– Выпьешь чего-нибудь?
– Я не пью. Это не хорошо. Я не ем мяса. Дай мне воды, пожалуйста. Только воды.
– Ты ешь мясо – я видел у матери, – кричу я ей с кухни, а Инга с задранными к потолку ногами остается на диване.
– Я ела, потому что твоя мама готовила, старалась – я никогда не отказываюсь в таких случаях!
Черт, я не купил минералки.
Наливаю ей украдкой из-под крана, добавляю лимон. Себе беру пиво.
– Ты знаешь, Иеремиаш, я так рада, – она слегка кривится, делая глоток, может, я переборщил с лимоном? – Я в тебе как-то сразу почувствовала поддержку. Мы себе найдем с тобой каких-нибудь девочек…
Я давлюсь пивом. Мы? Мы оба? Или обе?
– …и будем ходить везде вместе. Мне нравится иметь друга-мужчину, хотя это и не легко. Женщины лучше, они чувствуют тоньше, и они такие, что при них не нужно притворяться.
Не понял.
Женщины лучше?
При них не надо притворяться?
Ну да, она из Канады – но Канада ведь вроде на Земле находится, не в другой галактике.
Или я ослышался?
– Что тебе больше всего нравится в девушке?
Ну и что я должен ответить? Попка? Сиськи? А потом все остальное? Искренне? И вот как хочешь, так и крутись, мужик, – и при этом изволь не притворяться. А вдруг она обидится? А если скажу, что характер, – так она подумает, что я вру.
– Все вместе, – мямлю я дипломатично.
Инга выглядит на этом диване так сексуально, что мне приходится выйти на балкон, чтобы охладиться.
– А я больше всего люблю попку. Понимаешь, ты… ты нормальный. Потому что обычно, когда мужчина узнает, что я… ну, you know… что я lesbian, – их отношение ко мне сразу меняется. А ты знаешь каких-нибудь девушек, с которыми я могла бы познакомиться? Я не знаю, как это делается здесь. Есть какие-то клубы?
Неудачник, неудачник, неудачник.
Ну конечно, теперь все ясно! Я просто дубина стоеросовая. Потерял совсем инстинкт самосохранения. Уже вообще не распознаю, кто враг, кто друг. Не могу отличить лесбиянку от гетеросексуальной женщины. А ведь это же элементарно – даже ребенок бы справился.
Да что со мной такое?!!
Я отворачиваюсь от Инги.
– Можем познакомиться с кем-нибудь, только, чур, не переходи мне дорогу! – острю я и притворяюсь довольным жизнью и собой. Помогите, люди добрые, на помощь. Help me. – Знаешь что, давай я позвоню приятелю и мы куда-нибудь вместе сходим, как тебе такая идея?
Инга, Джери и я едем в город.
А это даже забавно – мы все трое разглядываем девушек. Теперь я, кажется, понимаю, что имела в виду ее маменька, когда говорила, что если мы переспим – все проблемы будут решены.
Инга не спит с мужчинами, а только, как и мы, – с женщинами. И я этого не понял и не заметил. Простить себе не могу.
Вот Джери сразу догадался, что девушка любит девушек.
– Конкурентов берем? – спросил он меня еще в коридоре, только мельком взглянув на нее, а приехал он ко мне через пятнадцать минут после моего телефонного звонка.
Наша холостяцкая компания рассыпается на глазах.
Маврикий совсем увяз в отношениях с прекрасной Эвой и теперь заявляет, что только настоящие отношения и работа могут дать мужчине ощущение полноты жизни. Он стал практически недоступен для общения, и мне интересно, как долго это все продлится.
Бартек перешел из фазы отцовства зиготы в фазу отцовства эмбриона, а может быть, даже и в более продвинутую фазу – просто я не знаю, как оно там все называется точно. Теперь он нас подробно информирует, что они едят, эмбрион и жена, что они пьют, эмбрион и жена, и что с ними потом происходит – с эмбрионом и женой.
Толстый снимает в Словакии, почти шестьдесят съемочных дней, совместное чешско-польско-австрийское производство.
– Вот как ты, старик, мог отпустить Марту, я не могу понять, – вдруг ни с того ни с сего цепанул меня Джери, разглядывая Ингу.
Да что ж такое происходит – почему все вдруг хотят знать подробности?!! Я уже даже не помню, как она выглядела!
– А кто это – Марта? – Инга смотрит на меня, а я не знаю, что сказать, ведь она моя потенциальная конкурентка.
– Его девушка.
– Бывшая девушка, – уточняю я в сотый раз.
– А что случилось, почему вы расстались?
– Это просто была не моя женщина, – говорю я.
– А чья? – спрашивает Инга. Вот Джери бы таким ответом удовлетворился.
– Она была плохая женщина, – говорит Джери, но Инга и так не понимает.
– Ну так бывает иногда, – говорю я.
– Не болтай, старик, ты был в нее сильно влюблен, – это Джери. – Это было видно, слышно и отвратительно.
– Не может быть отвратительно, что кто-то влюблен, – произносит Инга.
– В нашем городе это видно, слышно и отвратительно, – занудствует Джери. – Понятно?
– Нет, – возражает Инга. – Не может быть это отвратительно, ни в каком городе.
Неожиданно культурные различия становятся очень заметны. Чего она там в своей Канаде нахваталась?
– Ты любил ее? – спрашивает Инга.
