инами считается нормой жизни. Я позвонила Карин и попросила пояснить ее точку зрения.
– Нет смысла сравнивать данные по разным странам, – сказала она, – так как само понятие насилия везде трактуется по-разному. В нашей стране насилие над женщинами является абсолютно недопустимым. С 2000 года у нас проводится кампания против бытового насилия, которое теперь не рассматривается как личная проблема женщины. Мы изо всех сил старались изменить восприятие людей, и сейчас все понимают, что с насилием не следует мириться ни при каких обстоятельствах. Наша кампания дала положительные результаты: по данным криминальной статистики, количество подобных преступлений неуклонно уменьшается. Согласно официальной информации датского правительства, 26 тысяч женщин в возрасте от 16 до 74 лет подвергались насилию со стороны бывшего или настоящего сексуального партнера. По сравнению с 2000 годом количество пострадавших сократилось – тогда поступило 42 тысячи заявлений.
Я поинтересовалась, может ли помочь датским женщинам такое яростное отрицание итогов европейского опроса? Могут ли датчане почивать на лаврах, полагая, что у них все в порядке и не существует проблемы бытового насилия?
– Конечно, нет, – ответила Карин. – Для меня очень важно оспаривать эти итоги, потому что если мы их примем, то остальная Европа, например Хорватия, сможет сказать: «Нет никакого смысла осуществлять общенациональный план по гендерному равенству или бороться против бытового насилия, поскольку в Дании и других скандинавских странах это не принесло плодов».
Вряд ли Карин в ближайшее время отправится в отпуск в Хорватию, но в ее словах есть здравое зерно.
– Опасно использовать такие данные в политических целях, – продолжала Карин. – Ведь это может привести к сокращению бюджета, выделяемого на приюты для женщин, подвергшихся насилию. Нам нужно осознать свою ответственность и бороться за улучшение ситуации.
С подобной позицией согласны большинство датских женщин, с которыми мне удалось побеседовать. Впрочем, существует и другая точка зрения на проблему, побуждающую датчанок заявлять о высоком уровне насилия. По словам Санне, в Дании вообще много насилия. Меня это удивляет, поскольку с момента нашего приезда я еще ни разу не сталкивалась с проявлением какой-либо агрессии. Санне считает, мне повезло только потому, что я не являюсь датской девушкой, которая в субботу вечером отправилась развлечься.
– По вечерам мужчины часто дерутся, – пояснила Санне. – Драки возникают повсюду, а если попытаться остановить задир, то достанется и тебе. Мы много пьем и чаще деремся, а поскольку в нашем обществе все равны, то некоторые мужчины думают: нет ничего особенного в том, чтобы ударить женщину. В Дании женщин не считают слабым полом, поэтому ударить можно любого человека. Я росла в Ютландии и постоянно ввязывалась в драки. Да и сами женщины нередко дерутся между собой.
Я спросила Викинга, часто ли он дрался в годы своей ютландской юности, и он ответил утвердительно:
– Драки всегда были, и чаще всего они возникали на почве алкоголя.
Так откуда же это берется?
– Никто точно не знает, – сказала Санне. – У нас уже двадцать лет законом запрещены побои детей, но насилие в нашей культуре пока процветает. Мы – викинги. Мне было бы интересно посмотреть на результаты исследования, не являемся ли мы, датчане, нацией, склонной к насилию. В противном случае трудно сравнивать Данию с другими странами по уровню насилия в отношении женщин. Кроме того, насилие над женщинами, конечно, ужасно, но не менее отвратительно и насилие, направленное на мужчин. Думаю, если сравнивать Данию с другими странами по уровню насилия в отношении мужчин, то показатели наверняка окажутся хуже, а значит, нам прежде всего нужно разобраться с нашей собственной культурой викингов-мачо.
Не существует (пока!) научных данных, которые свидетельствовали бы о природной склонности скандинавских народов к насилию. Между тем данные датского правительства говорят о том, что насилие в отношении мужчин очень распространено. Недавно были обнародованы такие данные: восемь тысяч мужчин в возрасте от 16 до 74 лет заявили, что становились жертвами физического насилия. С 2005 года этот показатель вырос на 25 процентов. – Как бы то ни было, насилие остается гендерной проблемой, – утверждает Санне. – Ведь ее истоки лежат в культуре мачизма. Агрессия коренится в конкретном понимании мужественности. А когда подобное восприятие сочетается с общей сексистской идеологией, согласно которой мужчина всегда прав, то женщины, к сожалению, иногда начинают копировать стереотипы такого поведения.
Столкновение с этой довольно мрачной стороной датской жизни привело меня в замешательство. Я представляла Данию страной равенства, идеальных булочек, завидного баланса работы и личной жизни, прекрасного социального обеспечения. А теперь неожиданно увидела Данию столь же запутавшейся в своих проблемах, что и остальные страны мира, к тому же населенной людьми, более склонными к насилию.
Я провела в Дании уже достаточно времени, чтобы понять: даже в раю есть свои недостатки, но эта проблема показалась мне слишком серьезной. Все равно что узнать, что твоя любимая тетушка – отъявленная расистка. Чаще всего о подобных проблемах люди предпочитают не говорить вслух. Я поинтересовалась, как Сара Феррейра справляется с этими противоречиями в обществе, и она рассказала мне об усилиях, предпринимаемых ее организацией.
