– Господа, я попросил бы вас прекратить пикировку, – замахал руками самый молодой из присутствующих за столом, мистер Хиггинс, которому было всего-то лет сорок. – Эдак вы меня пустите по миру, а мне еще готовить приданое двум моим дочуркам и сыну негоднику нужно что-то оставить.
– Уж вам-то чего прибедняться? – вздернул бровь Лоурен. Не сказать, что подобная ставка его обрадовала, но все же не так уж и огорчила. – Ваши дела как никогда хороши.
– Вот я и желаю, чтобы они оставались таковыми и впредь. И потом, господа, сдающий назвал ставку, и правила запрещают ее менять. Что же касается мистера Робертса, то все вы прекрасно знаете, что он и впрямь зарабатывает вовсе не за карточным столом. Как и все мы, смею заметить. Так что я полностью поддерживаю Джефа, разве только ставка в пенни и впрямь слишком уж мала. Предлагаю зафиксировать правилами клуба предложенную Джоном ставку в один шиллинг.
– Господа, а я поддерживаю мистера Хиггинса, – вдруг произнес Лоурен. – Во-первых, я согласен с Джефом и Рэтом, что мы собираемся здесь больше развеяться от хозяйственных забот. Во-вторых, если кто-то посчитает данную ставку слишком незначительной, он всегда может поднять ее хоть до нескольких фунтов.
После непродолжительного обсуждения и споров – а иначе никак в обществе, где собирается сразу столько уважаемых плантаторов, – предложение Хиггинса было принято. Наконец карты розданы, и игра началась. Причем, несмотря на высказывания, звучавшие до этого, ставки поднимались достаточно осторожно. Плантаторы не авантюристы, как капитаны каперов, они скорее расчетливые хозяева, поэтому риск это не их стихия. И потом, они как никто другой знают, что состояния складываются из мелочей.
– Поднимаю ставку до трех шиллингов, – сделал свой ход Лоурен, после чего обратился к Робертсу, промокнув лоб платком с кружевным обрамлением (игра вовсе не запрещала беседы): – Джеф, может, все же объясните, отчего вы с таким упорством придерживаетесь русской моды?
– Х-ха. Как говорят русские – снова-здорово.
– Нет, вы не подумайте ничего эдакого. Просто вы все время отмахиваетесь от этих вопросов, меня же гложет самое банальное любопытство, без какой-либо подоплеки. От всех побывавших в России я слышал, что русские упорно копируют европейское одеяние и манеры. А вы, наоборот, предпочли русское платье.
– Ну, во-первых, господа, это, если можно так выразиться, новый русский стиль, не имеющий с их допетровским одеянием ничего общего. Во-вторых, я ни с кого не беру пример, а делаю то, что считаю для себя выгодным и удобным. Повышаю ставку до четырех шиллингов.
– Хорошая карта, Джеф? – окинул его испытующим взглядом Сэлби.
– Вы всегда можете это проверить, дорогой Джон, – с любезной улыбкой ответил Робертс.
– Хм. Пожалуй, пока только поддержу вашу ставку.
– Итак, Джеф, вы продолжите свои рассуждения? – спросил Лоурен.
– Да тут и рассуждать-то не о чем. Все уже сказано. Я всегда придерживаюсь выгоды и удобства. Эта одежда удобна, вот и все. Судите сами, господа. Отдавая дань этикету, этим теплым вечером, а на Ямайке все вечера теплые, вы сидите за столом в камзолах, сюртуках, сорочках и париках. Как результат, на столе перед каждым из вас лежит платок, чтобы время от времени вытирать выступающий пот. Мне же совсем не жарко, и я чувствую себя очень даже комфортно. А уж о ваших мучениях в дневную жару я лучше и вовсе умолчу. Моя же белая, несколько просторная одежда из тонкого сукна помогает бороться с жарой. Спасибо царю Петру, который ввел подобную форму для своих солдат, а затем сам стал законодателем новой моды. Так что, господа, вы можете называть это выходкой диких московитов и продолжать изнывать от жары. Или же сделать верные выводы и перенять у русских довольно полезную новинку.
– Именно руководствуясь выгодой, вы содержите на своей плантации русских? – поинтересовался Лоурен. – Увеличиваю ставку до одной кроны.
– Исключительно только выгодой.
– Странно. Какая может быть в этом выгода? Насколько мне известно, вы даже платите им жалованье.
– Причем, заметьте, весьма приличное жалованье. Мужчина может заработать до трех фунтов шести шиллингов в год. Женщина вдвое меньше, ребенок еще меньше. Это с учетом меньшей нормы выработки на человека.
– Вот и я о том же. С наемными рабочими слишком уж большие издержки. По-моему, куда дешевле и проще содержать рабов.
– Господа, если вы не против, я вскрою свои карты, – вместо ответа предложил Робертс. – Две дамы и брэгер бубновая девятка.
– Три натуральных короля, – не без удовольствия выложил свои карты сидевший следующим господин Сэлби.
У остальных комбинации были слабее, поэтому они просто скинули свои карты в колоду. Победитель, довольный собой, подвинул к себе горку монет. Учитывая, что игра продолжалась и он был следующим сдающим, Сэлби не стал приводить в порядок свой выигрыш, а тут же начал собирать карты, дабы в игре не случилось заминки. Следуя достигнутой договоренности, все положили на кон по оговоренному шиллингу, не дожидаясь раздачи.
– Итак, господа, – продолжил Робертс, раскуривая трубку, – как я уже говорил, я всегда и всюду следую выгоде. И пусть на первый взгляд кажется, что рабский труд гораздо прибыльнее, на деле это не так. Хороший и крепкий раб стоит пятьдесят фунтов. Покупка крепкого русского крестьянина в России обходится в двадцать два фунта. И это максимум, если он, конечно, не является каким-нибудь достойным мастером в одном из ремесел. Еще два фунта его переезд через океан. Итого двадцать четыре фунта.
