Мотивы этой истории, где море свирепствует и гонит людей по суше, перекликаются с другими древними историями, рассказанными народами по всей Австралии, которые по-разному описывают повышение уровня моря, которое привело к затоплению побережных равнин, заливов и бухт у восточного побережья более 7000 лет назад. Некоторые из этих событий, возможно, происходили постепенно, и их наблюдали на протяжении поколений; другие были внезапными и катастрофическими. Например, все пространство залива Порт-Филлип в Мельбурне когда-то было обширной сухой речной равниной, хорошими землями, где водились кенгуру и опоссумы, на которых охотился местный народ войвуррунг. Похоже, что океан прорвался через скалистые мысы у входа в залив около 2800 лет назад, быстро затопив внутренний бассейн. Это событие ярко отражено в рассказах местных жителей.
Но меня также поражает упоминание длинной пищеварительной системы коалы и того, что пищеварительный тракт является основой выживания животного.
Недалеко от ущелья Карнарвон в центральном Квинсленде местные жители – народ бидьяра – считают коалу по имени Дидане мудрым советчиком, благодаря которому бесплодные земли превратились в пышный лес. Согласно преданиям этого народа, люди пытались заставить деревья, растущие в небе, бросить им свои семена, чтобы те упали на бесплодную землю и проросли. Однако, как бы они ни старались, у них не получалось забросить бумеранги так далеко, и оружие возвращалось ни с чем. Тогда люди призвали на помощь сильнолапую коалу Дидане. Зверь принес свой самый большой боевой бумеранг и со всей силой метнул его в небо. Бумеранг исчез в облаках, и люди решили, что он не вернется и Дидане потерпел неудачу. Однако тут семена начали падать с неба и покрывать землю. А после дождей выросли леса, и люди возрадовались.
У меня на журнальном столике стоит поднос, полный твердых древесных плодов эвкалиптовых деревьев, которые я собрала в дендрарии Карренси Крик. Они бывают самых разных форм и размеров: огромные колокольчики, крошечные шарики, большие шишки с длинными шипами, а также плоды, похожие на крылатые ракеты. Я беру в руки орех, мне в руку сыплются небольшие гранулы. Я забыла, что плоды эвкалипта не выбрасывают семена до тех пор, пока они полностью не высохнут – после продолжительной засухи или даже пожаров, – иногда сохраняя их годами. Возможно, они ждут, пока ситуация не станет настолько тяжелой, что гибель материнского растения станет неизбежной. Но какой бы ни была причина, они будут находиться в состоянии покоя в сухой почве до тех пор, пока влаги не станет достаточно для того, чтобы прорасти и обновить поколение эвкалиптовых деревьев.
Удивительно, насколько правильно придумано, что коала, сидящая на дереве, переживающая засуху и трудности, рассматривается как предвестник дождя семян, приносящего оживление лесам, от которых так зависят коалы.
Появление в Австралии первых людей сделало коал незащищенными перед новыми хищниками и новыми ударами. Люди довольно существенно меняют и формируют ландшафт, где живут, в соответствии со своими потребностями: используют огонь, топоры или палки-копалки, чтобы увеличить запасы пищи, открывают торговые пути, путешествуют и мигрируют. Кроме того, из-за них меняются привычки и жизнь видов, на которые они охотятся.
Людей можно назвать относительными новичками в эволюционном плане. Коалы существуют уже 24 миллиона лет; гоминиды – всего 6 миллионов лет. Самой старой современной окаменелости коалы по меньшей мере 350 000 лет, при этом самой старой окаменелости Homo sapiens не более 210 000 лет. Большую часть своего существования коалы не подвергались никакому давлению со стороны людей.
При этом влияние коренных австралийцев на ландшафт, скорее всего, было незначительным, по крайней мере, по сравнению с тем, что ждало эти земли в будущем. Плотность населения аборигенов была низкой (по сравнению с нынешней в городских условиях), они рассеивались по всей стране, занимая районы, где возможно жить небольшими группами в течение длительного времени, учитывая изменчивый и непредсказуемый климат Австралии, включая длительные засухи. Использование огня не прошло без последствий, однако наиболее резкие изменения – включая лесные пожары до прибытия в эти места людей и последующее использование огня местными жителями – скорее всего, оказались вызваны климатом. Первые человеческие популяции не демонстрируют никаких признаков циклов подъема и спада; все данные свидетельствуют о стабильности, экологическом балансе и эволюции устойчивых условий на протяжении длительного времени.
Коренные австралийцы были опытными охотниками и охотились на коал ради мяса и меха. Однако использование этих животных варьировалось не только в зависимости от народа, клана и семьи, но и от степени родства между членами сообщества и от обязанностей, которые можно было установить по определенным фрагментам, тотемам или коже. Европейцам коренные австралийцы казались одинаковыми, они всех называли «австралийскими аборигенами», однако коренные жители говорили более чем на 250 различных языках, в которых выделялось 800 диалектов, и представитель народа нуэнонне из Тасмании культурно отличался от представителя народа менанга на юго-западе или вик в заливе Карпентария, как испанец от турка или финна.
