Наконец, спустя восемь дней, терпение было вознаграждено. Демоны вернулись в каноэ и уплыли прочь.
Обряды по очищению земли заняли несколько недель.
Дым от церемониальных костров поднимался к верхушкам эвкалиптовых деревьев, где невозмутимо сидели коалы, наблюдая за столь странным занятием. Если у них и было какое-то предчувствие трагедии, которая вот-вот постигнет людей внизу, или их самих, или те леса, где все они жили и питались, то они все равно держали свои мудрые советы при себе.
Ранее они переживали бедствия и похуже.
14Коалы везде и всюду
Реку, протекающую через Аделаиду, народ каурна назвал в честь леса из эвкалипта камадульского, который рос вдоль извилистого русла от холмов через равнины Аделаиды до болотистых равнин ближе к побережью. Говорили, что Карравиррапарри повторяет траекторию Млечного Пути по земле. На протяжении тысячелетий местные жители наносили на карту звездный путь, идущий через равнины, повторяя рисунок яркими кострами вдоль линий ручьев.
Возможно, коалы тоже когда-то обитали в лесах из эвкалипта камадульского как часть взаимосвязанной популяции, распространившейся по всему югу от западного побережья Австралии до восточного. Неизвестно, жили ли уже в те времена на этих землях люди. Однако несомненно, что сейчас коалы отвоевывают исконные территории. Они селятся точно так же по берегам Карравиррапарри, распространяются в лесах из эвкалипта камадульского, покрывающих равнины, простирающиеся в мир, преображенный до неузнаваемости.
Сегодня звездная дорожка через равнины Аделаиды потускнела, огни вдоль нее не горят. Ночью линия ручья вьется тенью в море городских уличных фонарей. Леса из эвкалипта камадульского были вырублены, остались лишь одиночные деревья на отдельных участках вдоль берегов. Сеть пересыхающих стариц, соединенных каменистыми руслами ручьев, которые во время зимних паводков превращались в бурные потоки, а жарким летом высыхали до тонкого ручейка, были огорожены и застроены дамбами, системой дренажных сооружений и каналов. Сейчас они все вместе несколько эвфемистично называются рекой Торренс.
После двух столетий жестокого обращения и обезображивания река медленно восстанавливается. Теперь по всей ее длине простираются территории природных парков. Чужеродные виды теперь считают сорняками и заменяют местными растениями. Открытые стоки заменили дренаж, поросшие тростником водоемы наполнены гармоничными песнями лягушек, от которых вибрирует воздух. Эвкалипт камадульский и другие виды эвкалиптов раскинули огромные тенистые кроны над головой бегунов, пешеходов и велосипедистов. И туда, где выросли пышные деревья, пришли коалы.
Одна моя подруга просто обожает коал. Мы шутим, что она – королева коал. Если она встречает их во время прогулки вдоль реки, она обязательно публикует их фотографии в социальных сетях. Как-то раз я пошла с ней, чтобы тоже посмотреть на ее коал. Аллейн немного беспокоится, что они не появятся.
– Иногда их просто толпы, – говорит она, – а бывает, что вообще ни одна не показывается.
Мы петляем по парку аккуратно вымощенными дорожками, идущими между ухоженных клумб и подстриженных газонов. Несколько уцелевших деревьев – все, что осталось от тех времен, когда вдоль линии ручья еще не было оживленных дорог, когда равнины еще не были поделены, огорожены, обнажены, обнесены заборами.
– Есть одна! – показывает Аллейн. – И смотри, у нее на спине малыш.
Пока мы кружим внизу, коала внимательно наблюдает за нами. Она не просто заметила наше присутствие, но и следит за каждым шагом, при этом не дает нам сфотографировать себя получше, отодвигаясь сама и пряча детеныша за ветку, чтобы нам не было его видно. Мы решаем не беспокоить ее и возвращаемся на тропинку.
Коалам здесь явно нравится. И все же это не очень похоже на идеальную среду обитания, которую можно себе представить для крупного дикого животного, где ему удобно жить и размножаться. В тростниках вдоль ручьев лягушки пронзительно перекликаются с медососами – небольшими птичками, снующими между цветущими кустарниками, однако это не естественный бушленд. Этот парк предназначен не для растений и животных. Это, по большей части, место отдыха для людей, а не место жизни для коал.
Однако они здесь. И их количество постоянно растет. На дорожке лежит небольшая кучка экскрементов – маленькие коричневые овальные цилиндрики из плотно спрессованных кусочков листьев. Я беру один и раздавливаю между пальцами, чтобы почувствовать запах.
Аллейн озадаченно смотрит на меня.
– Странный поступок, – говорит она, смеясь.
– Извини, мы, биологи, такие, – говорю я, пытаясь объясниться.
Запах часто является ключевым определяющим фактором для различных видов млекопитающих. Экскременты коалы сильно пахнут эвкалиптом, а не более едким мускусом, свойственным другим млекопитающим. Но вот эти катышки вообще ничем особенным не пахнут. Должно быть, они старые. Свежие обычно блестят от влаги и сильно пахнут. Они быстро сохнут, и по их состоянию можно определить, насколько давно животное находилось здесь. Охота на экскременты – один из наиболее распространенных способов наблюдения за перемещением животных. В настоящее время в них можно даже найти гормоны стресса и ферменты, ДНК коалы, деревьев, которые те едят, и разных микробов их кишечника.
