1 января 1901 года шесть бывших британских колоний Западной Австралии, Южной Австралии, Тасмании, Виктории, Нового Южного Уэльса и Квинсленда официально объединили свои силы в национальную федерацию Австралии, или Австралийский Союз. По крайней мере, теоретически страна стала единым целым с точки зрения политики, что позволило принять единые национальные законы, регулирующие торговлю, оборону и иммиграцию, а также положило начало медленному и затяжному процессу освобождения от влияния британского империализма.
После создания федерации в стране возросли патриотизм и национальная гордость, став отличительными чертами начала XX века. Австралийцы уже начали представлять себя как нацию в спорте и на полях сражений. А эмблемами этого движения стали австралийские растения и животные. Эвкалипты и лирохвосты, акации и эму – самобытная и древняя австралийская фауна считалась символом нового содружества, поскольку европейские колонизаторы стремились установить культурные связи с землей, которую аннексировали. Игроки в крикет и солдаты были изображены в виде кенгуру. Австралийские животные, такие как коала, стали и остаются гораздо более узнаваемым символом страны, чем любой колониальный флаг.
В 1904 году Норман Линдси опубликовал первые наброски коалы, которая вскоре стала Билли Блюгамом с иллюстраций сатирической истории о его попытках сделать «диких медведей бушленда» более известными. Персонаж Билли Блюгама использовали во многих национальных кампаниях, в том числе во время обеих мировых войн в фильме «Билли Блюгам идет к оружейному дереву» и на пьедестале почета победителей Олимпийских игр 1956 года в Мельбурне. В детской книге «Волшебный пудинг» (The Magic Pudding), впервые опубликованной в 1918 году и ставшей классической, Линдси переосмыслил своего персонажа, так появился Буньип Блюгам, один из главных героев этой истории.
В 1914 году австралийские солдаты отправились на войну в одежде, украшенной шкурами представителей австралийской фауны. Помимо перьев эму, легкая кавалерия иногда носила на широкополых шляпах полоску из меха валлаби. Сотни товаров, от муки до медных кроватей, назывались «коалами», что свидетельствовало о растущей популярности маленького животного.
Эта популярность была связана с другим растущим международным феноменом – плюшевым мишкой. По странному совпадению, два производителя по разные стороны Атлантики в 1902 году создали мягких игрушечных медведей, и оба предназначались для рынка США. Судьба немецких игрушечных медведей неизвестна, что наводит на мысли о кораблекрушении по пути в Соединенные Штаты. Но американская версия стала сенсацией. Игрушку назвали Тедди в честь президента Теодора «Тедди» Рузвельта, отказавшегося стрелять в черного медведя, за которым гнались, били дубинками и связали для этой цели. Рузвельт, будучи страстным охотником на крупную дичь, почти наверняка сделал это из чувства гордости, а не из сочувствия к медведю.
Плюшевые мишки сделались любимой детской игрушкой во всем мире. Постепенно они менялись, приобретая все более симпатичные формы: большие глаза, лбы и более плоские мордочки. Их популярность еще больше укрепилась благодаря популярным детским историям, таким как «Винни-Пух» (или «Истории о медведе с очень маленьким мозгом»), написанной в 1926 году, «Медведь по имени Паддингтон», который появляется в 1958 году с милой запиской на куртке: «Пожалуйста, позаботьтесь об этом медвежонке».
Коалы, безусловно, больше похожи на плюшевых мишек, чем на настоящих медведей. Им даже ничего не нужно менять: у них широкая морда, устремленный вперед взгляд и цепкие лапы, что и вызывает такую сильную родительскую реакцию у людей. К 1920-м годам игрушечных коал с подвижными конечностями, глазами-пуговицами и большим резиновым носом производили в Австралии и за рубежом и поставляли по всему миру. Маленькие дети повсюду обнимались с мягкими игрушечными друзьями, «завернутыми в кроличью шубку», или, чаще всего, в мохер, мех кенгуру, валлаби и даже мех самих коал.
По трагической иронии судьбы, огромное количество игрушечных коал возникло благодаря тому, что их пушистые шкурки привозили для изготовления пальто, муфт, сумочек и косметичек. Так что превращение животного в милые игрушки было не показателем привязанности человека к этому животному, а, скорее, побочным эффектом массовой торговли, когда для коммерческих целей убивали сотни тысяч коал, живущих в дикой природе.
Местные животные сделались основным источником пищи и целью спортивной охоты для поселенцев по мере роста колонии. Охота на кенгуру являлась обычным видом спорта для привезенных борзых, на основе которых вскоре вывели долговязых, мощных австралийских борзых. Последствия стали заметны уже к 1836 году.
«Несколько лет назад дикие животные в этой стране водились в изобилии, – отмечал Чарльз Дарвин, приглашенный принять участие в довольно неудачной попытке охоты на кенгуру, – но теперь эму не найти поблизости, а кенгуру стали редкостью».