– Слушай, человече, – начинает Джери, и это меня несказанно радует, потому что так можно обратиться только к мужчине, а значит, он в Инге видит мужчину, которого я не заметил… – Да он был влюблен по уши. А потом – как будто отрезало.
– Ничего у меня не отрезало – только у нее, – протестую я.
– Да что ты чушь какую говоришь – заболел, что ли? Маврикий ее видел в начале мая – и не узнал. От нее половина осталась – он ее встретил в том магазинчике со старыми лампами на Праге – ну помнишь, мы туда раньше ездили чуть не каждый месяц. Она худая как щепка. А когда он заговорил о тебе – она расплакалась.
– Что ты ей сделал? – Инга останавливается перед витриной со свадебными платьями.
И мы останавливаемся тоже.
– Ничего я ей не сделал.
– Да не скажет он, – Джери поворачивается к витрине спиной.
– Я бы хотела иметь свадьбу, – говорит Инга. – Как вы думаете – ведь где-то она меня ждет, правда?
Хрень какая.
– Конечно. Но тут свадьбу вам не сыграть, – информирую я ее ласково.
– Каждого кто-то ждет, – произносит Инга. – И меня, значит, тоже. Так давай, признавайся – почему она так тяжело это переживала, почему так плохо? ЧТО ты ей сделал?
Что я ей сделал…
Эти женщины.
Да я просто увидел кое-какую фотографию.
Порнографическую.
С ней в главной роли. С ней – и не со мной.
В один прекрасный день.
Мне совсем не надо было ничего ей делать…
– Правда, ничего. Оказалось, что у нее есть другой.
Джери не выдерживает.
– Да не мели ерунды, старик, кто в это поверит! Она на тебе была зациклена, не делай из нас дураков! Не захотел ты с ней быть – ради бога, твое право, но девушка, у которой кто-то есть, выглядит совсем по-другому! Не валяй дурака!
– Не валять кого? Ты скажешь, что ей сделал?
И все-таки Инга – женщина: мужик, если услышит подобный ответ, – уже не будет лезть с дальнейшими расспросами. А женщин надо запускать под землю вместо шахтеров – они бы за месяц прорыли туннель в Австралию, причем им инструменты бы не понадобились: они бы скалы дробили своими вопросами!
– Инга, я не хочу об этом говорить.
– О’кей, не хочешь, это я понимаю, но я хочу знать. Я тебя не буду осуждать, но только мне же интересно. Так что ты ей сделал?
– Ага, сейчас он тебе так и рассказал – вот мне не рассказывает, а тебе расскажет, ага. Сюда зайдем?
– А это бар для геев? – спрашивает Инга и с чисто женским упорством продолжает разговор на скользкую тему: – Ты мне должен все рассказать, я тебе все рассказала.
– Инга, – по голосу Джери я понимаю, что сейчас он скажет какую-нибудь глупость, – а ты не пробовала с мужчиной?
– I am lesbian, ты понимаешь? А ты – не пробовал?
Джери отшатывается в ужасе:
– Издеваешься?
– Ну так оставь меня тогда в покое. Или пойди и попробуй с мужчиной – тогда и поговорим.
– А ты расскажешь, как вы это делаете? – не сдается Джери и подмигивает мне исподтишка.
– Так же, как и ты, – отвечает Инга. – Есть только одно отличие.
– Ну-ка, ну-ка, какое же, очень интересно! – у Джери загораются глаза.
– Мы всегда имеем оргазм, – говорит Инга, глядя ему прямо в глаза. – И не нужно притворяться.
Вот так вот.
Удар ниже пояса.
Я трясусь от хохота, глядя на глупое выражение лица Джери.
И мы, как три мушкетера, входим в бар «Элитка».
Они что, всегда притворяются?!!
Моя мать поразительная женщина – иногда мне кажется, что она забыла, что уже больше пяти лет я с ней не живу. И что с четырнадцати лет имею право голосовать, а с одиннадцати могу жениться без ее разрешения. Она и правда считает, что без женщины моя жизнь просто не имеет никакого смысла. Может быть, это потому, что она вдова, что она одна. Может быть, ее жизнь потеряла всякий смысл без отца.
Но факт остается фактом: пока я не окажусь в зависимости от другой женщины и не вляпаюсь по новой в какое-нибуь дерьмо, она будет так сильно беспокоиться за меня, что я и сам начну беспокоиться.
– Скажи-ка мне, милый, почему ты не встречаешься с Ингой?
– Я встречаюсь, мама.
– Ну ты же понимаешь, что я имею в виду! Ведь она такая красивая девушка!
– Красивая, – признаю я.
– Ты все не можешь забыть о Марте, да?
Я соглашаюсь, чтобы не выдать секрет Инги.
Но на самом деле я о Марте даже не думаю.
Меня всерьез озадачило то, что сказала Инга об оргазмах. Неужели они всегда притворяются? И им на самом деле никогда не бывает хорошо? Инга сказала, что у нас такое раздутое эго, что его оболочка стала тоненькой-тоненькой, того и гляди порвется – и содержимое выльется наружу. И женщина, которая любит, все время об этом помнит и следит, чтобы ни в коем случае этой оболочки не задеть и не повредить, не порвать ее в клочки – потому что потом ничего не соберешь обратно. И что мы, мужчины, не выносим даже мысли, будто что-то можем делать не так. А что мы можем делать не так? И еще – что мы, мужчины, рабы своего члена, который управляет нами всегда и в любых ситуациях.