Коал, как известно, трудно найти, если вы не знаете, как искать. Следы на земле являются ключевым признаком, равно как и своеобразные «двойные» царапины, похожие на железнодорожный путь, которые когти коалы оставляют на деревьях. Однако с тех пор, как я начала работать с коалами, методы их обнаружения становятся все более высокотехнологичными. Сейчас исследователи используют специально обученных собак-ищеек, причем некоторых дрессируют так, чтобы те находили свежие экскременты. Эффективным, хотя и дорогостоящим методом определения местоположения животных, нуждающихся в помощи после лесных пожаров, оказалась тепловизионная съемка с беспилотных летательных аппаратов и самолетов.
Я бросаю катышки на землю. Аллейн протягивает мне дезинфицирующее средство для рук.
– Всё, что тебе угодно, дорогая, – говорит она с энтузиазмом. – Давай, давай найдем еще.
Во время прогулки мы встречаем еще несколько коал, и Аллейн радуется, что нам попалось так много. Мы возвращаемся на парковку, а затем в транспортный поток и несемся по асфальтовым артериям сквозь мир, полный прямых линий – кирпичных стен, бетонных поребриков, стали и стекла, столбов электропередач и проводов. Это не тот мир, к которому приспособились коалы. И все же они, как и некоторые другие дикие виды, похоже, полны решимости поселиться здесь, несмотря на наше негостеприимство.
Когда я добираюсь до главной дороги, забитой машинами, наступает час пик. Пока жду начала движения, я смотрю на навигатор и замечаю, что парк позади меня – одна из немногих изогнутых линий на карте, зеленый коридор, змейкой тянущийся через весь город от покрытых лесом холмов через равнины к морю. Они вновь заселяют страну, в которой не жили тысячи лет.
Не столько вторжение, сколько возвращение домой.
Историю последних трех коал Phascolarctos можно было бы считать австралийским вариантом норвежской народной сказки о трех козликах, которые в поисках новых пастбищ пересекают мост, охраняемый страшным троллем.
В истории самый маленький, а затем и средний козлик, убеждают тролля не есть их, а подождать своего более крупного и вкусного брата, который побеждает тролля, и все втроем переходят мост. Действие истории о коалах разворачивается тоже в почти мифологическом мире давно исчезнувших видов мегафауны – пресмыкающихся «драконов» и громоздких сумчатых гигантов, однако в этой версии выживает только самый маленький член троицы.
Два с половиной миллиона лет назад три вида коал – крупная, средняя и маленькая – также столкнулись с сокращением запасов пищи. Австралийские леса сокращались и редели из-за холодных, сухих и ветреных ледниковых условий, перемежающихся более мягкими, влажными и теплыми межледниковыми периодами. По мере того как росли антарктические льды, уровень моря падал, обнажая Австралийский континентальный шельф и соединяя материк с Тасманией на юге и Новой Гвинеей на севере. По всему континенту из-за жестоких холодных засух леса начали сменяться пустынями и дюнами. Южные леса сохранились на оконечности Западной Австралии, но исчезли вдоль побережья Большого Австралийского залива, образовав обширное, практически безлесное пространство равнины Нулларбор, которая теперь отделяет западные леса от восточных.
Самая крупная коала, Phascolarctos yorkensis, исчезла первой, не сумев приспособиться к изменившимся условиям питания. По мере того как Австралию болтали климатические колебания плейстоцена, эвкалиптовые леса меняли свое распространение и разнообразие, приспосабливаясь к растущей засушливости. В течение раннего и среднего плейстоцена в лесах оставались только Phascolarctos stirtoni и Phascolarctos cinereus, их окаменелости найдены в отложениях – иногда в одно и то же время и в одном и том же месте – на юге Западной Австралии, в Южной Австралии, Виктории и Квинсленде. К позднему плейстоцену коала среднего размера, Phascolarctos stirtoni, была зарегистрирована только дважды: сначала в районе озера Эйр в Южной Австралии около 110 000–130 000 лет назад, а последняя запись о ее существовании относится к периоду 53 000 лет назад в Цемент-Миллз в юго-восточном Квинсленде.
С этого момента самая маленькая современная коала стала единственной наследницей оставшихся эвкалиптовых владений. Значительная часть этого успеха, скорее всего, обусловлена наличием у коалы сотрудников – пищеварительных микробов, уникальной и гибкой армии, способной адаптироваться к растущему разнообразию видов эвкалипта, каждый из которых обладает уникальными питательными свойствами и токсинами. Самой коале не нужно стало приспосабливаться к динамичной природе леса; вместо этого к ней адаптировалась встроенная бактериальная экосистема, подобно персонализированному ключу, способному «отпереть» питательные вещества более широкого и изменчивого спектра видов деревьев, годных для питания.