– Ощущение единства нации и общей силы делает людей сильнее. Мы перестаем чувствовать себя одинокими. Социальное и культурное неравенство – все еще не решенная проблема для Дании, хотя и не столь очевидная, как в других странах. Но, к счастью, мы уже поняли, что многие мужчины и женщины готовы с этим бороться.
Санне оптимистически смотрит на будущее датских женщин:
– Похоже, мы наконец-то переживаем долгожданную новую волну феминизма. Дании нужно вернуть себе свои яйца (или, точнее, яичники) и осуществить ряд перемен, чтобы остаться лидером в области гендерного равенства.
Все больше мужчин из стендап-шоу перестают быть сексистами:
– Я встречаю все больше мужчин-феминистов в Копенгагене и Орхусе, в Оденсе и Хернинге, – говорит Санне.
Я спросила, счастлива ли она, несмотря на весь фронт работы, которую необходимо проделать в сфере гендерного равенства?
– Я бы оценила свой уровень счастья на «восемь» из десяти, – ответила Санне.
А Сара?
– Тоже на «восьмерку».
Ну, значит, все в порядке.
Несмотря на некоторый заряд оптимизма, тем не менее не могу отделаться от мысли о пресловутой тетушке-расистке и вычеркнуть из памяти все, о чем мне довелось узнать в этом месяце. Но если Сара и Санне сохраняют позитивный настрой, значит, я тоже способна стать оптимисткой. Я записалась в датский проект «Сексизм в повседневной жизни» и решила посильно бороться с этим злом. Буду писать о любой встретившейся мне несправедливости. Например, твердо решила останавливать тех датчан, которые в моем присутствии грубо отзывались о женщинах-водителях.
– С тобой все в порядке? – осторожно спросил Лего-Мен, когда я вернулась домой.
Он потирал щетину на подбородке, как делал всегда, когда его что-то тревожило. Он понял, что в этом месяце я открыла для себя нечто важное.
– Думаю, да.
– И мы все еще продолжаем?
– Что, прости?
– Продолжаем жить по-датски?
Я взглянула на мужа. Огромные синие глаза смотрели на меня из-под нахмуренных бровей. Морщинки окружили полученный в детстве шрамик, делавший его похожим на Гарри Поттера. (Мой муж вообще получил немало травм – во время службы в Баден-Пауэлле он чуть не отпилил себе палец, потерял несколько зубов и вывихнул плечо, поэтому мои несчастные свекры жили в постоянном страхе, что им позвонят из больницы и скажут: «Вашего сына снова привезли к нам».) Я потянулась к нему и погладила его по руке, по мягким светлым волоскам, а потом сказала, что пока не собираюсь завершать наше приключение. И в этот довольно напряженный момент Лего-Мен сообщил, что ему продлили контракт.
– Понимаю, сейчас не самое подходящее время… – сказал он. – Но что, если нам остаться в Дании подольше? Например, еще на год…
Я посмотрела на мужа, словно говоря: «Ты меня разыгрываешь? Ты спрашиваешь об этом только сейчас?» Лего-Мен заверил, что мы не обязаны принимать решение немедленно и можем подумать несколько месяцев. А на ужин он приготовил мне что-то особенное, и снова в кокотницах.
Что я узнала в этом месяце:
1. Дания – это не утопия абсолютного гендерного равенства, как может показаться непосвященным.
2. Феминисткам в Скандинавии точно скучать не придется.
3. К счастью, среди них есть люди, не жалеющие своих сил, чтобы сделать мир лучше.
4. В Дании приняты законы, облегчающие жизнь женщин. Датчанки чувствуют себя более защищенными, чем жительницы многих других стран мира.
5. Я живу в сумасшедшем доме – но, по крайней мере, знаю об этом…
7. ИюльОтпуск, секс и развод
Все еще жарко. По-настоящему жарко. Сейчас половина шестого, и я возвращаюсь домой после проведенного интервью. Солнце сильно слепит, и запросто можно оказаться в кювете. Лучи бьют в глаза, да еще и отражаются от бирюзового зеркала моря. Солнце повсюду, и надевать темные очки бессмысленно. В машине нет кондиционера, и я обливаюсь потом. Даже из вентилятора дует горячий воздух. Слава богу, я почти добралась до дома. Асфальт плавится от жары, а у меня кружится голова.
Я открываю раскаленную дверцу автомобиля, и на меня обрушивается влажный жаркий воздух, напоенный ароматами жимолости, которая в июле буйствует в окрестных садах. Соседи, трое Бородачей, болтающих о чем-то в своих садиках, приветствуют меня взмахами руки и дружелюбным “hej”. Я заметила, что жители Стиксвилля-на-Море летом предпочитают носить спортивные шорты. Никогда прежде мне не доводилось видеть так много обнаженной 70-летней плоти. Местным жителям стеснительность не свойственна, и я чувствую себя так, словно нахожусь на Костадель-Стиксвилль.