В дальнем юго-восточном уголке Виктории – в густых, темных лесах Гиппсленда, где деревья когда-то вырастали до 100 метров в высоту, – местные жители гунайкурнаи отлично лазали по деревьям.
«С помощью томагавков они делают зарубки на коре, – писал в своих наблюдениях Джон Балмер, руководитель миссии Лейк-Тайерс на Гиппслендских озерах в 1870-х годах, – а затем взбираются по ним, как по ступеням, на высокие прямые деревья. Иногда они использовали ленту из волокнистой коры (янгоро): опоясывали ею дерево и опирались на нее спиной. Это облегчало вырезание зарубок».
Один человек забирался на дерево, а остальные ждали внизу.
«После долгих усилий они добирались до вершины дерева, иногда до высоты, вызывающей головокружение, при этом они сохраняли спокойствие и хладнокровно убивали добычу, – пишет Балмер. – Часто бывало так, что медведь забирался на отдельно стоящую ветку, и тогда ее нужно было перерубать, чтобы животное упало вниз, где с ним расправлялись другие члены общины. Несколько раз я видел, как после всех их усилий медведь прыгал на другое дерево, и людям приходилось проделать все то же самое еще раз или остаться ни с чем. Обычно они выбирали последнее».
Казалось, что коалы сидели на деревьях, словно ожидая, когда их «сорвут», однако их было не так легко поймать, при этом их было не так много, как других, более аппетитных животных, привлекающих охотников и хищников. В 1830-х годах исследователи заметили представителя народа дхаравал из южной части Сиднея, он охотился на коал с длинным тонким шестом с петлей, сплетенной из коры. Когда мужчина взобрался на дерево, коала попыталась укрыться на самых высоких ветках, слишком тонких, чтобы выдержать вес взрослого человека. Тогда охотник использовал длинный шест и попытался накинуть петлю на шею коалы. Животное сопротивлялось и пыталось снять петлю лапами. Затем охотник забрался выше, дерево наклонилось под его весом, но он продолжал попытки, пока ему наконец не удалось затянуть петлю на шее коалы. После чего он принялся тащить ее за собой вниз по дереву, держась подальше от когтей разъяренного животного.
Однако, как только они достигли земли, коала освободилась и прыгнула на ближайшее дерево, готовая снова вырваться на свободу, но ее сбили с ног томагавком, брошенным со значительной силой и точностью, как умели охотники дхаравала.
Иногда пишут, что охота коренных народов сдерживала или даже подавляла численность коал.
Существует история, основанная, главным образом, на рассказе Гарри Спичли Пэрриса (1885–1964), чей отец переехал в Австралию из Англии и занял около 80 акров земли на реке Гоулберн в Виктории в конце 1860-х годов. В 1930 году Пэррис опубликовал отчет, созданный по воспоминаниям местных поселенцев о критических изменениях, наблюдавшихся в этом районе до него и на протяжении его жизни. Он отметил, что в 1870-х годах леса из эвкалипта камадульского, окаймляющие реку, были густо населены коалами. Однако один из первых европейских поселенцев в этом районе, Уильям Дэй, приехавший в 1854 году, утверждал, что вообще не видел коал в течение первых трех лет пребывания, хотя, кажется, пожилые жители видели пару коал в других местах в этом районе.
«В течение месяца, – писал Пэррис об этих первых наблюдениях, – в этом районе были сотни медведей, что указывало на миграцию».
Далее Пэррис указывал, что до 1854 года в нижнем течении Гоулберна не было коал, несмотря на то, что они в изобилии водились в близлежащих районах: Гиппсленде, Верхнем Гоулберне и Данденонгских хребтах. Изначально Пэррис не верил, что охота коренных народов как-либо повлияла на коал. Он подозревал, что, скорее всего, причиной сокращения численности могли стать болезни. Но, написав об этом несколько лет спустя, Пэррис уже знал, что коренные жители действительно охотились на коал и ели их, что заставило его предположить другую причину упадка популяции.
«Количество медведей увеличивалось по мере уменьшения численности коренного населения, и в пятидесятых и шестидесятых годах [XIX века] они распространились на значительной территории», – утверждал Пэррис.
Пэррис, как и многие австралийцы, был обеспокоен судьбой коал, и он не единственный, кто связал судьбу вида с сокращением численности коренного населения. Пэррис хотел, чтобы коалы были вновь завезены в район Верхнего Гоулберна и охранялись, при этом его интерпретация воспоминаний местных обрела собственную жизнь и нашла отражение в литературе. С того дня в статьях по изменениям численности коал цитировали Пэрриса как неопровержимое доказательство того, что охота коренных австралийцев когда-то привела к резкому сокращению популяции, что, следовательно, поддерживало идею о том, что «чума» коал требует постоянной выбраковки и охоты для поддержания природного баланса.