее, чтобы он быстрее прошел. Но вы можете найти и почувствовать солидарность со многими людьми, которые чувствуют себя если не точно так же, то хотя бы похоже.
Вот что мы можем сделать. Мы можем объединиться в нашем сопротивлении привычному порядку вещей. Мы можем отказаться винить себя в масштабных провалах общества, но при этом понимать, как страх потерять и без того хлипкое положение заставляет чрезмерно защищать имеющиеся у нас привилегии. Мы можем признать, что недостаточно пытаться улучшить что-то для себя. Мы должны улучшить жизнь для всех. Именно поэтому реальные, существенные изменения должны исходить из государственного сектора, и мы должны массово голосовать за тех политиков, которые будут неустанно агитировать за это.
Мы не должны оценивать себя и других по количеству выполняемой работы. Мы не должны обижаться на своих родителей, бабушек и дедушек за то, что им было легче, чем нам. Мы не обязаны мириться с мыслью, что расизм или сексизм останутся с нами навсегда. Мы можем понять впечатляющую и радикальную мысль: все мы ценны просто потому, что мы есть. Мы можем чувствовать себя не такими одинокими, не такими опустошенными и такими живыми. Но потребуется много усилий, чтобы осознать, что добиться этого, на самом деле, можно не бесконечной работой.
Миллениалов принижают и превратно воспринимают, обвиняют в том, что они борются с ситуациями, ко обречены на провал. Но если у нас хватило выносливости, способностей и ресурсов загнать себя работой так глубоко в могилу, то у нас хватит сил и на борьбу. У нас мало сбережений и нет стабильности. Мы едва сдерживаем свой гнев. Мы – кучка тлеющего пепла, плохое воспоминание о своих лучших чертах. Недооценивайте нас на свой страх и риск: нам больше нечего терять.
Благодарности
Безмерная благодарность этим людям: Каролине Вацлавяк и Рейчел Сандерс, моим редакторам в BuzzFeed, за то, что помогли довести первоначальную статью о выгорании от замысла до завершения и в целом доработали мои дикие идеи; остальным членам команды BuzzFeed Culture, бывшим и нынешним (Скаачи Кул, Пьеру Домингес, Элисон Уиллмор, Бим Адевунми, Томи Обаро, Майклу Блэкмону, Шеннон Китинг); моему непоколебимому агенту Эллисон Хантер, которая была со мной с самого начала и помогла мне приспособиться к редакторской проницательности и терпению моего редактора Кейт Наполитано, которая освещала мне путь через три совершенно разные книги. Спасибо также сотрудникам Janklow