– Хвост располагается на минус шестом этаже, – сказала Герочка.
– Любопытно… – Грач Врач потеребил чёрную, частично обглоданную кисточку на хвосте жирафы, раздвинул спутанную шерсть. – Прелюбопытно… Вы видите это пятнышко? – он посветил на жирафий хвост мощным светляком. На самом кончике хвоста Руфи виднелась маленькая красная точка.
– Ну, след от зуба, – сказал Барсукот. – Она же себя кусала. Зверская логика!
– Не исключено… – задумчиво ответил Барсук Старший.
– Не исключено… – эхом отозвался врач. – Я заберу эту жирафу в клинику «Семейный Грач». Её нужно полностью изолировать от зверского общества.
– Зачем? – удивился Барсукот.
– Это может быть заразно.
– Заразный нервный срыв? – Барсукот насмешливо пофыркал.
К его фырканью никто не присоединился.
– Барсукот, будь добр, позови сюда ремонтную бригаду Выхухоля. И ещё лося Сохатого, – распорядился Барсук Старший. – Пусть помогут в транспортировке жирафы.
Глава 5, в которой иссяк ручей
– Раз, два, эт самое, три! Ну-ка! Взяли! – скомандовал Выхухоль.
Они взяли жирафу и потянули из стойла.
– Лось Сохатый! Давай, наклонись, рогами подцепляй её под, эти самые, мышки! Крот, подкопай ещё там снизу, задние копыта застряли!
– Только смотрите, Крот, не прикасайтесь к её хвосту! – воскликнул Грач Врач. – Это может быть заразно.
– Смотреть? – пыхтя, отозвался Крот с минус двенадцатого этажа. – Вы, доктор, издеваетесь, што ль? Я ж слепой!
– Работаем, звери, работаем! – голосил Выхухоль, стоя в сторонке. – Ты, кото… эт самое… барс! Ты что, особенный? Тяни её за переднее левое, эт самое, за копыто!
– Я не котобарс! – прошипел Барсукот. – Я – Младший Барсук Полиции Дальнего Леса! Я расследую дело о хулиганстве! В мою задачу не входит таскать жирафов!
– Берись за левое копыто, Младший Барсук Полиции, – пропыхтел Барсук Старший; сам он тянул за правое. – Это приказ.
Барсукот с отвращением взялся за немытое копыто жирафы. В копытной щели застрял моток гнилых сорняков.
К полудню они дотащили Руфь до клиники «Семейный Грач», и Барсукот, ни с кем не попрощавшись, исчез. Он появлялся и исчезал незаметно, это был его стиль. Как будто переходил из одного измерения в другое, на пружинистых мягких лапах, тихо и ловко.
Вот если бы так же, тихо и ловко, переместиться из Дальнего Леса в Дальнее Редколесье, подставить усы горячему ветру саванны, обжечь подушечки лап о раскалённый песок, потереться носом о нос вольной кошки… Но нет. Всё, что ему теперь остаётся, – тащить тяжёлую, обмотанную травой, впавшую в спячку жирафу по холодной, усыпанной пожухшей листвой земле, а после выйти в одиночестве к заболоченному ручью.
Ещё недавно этот ручей, стремительный и кристально прозрачный, поил весь Дальний Лес чистейшей родниковой водой, а теперь вдруг сделался стоячей канавой, тёмной и мутной. Как чувства Барсукота. Как его душа.
Становится мутной и болотистой барсукотовья душа, когда любимая дикая кошка не отвечает на сообщения. Обещает ответить – и пропадает.
Барсукот печально поворошил лапами опавшие кленовые листья, обнял ствол, зажмурился и затянул песню. Он сочинил её ещё утром, пока тащил за копыто жирафу, но только сейчас она вырвалась из его сердца на просторы Дальнего Леса.
Ой, вы квакайте, лягухи,
Ой, во дальнем во лесу,
Ой, остался без подруги
То ли кот, то ли барсук.
Ой ты, лес, да лес ты дальний,
Ой, да средней полосы,
Утоли мои страданья,
Взвей поникшие усы.
Ой, мне дуют в морду ветры,
Ой, взапрыгну я на клён,
Клён зелёный, дай ответ мне,
Где та кошка, что влюблён.
«Что мечталось, то не сбы́лось», –
Ой, да мне прошепчет клён.
Про меня ты позабыла,
Кошка та, что я влюблён.
Ты сказала: «Брысь из рая»,
И иссяк любви ручей.
Ой, мне сердце раздирают
Будто тысячи сычей!
Ой, да зябко мне и жёстко,
Ой, да пойман я в капкан.
Без тебя – как без подшёрстка,
Каралина-каракал.
Ой, вы квакайте, лягухи,
Ой, во дальнем во лесу,
Ой, остался без подруги
То ли кот, то ли барсук.
Барсукот умолк. Открыл глаза, обшарил взглядом илистый берег ручья и заметил лягуху, старательно сливавшуюся с камнями. Он потормошил её лапой, сообщил пароль от ква-каунта – «Дикая кошка будет моей» – и спросил:
– Есть сообщения для Барсукота из Дальнего Редколесья?
– Подквакиваюсь к ква-каунту… Устанавливаю подквак… Никак… квак! Никваких сообщений для Барсуквака из Дальнего Редкоквака…
Барсукот отвернулся. Не хватало ещё, чтобы лягуха ква-каунта видела, как поникли его вибриссы.
– Понимаешь, лягуха, – сказал он, глядя на мутную воду. – Она про меня забыла! Для неё я пустое место. Ты понимаешь?
