очень хорошо, – сказала мне крупная женщина со светлыми волосами, собранными в конский хвост. У нее были крупные полные руки – такими руками удобно принимать по двенадцать близнецов в час.
– Моя дамская пещерка? – Я судорожно вспоминала уроки биологии, но готова поклясться, что никогда не слышала подобного выражения. Акушерка указала на мой живот, полагая, что это все объясняет. – А, моя матка?
– Ну да… – акушерка нахмурилась, продолжая обследование.
Я лежала на деревянном топчане, а акушерка, намазав мой живот холодным гелем, исследовала состояние плода. Мой датский лексикон все еще был весьма ограничен (несмотря на несколько месяцев занятий), к тому же, акушерка неважно говорила по-английски и не могла припомнить перевод гинекологических терминов, тем не менее нам удалось добраться до истины.
– А как вы называете «материнский кекс»? Ну, такую большую штуку, которая питает плод…
– Плаценту? – уточнила я.
Акушерка кивнула.
– Вот-вот… Она выглядит просто прекрасно.
Вообще-то я никогда не задумывалась над тем, как выглядят мои внутренние органы, но испытала удовлетворение, узнав, что они в приличном состоянии. Однако меня обескуражило, что внутренности оцениваются по аналогии с другими женскими формами. А вдруг у меня окажутся жирные почки? Или морщинистый мозг? О, погоди-ка… Я твердо решила по возвращении домой посмотреть в Google, как должны выглядеть нормальные матка и плацента. Тут акушерка отложила инструменты и обратилась ко мне:
– А что насчет секса?
Я растерялась.
– А что насчет секса?.. Мы не должны этим заниматься? Или мы должны заниматься больше?
– Я имею в виду, вы хотите знать пол ребенка?
Вот оно что!
– А вы можете сказать? Я имею в виду, если вы что-то видите, то, конечно, скажите, но если это трудно, то не надо беспокоиться…
Для меня как человека, который чуть ли не ежедневно испытывает трудности, принимая решение о том, что приготовить на обед, выбор оказался просто непосильный. Акушерка озадачила меня еще больше:
– Х-м-м-м… Половые губы или мошонка… мошонка или половые губы?.. – бормотала она, поворачивая экран ко мне.
Я увидела черно-белое нечеткое изображение, напоминающее комок из папье-маше.
– Что вы думаете? – спросила акушерка. Я представления не имела, что нужно думать, и тогда она ответила за нас обеих:
– Думаю, это… мошонка.
– Думаете? – Разве так должен выглядеть исторический момент знакомства с будущим ребенком? Мне что, нужно покупать книги о воспитании мальчиков? Наверное, мне понадобятся советы, чтобы я, дочь матери-одиночки, закончившая монастырскую школу для девочек, смогла вырастить настоящего мужчину?
– Я на 80 процентов уверена, что это… – Тут акушерка сделала руками еще несколько загадочных жестов, чтобы показать, что она считает мой плод мальчиком. Особенно живо она изобразила пенис.
Заканчивая одеваться, я уже почти свыклась с мыслью, что наш ребенок «на 80 процентов» будет мальчиком. Акушерка предложила мне присесть, чтобы обсудить роды.
– Итак, боль, – решительно сказала акушерка.
Моим первым желанием было удрать, но потом вспомнила, что акушерка закрыла дверь на ключ, чтобы нам никто не мешал. Я сидела и беспомощно разглядывала плакаты с одобренной государством информацией, на которых изображались этапы родов. На подоконнике лежали устрашающего вида металлические инструменты. «Просто дыши…» – уговаривала я себя.
– Хорошо, – я поежилась и решила, что хочу воспользоваться всем врачебным арсеналом.
– Значит, так, – акушерка занесла ручку над моей медицинской картой, – я пишу «кислород – в крайнем случае».
Мне показалось, я ослышалась.
– Кислород?! А как насчет эпидуральной анестезии[72]?
Больше всего я надеялась услышать, что в следующие три месяца будет открыт некий новый неземной (абсолютно безопасный!) способ общей анестезии, который избавит меня от всех мучений.
– «Укол принцессы»? – уточнила акушерка. – Нет, мы не пользуемся этим методом, если без него можно обойтись.
– Извините, я не совсем поняла – «укол принцессы»?
– Да, так мы в шутку называем эпидуральную анестезию!
Ироничный тон акушерки лишь подлил масла в огонь. Как оказалось, настоящие датчанки не нуждаются в эпидуральной анестезии, но «принцессам» могут сделать местную анастезию, если появится такая необходимость.
– Вам нужно чувствовать схватки, – сказала акушерка. – Я помечу в вашей карте, что вы спрашивали об анестезии, и в больнице будут знать, что вы – тревожная первородящая.
Отлично. Я «принцесса» и «тревожная первородящая», а до родов еще несколько месяцев. Вот черт!
– Значит, я буду рожать под местной анестезией и маской со смесью газа и кислорода?
– Нет-нет, мы не пользуемся газом.
– Что?
– Мы не считаем это полезным. Мы можем предложить вам пчелиный укус.
Предложение не вселяло оптимизма, но мне уже было все равно.
– То есть?..