– С каких это пор царь Петр стал поощрять торговлю крепостными? – искренне удивился господин Сэлби, начавший сдавать карты.
– А разве я сказал, что он это поощряет? Но в любом законе можно найти лазейку, – пустив к потолку облачко терпкого дыма, ответил Робертс. – И всегда найдутся те, кто захочет продать крепостного. Я не буду вдаваться в подробности, достаточно и того, что это возможно.
– Белые рабы, в отличие от черных, дохнут как мухи. Им слишком уж не подходит местный климат. И эти грязные ирландцы яркое тому подтверждение, – не согласился Лоурен. – Чернокожий стоит троих белых рабов. Так что я не вижу тут никакой выгоды.
– А может, господин Робертс настолько полюбил русских и стал так предан русскому царю, что решил преподнести ему Ямайку? – закончив сдавать карты и склонив голову набок, невинным тоном произнес Сэлби. – Я знаю, что Петр стремится заселить своими крестьянами все присоединенные территории, ничуть не опасаясь давать им в руки оружие. Кстати, господин Робертс, ваши крестьяне также имеют оружие.
– Очень смешно, – вновь пыхнув трубкой, возразил Робертс. – Давайте возьмем вас, дорогой Джон. Итак, из-за ежегодной убыли по различным причинам средняя ежегодная потребность вашей плантации в рабах составляет… – Робертс внимательно посмотрел на Сэлби.
– Двадцать рабов, – поняв собеседника, ответил тот.
– Даю два шиллинга, – продолжая игру, произнес Лоурен.
– Поддерживаю, – тут же ответил Робертс. – Берем по максимальной планке, получается тысяча фунтов. Плата надсмотрщикам – это минимум сто пятьдесят фунтов. Примерно раз в два года у вас случаются бунты. Естественную убыль мы уже учли, поэтому беглецов и погибших рабов в расчет брать не будем. Но остается плата за подавление бунта и штраф за его допущение, вместе это порядка двухсот фунтов. То есть в год сто фунтов. Ну и напоследок около двадцати фунтов охотникам за рабами, возвращающим вам беглецов. Итого тысяча двести семьдесят фунтов. Теперь поговорим о русских. Двадцать мужчин обходятся примерно в четыреста восемьдесят фунтов. Плата за работу около шестисот семидесяти фунтов. Итого тысяча сто пятьдесят фунтов. Я их не кормлю, не одеваю, не содержу, они сами зарабатывают на свой хлеб насущный. При этом их среднегодовая выработка вполне сопоставима с таковой у чернокожих рабов. Отчего так? А между тем все просто. Они знают точно, что могут освободиться от крепости, для этого им достаточно выплатить выкуп, причем без каких-либо процентов. Поэтому ежегодно две трети своего заработка они отдают мне, в качестве расчета. Треть остается им на проживание, и эти деньги, все до последнего фартинга, оказываются в моих трактирах и лавках, имеющихся в каждом из трех поселений. То есть я на них еще и зарабатываю, сбывая товар по розничным ценам. Ничего сверхъестественного, цены очень даже приемлемые, мне ведь не нужны недовольства и бунты. Прибавьте сюда еще и то, что практически все русские обладают какими-нибудь ремеслами. У них… Ах да, простите. Увеличиваю ставку до одной кроны. Так вот, у русских крестьян развито такое понятие, как отхожие промыслы. То есть когда нет полевых работ, они работают на стороне. Поэтому к той сумме, что они тратят в моих трактирах и лавках, добавляется еще и заработанное ими вне моих плантаций. Это примерно один фунт в год.
– Но кто им помешает тратить деньги в других лавках? – поинтересовался Лоурен.
– Элементарная бережливость. В моих заведениях цены хотя и немного, но все же ниже, чем в городских. Таким образом, следуя нехитрым расчетам, получаем, что каждые двадцать человек в год возвращают мне все заработанное у меня и плюс по одному фунту сверху, получается восемьдесят шесть фунтов. Это помимо того, что они работают ничуть не хуже негров. Я брал стоимость только взрослого и крепкого мужчины, не принимая в расчет детей и женщин. А русские женщины на полевых работах, уверяю вас, дадут фору мужчинам. Но при этом стоят, как и дети, не больше семи фунтов. А все дело в том, что они заинтересованы в хорошей работе. Тот, кто выплатит выкуп, становится свободным и волен отправляться куда угодно.
– И идут прямиком к вам в арендаторы. Поддерживаю крону, – подытожил Лоурен.
– Увеличиваю до двух крон. Да, любезнейший Уильям, они становятся моими арендаторами и продолжают приносить мне прибыль. Потому что, как говорят у русских, от добра добра не ищут. И сегодня у меня уже есть десять ферм со свободными арендаторами, сумевшими расплатиться по долгам. Замечу еще, что людей у меня умирает значительно меньше, я выкупаю только полноценные семьи, о каких-либо беспорядках среди моих работников не может быть и речи, если только не найдется идиота, который решит их сильно обидеть. Мало того, когда два года назад банда маронов попыталась напасть на мой дом, все крестьяне поднялись как один, и практически никто из маронов не ушел. А тех, кто ушел, настигли русские егеря. Причем совершенно бесплатно. Потому что мароны умудрились убить одного из крестьян. И кстати, какие-то умалишенные прошлой ночью разграбили одну из ферм. Егеря уже выступили, и я не завидую тем, кто это сделал. Не надо на меня так смотреть, господа. Я не имею к егерям никакого отношения. Только и того, что позволил селиться среди соплеменников на территории моих городков.