– Вероятно, под землей есть и другие пещерные системы, о которых мы не знаем. Фермеры, как правило, засыпают ямы на поверхности, чтобы в них не проваливался скот.
Я помню, как мы в детстве играли в прятки в известняковых выбоинах на пастбищах. Это были точно такие же углубления, которые могли быть входом в лабиринт, подобный этому, где бесчисленные поколения животных разбились насмерть и их кости усеивали пещеру. Только в нескольких пещерах с выходами на поверхность встречаются подобные окаменелости.
– Далеко ли до Страны Грез? – спрашивает один из участников. Именно там и были найдены останки животных.
– Два часа туда и столько же обратно, – отвечает Грэм. – Местами довольно тесно.
– Теснее, чем Ход Вомбата? – спрашивает кто-то.
– Хуже, чем Бандикутский проход, – доносится мрачный голос из темноты.
Грэм издает звук, выражающий пренебрежение. Этот человек открыл большие участки данной пещерной системы, выкапывая концы туннелей, где, по его мнению, они соединялись с другими системами. Он выносил из них грязь в карманах и пластиковом контейнере для завтрака, потому что туннели были слишком узкими и в них нельзя было оставить отвал породы. Грэм втискивался в такие шкуродеры, где ему приходилось выдыхать, чтобы просочиться внутрь, а затем соскребать достаточно породы, чтобы освободилось место для следующего вдоха. Не так давно он обнаружил, что сломал тогда несколько ребер.
– Сначала нужно пройти Почтовый ящик, – говорит Грэм, – затем Альберту, она такая узкая и длинная, что к концу устаешь. – Он указывает на участок карты, освещенный налобным фонарем. Он обозначен как «##*!».
Грэм продолжает:
– А затем он открывается в Портал. Это самый медленный участок.
Портал представляет собой 7-метровый вертикальный подъем по шкуродеру с одного уровня пещеры на другой. Его нужно проходить медленно и только по одному. Это единственный способ добраться до залов с окаменелостями: Скамейки, Участка Коал и Кладбища. В последний можно попасть через туннель, настолько узкий, что одному из последних побывавших там спелеологов пришлось снять комбинезон и раздеться почти догола, чтобы протиснуться туда.
В 1980-х годах Грэм в компании других спелеологов исследовали эти пещеры; они нашли здесь в углублениях, засыпанных красным песком, кости лягушек, змей, птиц и сумчатых крыс, а также зубы и челюсти коалы – все совершенно нормальные и обычные. Но в 1985 году трое из них провели выходные в ранее не исследованной пещере. В затвердевших отложениях красного песка, обрушившегося внутри пещеры, они нашли более старую челюсть коалы – по крайней мере, вдвое большую по размеру, чем челюсти современных коал. Это существо превзошло бы самого большого самца коалы в мире на сегодняшний день. Сначала его назвали Cundokoala vorkensis – «громобойная» коала на языке народа нарунгга, сейчас оно известно как Phascolarctos yorkensis.
– Должно быть, невероятно интересно, – говорю я Грэму.
Он пожимает плечами.
– Здорово, когда находишь что-то новое, – говорит он, – но на самом деле окаменелости немного мешают. Мешают рыть новые туннели.
Когда мы вышли из пещеры, мир внезапно наполнился светом, звуком и движениями. На открытых участках дул сильный ветер, и его порывы слегка дезориентировали после темной, глухой тишины. Я совершенно по-новому зауважала тех, о ком часто читаю в статьях по палеонтологии, когда мимоходом упоминаются «спелеологи, нашедшие ископаемые окаменелости…».
– Ты нашла окаменелости? – с энтузиазмом спрашивает меня приятельница.
– Нет, это не входило в мои планы, – объясняю я, однако мой ответ ее, похоже, огорчил. – Я просто хотела лучше понять, откуда взялись окаменелости коалы и как сочетаются друг с другом все известные мне факты.
– Думаю, это можно было бы сделать, не ползая пять часов в норе, – отвечает она.
Может быть. Но у меня такое чувство, что на мои вопросы о коалах будет нелегко ответить. Не всегда есть легкие пути.
Известняк, лежащий в основе полуострова Йорк, местами виден сквозь тонкий слой почвы. Он выходит на поверхность сверкающими белыми пластами или, вспаханный плугом, лежит кучами бесформенных комьев по обочинам пшеничных полей, как выбеленные на солнце кости, больше похожие на щебень, чем на сухие каменные стены. Подобный труд прошлых поколений напоминает мне о том, насколько изменился этот ландшафт, насколько другим он, похоже, был до того, как европейцы вырубили деревья, выкопали камни и осушили болота.
Только на южной оконечности полуострова я понимаю, насколько велика эта разница. На самом конце полуострова ряд солоноватых заболоченных озер отделяет небольшой мыс, по форме напоминающий ступню. О том, какие усилия предпринимали местные жители по развитию этого региона, свидетельствуют остатки старых дренажных сооружений и видимые последствия работ по добыче гипса. Но суровые условия берега, бедная почва и обширные озера помешали их усилиям, и в 1970-х годах этот район был объявлен национальным парком.