– Мы вколем иглу в тыльную сторону ладони, чтобы вы переключились от сильной боли на локальную боль в другом месте…
В этот момент акушерка взглянула на меня, и выражение моего лица ей явно не понравилось. Думаю, она прочла на нем нечто вроде: «Если кто-нибудь со мной такое проделает, врежу по морде!»
– Но, скорее всего, мы ограничимся кислородной маской и местной анастезией для «принцесс».
Совершенно обескураженная разговором с акушеркой, я решила утешиться пирожными и пригласила Хелену К. на чашечку кофе. Я поведала ей о своих сомнениях, и она понимающе кивнула. Хелена родила двух дочек, опираясь исключительно на собственную железную волю и суровые угрозы развестись с мужем. Я была потрясена.
– Значит, датчанки категорически не признают наркотиков?
– Смотря какие наркотики, – пожала плечами Хелена.
Она рассказала, что потребление антидепрессантов в Дании имеет самый высокий показатель в Европе. Судя по всему, это связано с растущим стрессом на работе, о котором я узнала еще в феврале. Кроме того, прием лекарств назначается даже при малейшем недомогании, что также приводит к количественному росту потребляемых препаратов.
– Конечно, мы довольно спокойно относимся к безрецептурным лекарствам, – сказала Хелена. В Ютландии подобные средства принимают даже подростки, что вполне объяснимо, ведь расти здесь довольно скучно.
Свой либерализм датчане продемонстрировали в 2013 году, когда в Копенгагене открылся первый государственный центр для наркоманов. Об этой инициативе писали газеты всего мира, но большинство датчан отнеслось к ней равнодушно. Сегодня подобные заведения есть не только в каждом крупном городе, но даже в небольших городках-коммунах. Местные жители не выражают особого протеста против открытия центров, а полиция обеспечивает поддержание порядка. Предполагается, что прием наркотиков в безопасной среде снизит вероятность смертельной передозировки. План вроде бы работает, хотя статистика наркозависимости в Дании не самая утешительная.
Такой подход резко контрастирует с политикой абсолютной нетерпимости к наркотикам, проводимой в Швеции. Надо признать, что в этой стране незаконное потребление наркотиков находится на самом низком уровне в Европе, но при этом отмечается весьма высокий уровень смертности от передозировки, поскольку наркоманы не обращаются за медицинской помощью.
– Значит, мне не приходится рассчитывать на эпидуральную анестезию, но зато могу забить косячок? – уточнила я.
– Ну, судя по всему, да, – ответила Хелена.
Датчане проявляют удивительный либерализм в отношении наркотиков, не связанных с беременностью, но это не распространяется на средства от простуды. Когда Лего-Мен на прошлой неделе заболел гриппом, я не нашла в аптеках средств, аналогичных британским, а мои попытки купить парацетамол закончились приобретением крохотного, кукольных размеров пакетика, содержимого которого едва хватило бы, чтобы сбить температуру у детеныша хомячка. Когда-то девочка-подросток приняла слишком много лекарств, и государство решило, что без рецепта можно приобрести лишь мизерную дозу.
В Англии, если вы подхватите простуду, вы можете купить 16 доз лекарства в супермаркете и 32 – в аптеке. В Дании можно приобрести только 10 доз! Этого количества достаточно, чтобы продержаться день, а затем придется в полубреду и с температурой тащиться в аптеку за следующей дозой жаропонижающего.
Впрочем, систему можно обойти. Во время моего последнего визита в аптеку женщина за стойкой, пожалев меня, сказала, что может продать мне без рецепта лишь 10 доз, если только у меня не экстренный случай. Я уже смирилась с микродозой и собиралась отправиться домой, но тут аптекарша посмотрела на меня с пониманием:
– У вас экстренный случай? – она наклонила голову и слегка кивнула, давая мне понять, что нужно согласиться.
– Э-э-э… да?
– Значит, вы говорите, что случай экстренный? – спросила она снова, медленно кивая.
– Ну, не совсем… – я чувствовала, что впадаю в панику. – Не совсем, это просто грипп…
Аптекарша яростно замотала головой, и я тут же исправилась:
– То есть да, да, конечно, да! Это определенно экстренный случай.
– Отлично! – просияла аптекарша и протянула мне еще два мини-пакетика. – Поправляйтесь!
Несмотря на странную щедрость аптекарши, дух викингов призывает датчан по возможности пользоваться народными средствами, если, конечно, заболевание не слишком серьезное.
– Мы предпочитаем горячий чай, хюгге и, может быть, немного шнапса, – пояснила мне Хелена.
Ага, спиртное! Я была уверена, что без этого напитка обсуждение здравоохранения в Дании не обойдется!
– Датчане много пьют. Я имею в виду, действительно МНОГО, – сказал Хелена.
Я поняла это еще в первую неделю нашего пребывания. Как утверждают злопыхатели, датчане так счастливы, потому что на все опросы они отвечают в состоянии подпития. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), датчане – самые горькие пьяницы в Европе. В год на каждого жителя Дании приходится 11–12 литров спирта, а местные подростки употребляют вдвое больше алкоголя, чем их сверстники из других стран Европы. При мысли об этом у меня начинается синдром похмелья!