Вряд ли европейские поселенцы ели коал, особенно учитывая, что они их почти не замечали. В 1850-х годах охотник с полуострова Морнингтон в Виктории заметил, что их мясо «по вкусу мало чем отличается от мяса северного медведя», хотя непонятно, было ли это хорошо. Возможно, коал и не ценили с точки зрения употребления в пищу, но спрос на все виды меха в Америке и Европе был огромен. Шкуры коал выделывали в аккуратные прямоугольники толстого, мягкого меха, из которых получались прочные коврики и пальто, которые ценили за водонепроницаемость.
Коал обычно ловили, применяя яд либо проволочные силки. В них редко стреляли, и это наводит на мысль: коалы не стоили того, чтобы тратить на них пули. Более того, считалось, что шкуры коал настолько прочны, что пули от них отскакивали. Мельбурнский охотник Х. У. Уилрайт отметил, что коал «чрезвычайно трудно подстрелить из-за толстой шкуры», в дополнение к их густой шерсти, небольшому размеру и привычке прятаться за ветвями. И, что не менее важно, стреляя, можно было повредить шкуру.
Поэтому животные становились жертвами гораздо более жестоких и бесчеловечных методов охоты. Банку из-под варенья с водой, в которую был добавлен цианид, ставили у подножия дерева или полого бревна. Животное, по неосторожности решившее попить ночью, умирало мучительной смертью. Техника ловушек была не намного гуманней.
«Звероловы прислоняют к дереву, на котором может сидеть зверь, тонкие деревца и на каждое вешают смертельную проволочную петлю, в которую “поссум”, спускаясь, попадает головой, – писала Нора Хаулетт в конце 1970-х годов про ужасы охотничьего сезона 1927 года. – Ранним утром, пока динго и вороны не повредили трупы, зверолов совершает обход и собирает задушенных “поссумов” и “медведей”».
Детенышей отдавали на съедение собакам, а более старых коал выпускали для последующей поимки, чтобы они могли попытать счастья самостоятельно. Трудно определить точное количество коал, на которых охотились ради меха для поставок на местный и зарубежный рынок, поскольку мех коалы часто продавался вне сезона под названием «вомбат», а меха различных австралийских животных продавались в Соединенных Штатах под общим названием «опоссум». Но спрос на австралийский мех был высок. Ежегодно в Лондон экспортировалось от 10 000 до 30 000 шкурок, при этом в 1889 году туда отправили невероятное количество – 300 000 шкурок. К началу 1900-х годов популяция коал резко сократилась в Виктории, Новом Южном Уэльсе и Квинсленде.
Опасения за судьбу коал привели к тому, что в 1898 году их объявили охраняемым видом в Новом Южном Уэльсе, но в 1908 году из Сиднея вывезли 57 933 шкур. Южные виды были практически уничтожены, сначала в Южной Австралии, а затем в Виктории, несмотря на законодательство и охрану.
Охота в Квинсленде продолжалась в бешеном темпе. В 1915, 1917 и 1919 годах были открыты сезоны охоты на животных. Сезон 1919 года, с 1 апреля по 30 сентября, принес один миллион шкурок коал. В масштабах страны в 1920 и 1921 годах из-за меха было убито 205 679 коал. В ответ на возмущение общественности в 1921 году Квинсленд принял «Закон о животных и птицах» для защиты коал, и в том же году было введено законодательство Содружества для контроля за экспортом шкур коал. Однако это почти не повлияло на масштабы истребления коал.
В 1924 году с восточного побережья было экспортировано два миллиона шкурок коал. В 1927 году Великая депрессия привела к тому, что правительство Квинсленда предложило открыть ограниченный сезон охоты продолжительностью на один месяц.
«По всей стране бушуют протесты против действий правительства, объявившего открытый сезон охоты на медведей-коал на один месяц», – писали в Daily Mercury.
Однако протесты не подействовали. Перед последним официальным сезоном в Квинсленде в августе 1927 года[41] было выдано 10 000 лицензий на охоту на коал, чтобы повысить занятость в сельских районах и сократить «неконтролируемую» численность коал.
В течение нескольких дней после открытия на рынках Брисбена было продано более 70 000 шкурок. Во время «Черного августа» по всему штату было убито 600 000 коал. Есть фотографии шкур коал, сложенных в огромные кучи на полу склада, и 3600 шкурок, загруженных в трейлер одной группой охотников в Клермонте, Квинсленд.
Спрос на мягкий, густой мех коалы для производства пальто, шляп и перчаток в США был высок. Большая часть мехов отправлялась в Сент-Луис, штат Миссури.
«На коал охотятся и безжалостно уничтожают ради тщеславных женщин, у которых денег больше, чем мозгов или доброты, – заявил журналист из Сиднея, – и которые шьют модные пальто и другую одежду».
Дэвид Стед, президент Австралийского общества охраны дикой природы, выступил против убийства коал, предсказав, что жестокое и бессмысленное истребление самого любимого животного Австралии за несколько ничтожных монет вызовет презрение будущих поколений.