Волк освободил подвязанный к спине хвост и развернулся задом. Барсукот внимательно, прядь за прядью, осмотрел волчий хвост, раздвигая серую шерсть. Красной точки не было.
– Ну чо, доволен, кошачий? Никого она не укусила.
– Мама кусь, – сказал Нук.
– Тогда почему… я же чую вибриссами, что ты врёшь… – Барсукот перевёл растерянный взгляд с Одиночки на геренучонка. – Она успела… два дня назад… сделать кусь… ему?!
– И чо теперь? Изолируешь малыша? Посадишь в одиночную клетку? Ему же там будет страшно. Не тронь его! – Волк слегка оскалился. – Ему один день остался.
– Но ты же…
– Я с ним рядом буду, начальник. Проконтролирую. Укрою тепло, как заснёт.
– Но он же тебя…
– Все там будем, – уверенно сказал Волк. – Как в той считалке, помнишь?
Четыре волчонка по лесу гуляли,
Четыре волчонка хвостами виляли,
А следом за ними шёл злой Хвостоед.
Кусь – у четвёртого хвостика нет.
И вот три волчонка по лесу…
– Три барсучонка, – поправил Барсукот.
– А разница? Все там будем, – повторил Волк. – Когда он уснёт, я приду к тебе сам, начальник. Чтобы ты меня изолировал.
– Но, может, он тебе не сделает кусь? – без особой надежды предположил Барсукот.
– Я же сказал, кошачий. Я буду с ним рядом до конца.
Глава 31, в которой некому лапу подать
Пёс Граф сидел на посту в приспущенном с носа наморднике. Его охранная будка была установлена на достаточно зверской дистанции от северо-западной границы Дальнего Леса, поэтому заразы он не боялся. К тому же Граф был уверен, что сельские этой гадостью вообще не болеют, потому что у них есть прививка от бешенства. Ведь что такое кусь-вирус по своей сути? То же бешенство, только в лесном его варианте, ежу понятно. А впрочем, понятливых ежей теперь не осталось, все впали в беспробудную спячку. Один вон вообще застыл с встопорщенными иглами у самой границы и буравил Графа налитыми кровью, немигающими глазками-бусинками. Едва ли в таком состоянии ёж что-нибудь понимал.
Граф вылизал миску, вырыл ямку, зарыл, отряхнулся, ещё раз вылизал миску, выполнил команду «лежать». До ужина оставалось ещё часа два, и ему было скучно. И грустно. И некому лапу подать. Поэтому, увидев по ту сторону границы Барсукота, Граф даже ему обрадовался. Не до такой, конечно же, степени, чтобы подать ему лапу, – но всё же достаточно, чтобы вильнуть хвостом.
– Ну как вы там, дер-р-р-житесь? – вежливо спросил Граф.
– Нас трое осталось, – ответил ему Барсукот. – Я, Волк и геренучонок. Скоро всё кончится.
– Не падай духом, звер-р-рь! – ободряюще рыкнул Граф, но сам почувствовал, что прозвучало слегка фальшиво.
– Всё скоро кончится, – повторил Барсукот. – Поэтому я пришёл. У меня к тебе просьба, Граф. Через неделю – последний рейс «Аистиного клина». Там будет Каралина – дикая кошка моей мечты. Скорее всего, к тому времени я уже впаду в беспробудную спячку. А даже если и нет – из-за клок-дауна я всё равно её не увижу. Ты передай ей, Граф, от меня привет и… что я любил её.
– Но как же я ей пер-р-редам, если она будет в воздухе? – Граф озадаченно склонил голову набок. – Боюсь, она меня не р-р-расслышит, даже если я очень громко пр-р-ролаю.
– Так ты не лай, пока она будет в воздухе. Дождёшься, пока они сядут в Охотках, – и спокойно всё скажешь. Что я любил её, и что мне дули в морду ветры, и что я изгнан был из рая, и что мне сердце раздирали, что без неё мне было жёстко, что без неё как без подшёрстка, и что я пойман был в капк…
– Звучит р-р-романтично! – перебил его Граф. – Но только в Охотках они не сядут. Мы не дадим посадку «Аистиному клину».
– Как не дадите?!
– Р-р-решение Нины Палны, – Граф виновато вильнул хвостом. – Она считает, что они р-расклюют посевы.
– Но это же бред собачий! – завопил Барсукот.
– И вовсе не собачий! – обиделся Граф. – Ты чем слушаешь, Котобар-р-рсук? Я же сказал – р-решение Нины Палны. А Нина Пална если чего р-решит, р-разубедить её невозможно. Она уже поставила пугала. Чтобы аисты видели, что посадки не будет.
– Но как же тогда?! Ведь аистам нужен отдых! И где им садиться, если не в Охотках? За Дальним Лесом конец мира и Непролазная Чаща, в Ближнем Лесу сплошные болота…
– Ну, может, до Подлеска аисты долетят, – неуверенно предположил Граф. – Хотя, конечно, не все.
Глава 32, в которой слишком тихо
– Долетят, но не все. Представляешь, он мне это сказал прямо в морду! Долетят, но не все!.. То есть аист Каралины может не долететь! Ты слышишь меня, Барсук? Ну что тебе стоит кивнуть? Или моргнуть одним глазом? Или сказать одно слово, какое угодно, пусть даже «кусь», это всё равно лучше, чем так! Не хочешь кивать… И моргать не хочешь… Молчишь? Молчи-и-ишь… – Барсукот запрокинул голову, влил в себя остатки мухито вместе с осевшими на дно кружки мелкими мухами и посмотрел в немигающие глаза Барсука.