– Так как квак? Квакое сообщение будем квакать вольной квакушке саванны?
– Никакое не будем квакать. Ты просто поговори со мной, ладно?
– Я не Мышь Кваколог! – Лягушка перепрыгнула на другой берег ручья. – Я квакуха ква-каунта! Пусть Мышь с тобой квакает!
Глава 6, в которой хочется выплеснуть чувства
Барсукот остановился у двери Мыши Психолога и замер. Ещё не поздно передумать. Ещё не поздно уйти. Ведь это стыдно. Видела бы его Каралина. Он – такой мужественный, такой сильный, уважающий себя, умный зверь – вдруг записался на сеанс мышепсихотерапии. Мышь не способна ему помочь, это очевидно. Мышь не вернёт ему радость жизни. Не вернёт ему Каралину. Будь здесь Каралина, она бы с этой мышью поиграла, а потом придушила – вот и вся терапия. А он – слабак. Он пришёл, чтобы поплакаться этой мыши на жизнь. Он принёс этой мыши свои шиши. Как он до этого докатился?
Да очень просто. Не с кем поговорить про несчастную барсукотовью любовь. Со Старшим Барсуком – бесполезно: он сразу обижался за дочь, барсучиху Барбару, на которой Барсукот не женился, потому что полюбил Каралину-каракала, вольную кошку саванны.
С Грифом – тоже без толку, тот немедленно принимался рассуждать о полезных свойствах птичьего молока: в малых дозах, по экспертному мнению Грифа, птичье молоко могло быть целительным как для раненой тушки, так и для раненой души зверя, оно бы помогло Барсукоту воспрянуть духом и вернуться в зверскую форму. Ведь это средство, исцеляющее всякие раны, – и какая же глупость, какая нелепица, возмущался Гриф, что эксперименты с птичьим молоком были запрещены указом с самого верха после того, как у барсучихи Барбары во время экспериментального птицемолочного лечения произошёл нервный срыв по типу синдрома Бешеного Хомяка: она швырялась в животных грибами и шишками, кричала и пыталась кусаться. Ежу понятно, что нервный срыв Барбары был связан не с молоком, а с Барсукотом, который бросил её ради дикой кошки, но Супермышь просто взяла и одним росчерком костлявого крыла запретила Грифу Стервятнику довести до конца его важнейший научный труд, и удивительные свойства птичьего молока так и не были им до конца изучены и описаны, и публикацию в «Клюве науки» пришлось отменить… В итоге они с Барсукотом всякий раз говорили про ненаписанный трактат Грифа, а вовсе не про несчастную барсукотовью любовь.
С койотом Йотом – ещё хуже, чем с Грифом, он сразу же начинал рыдать и тереть столы.
Барсукот даже как-то сходил к Стрижу Парикмахеру в «Стригучий лишайник» – не столько для того, чтобы вычесать колтуны, сколько для того, чтобы обсудить с ним шерсть каракалов. Но Стриж, услышав про нестриженые кисточки на ушах вольной кошки, пришёл в неистовство и только пощёлкивал клювом и выкрикивал: «Стриг бы стриг! Стриг да стриг бы! Стриг бы уши нестриженой кошки!»
И вот он здесь. На пороге мышепсихотерапии, в которую не верит. Он теперь ни во что не верит, он…
– Заходите, Барсукот! – послышался высокий и тонкий голос психолога. – Не стойте под дверью. Я вас прекрасно чую.
Барсукот провёл лапой по взопревшему лбу, размазав наспех нарисованные барсучьи полоски, и зашёл в кабинет.
– Рада вас видеть, – без всякой радости сообщила Мышь, зябко кутаясь в паутинную шаль. – Чем я могу вам помочь?
– Ничем, – честно ответил Барсукот и принялся ковырять лапой песок в лотке.
Он напомнил ему пустыню Дальнего Редколесья, этот песок. И так отчаянно, так непреодолимо захотелось ему эту далёкую пустыню присвоить, сделать своей собственной территорией… чтобы дикая каракалка Каралина на другом конце бескрайней земной доски уловила его мужественный запах, его призыв…
– Что вы делаете?! – взвизгнула Мышь Психолог. – Вы пометили мой песок для мышепсихотерапии!
– Извините. Я сейчас тут всё зарою как было, – смущённо пробормотал Барсукот. – Просто мне так захотелось выплеснуть свои чувства!..
– Ладно, – Мышь немного смягчилась. – Вы решили выплеснуть свои чувства в мой лоток с песком, – она сделала пометку в берестяном блокноте. – А теперь попробуйте дать своим чувствам название.
– Безответная любовь, – не задумываясь сказал Барсукот.
Мышь с сомнением покосилась в лоток.
– Моя любимая кошка не отвечает на мои сообщения.
– Вы ждёте ответа от кошки, а ответа всё нет, – кивнула Мышь.
– Каралина меня забыла!
– Вы чувствуете себя отвергнутым.
– А вдруг она полюбила другого?
– Она наверняка уже снюхалась с более крупным самцом. – Мышь Психолог отложила блокнот и ритмично замахала забинтованным хвостом перед носом Барсукота.
– Она такая ветреная и дикая… – Барсукот зачарованно уставился на кончик мышиного хвоста. – Она как ветер в саванне… – Он заурчал на второй громкости блаженства.
– Она просто кошка драная! Ей надо сделать кусь!
– Что?! – от неожиданности Барсукот перестал урчать и выпустил когти.
– Кусь! – заверещала Мышь и попыталась укусить себя за ритмично подёргивающийся хвост.