Глядя на болотистые озера, я вспоминаю аспиранта, который посещал один из моих курсов по подготовке и написанию научных работ. Он описал уязвимость пресноводных водоносных слоев под этими полуостровами и проникновение в них соленой воды из океана. Грунтовые воды под этими озерами становятся все более солеными, и существует риск образования скважин, которые нарушают хрупкие слои почвы, удерживающие воду, подобно внешнему слою воды в капле, балансирующей на поверхности стола.
Раньше мне никогда не приходило в голову, насколько сильно эти подземные воды сформировали ландшафт и насколько это было важно. Однажды, когда уровень воды был выше, он растворил мягкие породы, заполнявшие трещины в древнем кембрийском известняке, и так появилась пещера Корра-Линн. Еще раньше вода затопила низинные участки полуострова. Образовавшиеся мелководные пресные озера поддерживали леса, некогда покрывавшие южные районы Австралии, и населявших их доисторических коал.
Подобные давно исчезнувшие заболоченные леса то и дело возникают в историях о коалах. Везде, где есть окаменелости коал, независимо от эпохи и местности, были и болота, и леса. На первый взгляд, причина кажется очень простой: болота представляют собой благоприятную среду для образования окаменелостей. Если бы коалы водились в более сухих лесах, то окаменелостей бы просто не осталось.
Однако нельзя не заметить, что любимые деревья коал сейчас – такие как эвкалипт прутовидный, группа видов «болотных» эвкалиптов (включая эвкалипты яйцевидный, царственный и грубый) и эвкалипт камадульский – это все «прибрежные» виды эвкалиптов. Они растут во влажных местах и по берегам рек. В результате коалы по сей день обитают вдоль водотоков, пойм и во влажных лесах, то есть там же, где мы находим ископаемые останки их предшественников. Интересное совпадение.
– Правда, что yorkensis был великаном? – спрашиваю я Гэвина по возвращении.
Всегда заманчиво пытаться найти самое большое животное, великана.
Мне нужно знать такие вещи, и именно это я сейчас и пытаюсь выяснить. Но Гэвин работает преимущественно с мегафауной, и он особенно скептически относится к неподтвержденным заявлениям о гигантах.
– О, этот определенно больше и гораздо мощнее. Он примерно в три раза больше, – говорит Гэвин. – Вот, взгляни.
Он показывает мне челюсть современной коалы, а затем окаменелую челюсть Phascolarctos yorkensis. Говорить не о чем: она огромна, настоящая коала-громобой. Мое внимание приковывают к себе зубы: блестящие и белые, как будто на бледной кости сохранилась эмаль с нежным изумрудно-голубым оттенком, подчеркивающая фестончатый край зуба селенодонтов. Они неожиданно красивы – безупречные ряды перекрывающихся полумесяцев, как ракушки, выложенные рядком, или как тонкое кружево. Я переворачиваю их на бок и понимаю, что своей формой они напоминают мне Сиднейский оперный театр.
Придя домой, я снимаю с полки череп коалы, который подарил мне отчим. Он не помнит, откуда тот взялся, но, вероятно, череп подарили, когда отчим работал волонтером в зоопарке Аделаиды. Я присматриваюсь повнимательнее к острым, приподнятым гребням зубов. Узоры тоже есть, но не такие красивые. Щели между зубов, похожие на зарождающиеся дупла, окрашены темным налетом. Зубы выглядят так, как будто бы их давно не чистили.
Череп удобно ложится в ладонь: он меньше, чем я ожидала. Мех и уши коал очень обманчивы. Мне вспоминается, как мне на руку иногда кладет голову кошка, и я удивляюсь, как что-то такое маленькое может быть таким полным жизни и быть личностью.
Современная коала по размеру похожа на двухлетнего ребенка: удобный вес и размер для переноски. Вес Phascolarctos yorkensis, скорее всего, приближался к 30 килограммам, хотя по фрагментам трудно определить наверняка. Возможно, он был размером с ребенка девяти или десяти лет. А может, больше напоминал бабуина.
Я понимаю, что снова думаю о коалах, как о «похожих на кого-то». На ребенка, на бабуина. Если сравниваю их с ребенком, то думаю, что они милы и беспомощны. Фраза «как бабуин» заставляет меня представлять их агрессивными и властными.
Трудно угадать характер животных по тому, насколько хорошо они вооружены или что они едят. Равнинные тапиры (из Южной Америки) в большинстве своем в основном дружелюбные существа, однако чепрачные тапиры меньшего размера (из Юго-Восточной Азии) среди смотрителей зоопарков имеют репутацию очень агрессивных и вспыльчивых.
Кто знает, была ли гигантская коала спокойной по характеру, как ее современные сородичи, или же совершенно иной?
Проследив путь от маленьких, похожих на опоссумов, ночных предков коалы, обитавших в богатых пищей лесах с мягкой листвой 24 миллиона лет назад, до гигантов юга, я перестала считать коал особыми и уникальными существами в неизменном море эвкалиптов.
Теперь я вижу, как это семейство формировалось с течением времени под влиянием изменений климата и растительности, конкуренции с другими видами и вызовов, с которыми они сталкивались. Однако совершенно другой вопрос состоит в том, насколько такая родословная поможет им противостоять неизвестным угрозам будущего.