Тот неподвижно стоял у следственной клетки в полицейском участке – в той же позе, в какой Барсукот его здесь оставил: с повисшей в воздухе лапой, тщетно тянущейся к хвосту. Другая лапа была прикована налапником к прутьям клетки. В центре клетки, разинув клюв и раскинув крылья, спал беспробудным сном Гриф Стервятник, а в углу, уютно свернувшись калачиком, – Волк.
Барсукот плеснул себе в кружку ещё мухито.
– Если аист Каралины упадёт, она разобьётся. – Он сделал большой глоток. – Может, лучше уж мне сорвать паутину и открыть «Аистиному клину» небо? Но тогда они разнесут кусь-вирус по всему миру… А Каралина-каракал заразится… Вот ты птица, Гриф. Скажи мне своё экспертное мнение птицы. Что лучше – упасть с высоты и разбиться или заразиться кусь-вирусом и впасть в беспробудную спячку? Не молчи! Зачем вы молчите? Почему вы меня покинули?! Почему я остался один на весь Дальний Лес? Почему я не заболел?..
Барсукот поставил кружку с мухито на пол, встал на четвереньки и вылакал половину. Поднял голову и мутно глянул на Волка:
– Зачем ты меня оставил?
Одиночка ничего не сказал.
– Отвечать! Именем закона Дальнего Леса! Это допрос!
Волк молчал. Волк вообще-то оказался честным, хорошим парнем. Он пришёл, как и обещал, как только геренучонок уснул. Перед сном Нук укусил его за кончик хвоста – Волк сказал, это было совсем не больно. Он пришёл добровольно, чтобы Барсукот его запер в следственной клетке. Он провёл в этой клетке три дня, и все три дня они болтали о том о сём. Барсукот привык, что есть с кем поговорить… Сегодня утром Волк Одиночка перестал разговаривать. Вместо этого он клацал зубами и выл, высоко и тоскливо: «Ку-у-у-усь!»
Он уснул два часа назад, и в полицейском участке стало ужасно тихо. Невыносимо, оглушительно тихо. Барсукот тогда, не выдержав тишины, вышел вон. Но тишина была и снаружи. Тишина замотала весь Дальний Лес в непроницаемый кокон. Тихо было на улице – никто не пел, не чирикал, не шуршал, не пищал, не скрёбся… Тихо было в баре «Сучок» и на Центральной Поляне, где спали ежи и лось Сохатый. Тихо было в лисьей норе, где спала беспробудным сном породистая кошка Маркиза и куда Барсукот зашёл за очередной бутылкой мухито. Десятилетний в погребе кончился, и Барсукот ещё вчера перешёл на обычный, молодой мухито этого года, но и обычного было мало. Запасы мухито не бесконечны. Ничто в этом мире не бесконечно. Он взял из Лисичкиного погреба последнюю бутылку мухито и вернулся в участок. Отвязал от спины свалявшийся хвост: теперь уже без разницы, соблюдает ли он зверские правила.
Он выпил по кружке мухито за каждого из спавших в участке – за Барсука, за Стервятника и за Волка, – чтобы им снились добрые сны. А потом вдруг подумал, что, если очень постараться, он, возможно, сможет их всё же разговорить. До сих пор никто ведь не пытался допрашивать впавших в спячку. Может быть, они слышат? Может быть, они подадут ему знак? Но никто ему не ответил и никто не подал знака: ни Барсук, ни Волк, ни Стервятник. Они упорно молчали.
– Милый барсучонок по лесу гулял… – пробормотал Барсукот, просто чтобы нарушить эту тишину. – Милый барсучонок хвостиком вилял… А за барсучонком крался Хвостоед… Кусь – и барсучонка больше в мире нет.
Но он есть. Почему он всё ещё есть? Почему он единственный не заболел? Когда Барсук Старший, впадая в спячку, сказал, что кусь-вирус не страшен Барсукоту, тот подумал, что это просто барсучий кусь-вирусный бред. Но Барсук оказался прав. «Оставайся собой, не изменяй своим привычкам, сынок, и ты не заболеешь». В чём зверская логика?!
Барсукот долакал мухито до дна и начал вылизываться, в сотый раз прокручивая в голове последние слова Барсука. «Всё дело в хвосте»… «Ищи бесхвостых»… Ну, лягухи бесхвосты, и что? Куда нас это ведёт?
– Куда нас это ведёт, а, Старший? – снова заговорил Барсукот. – Что ты имел в виду? Что кусь-вирус передаётся через ква-каунт? Чепуха. Здесь нет зверской логики. Здесь вообще нет логики!
«Я раскрыл это дело, – сказал ему тогда Барсук Старший. – Эпидемию можно остановить». Но где записи? Барсук всегда делал записи.
– Где записи, Старший? – Барсукот вскочил и принялся метаться из угла в угол. – Где твой знаменитый блокнот?! Я ведь всё обыскал! Я искал у тебя в норе, я искал его здесь, в участке! Куда ты его подевал? Ты сказал, что я должен спасти Дальний Лес! Что я должен распутать дело, развязать этот узел! – Барсукот подскочил к неподвижному Барсуку. – Неужели ты не мог напоследок подать мне знак? Указать, где мне искать этот твой, сыч его побери, блокнот! Просто лапой мог указать!.. Лапой… Стоп.
Барсукот заглянул Барсуку за спину – туда, куда указывала застывшая барсучья лапа. Она указывала на хвост. На подвязанный к спине хвост.
– Развяжи этот узел… – Барсукот захихикал. – Ты сказал мне: «Развяжи этот узел»…
Он надел лапчатки и развязал узел на хвосте Барсука. Хвост безвольно свесился вниз, и вместе с хвостом высвободился и шмякнулся на пол берестяной барсучий блокнот.