Далеко в поле в полном одиночестве находится самый нелюдимый из всех. Это молодой Оди Райан. У Оди два «кольта», но это самовзводные шестизарядные револьверы классического Старого Запада, которые он носит в сделанной на заказ черной кожаной портупее с двумя кобурами работы известного голливудского мастера Джона Болина. Глядя на Оди, можно принять его за ковбоя; по крайней мере, в кино он играет ковбоев.
Подобно многому из того, что связано с миром кино, это ложь. Оди вырос не на ранчо, хотя он действительно родом из Техаса. Его детство и юность не имели никакого отношения к Западу, к пастбищам, стадам, чести, лошадям и закадычным друзьям. Скорее, его жизнь напоминала фотографии Уокера Эванса: жуткие образы обездоленных, исхудалых, отчаявшихся бедняков Юга, бьющихся изо всех сил, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Таким запомнилось Оди детство: тяжелый батраческий труд на полях в окрестностях Гринвилла на северо-западе Техаса, после того как его никчемный отец бросил семью. Оди тогда не было еще и двенадцати; он работал как проклятый, только чтобы хоть как-то прокормить многочисленную семью, не дать ей развалиться. В это самое время Оди начал охотиться: он бродил в одиночку по холмам со старым, видавшим виды однозарядным «винчестером» 22-го калибра; каждый промах означал, что его родным придется голодать. Именно тогда у него развилось и окрепло чувство собственного достоинства. В основе этого чувства было оружие. Без оружия Оди был бедным техасским мальчишкой с симпатичным веснушчатым лицом и девчачьим именем, которому приходилось кулаками прокладывать себе дорогу в школу и обратно — когда он туда ходил. Но как только у него в руках появлялось ружье, Оди испытывал нескрываемую радость, видя, с каким восторгом встречали его дома, когда он возвращался с кроликом, белкой, фазаном или диким голубем, подстреленными на охоте. Он испытывал то же самое чувство, что и первобытный охотник: я накормил свою семью; я настоящий мужчина.
Поэтому для него война стала не тем, чем она явилась для большинства его сверстников, а именно непреодолимым препятствием, сокрушившим надежды на будущее. Для Оди война стала воплощением всего того, что он усвоил в одиночестве на уроках в непроходимых чащах северо-западного Техаса, где ружье было единственным средством, позволяющим стать настоящим мужчиной.
Два «кольта» — свидетельство успеха, которого Оди добился в жизни. На войне он вселял ужас, этот невысокий, колючий, живой паренек, практически не знающий страха, принесший свой талант меткой стрельбы и интуитивное чутье складок местности в Европу, где после первых двух-трех дней все вдруг встало на свое место, наполнилось смыслом. Чутье никогда не подводило Оди. Он ничего не боялся, в том смысле, в каком боялись остальные. Ему в общем-то было все равно, вернется он из боя или нет. Оди оставил дома проклятую ферму, доставшуюся от проклятого отца; он не собирался возвращаться назад, и как ему удалось этого добиться! Когда Оди стрелял, люди падали. Когда он говорил, люди его слушали. Когда он куда-то шел, люди следовали за ним, вчерашним подростком с нежным, словно у девушки, лицом, с маленькими изящными руками. Но детство и отрочество закалили Оди, превратив его в камень, ибо даже армейская пайка казалась ему пышной трапезой в сравнении со скудными порциями кроличьей тушки, разделенной на шестерых.
Эти два шестизарядных револьвера подарил Оди один очень важный человек, мистер Грэхэм Г. Антони собственной персоной, президент корпорации «Кольт», во время посещения одного из заводов в 1947 году. Оди тогда встретили очень радушно; он почти ничего не говорил, и его юношеская внешность ставила всех в тупик. Никто не мог разглядеть в этом вежливом, молчаливом молодом мужчине великого героя, который лично уничтожил свыше трехсот врагов.
Оди любил оружие. Сознавая, что ему нужно научиться обращаться с револьверами, если он собирается преуспеть в Голливуде в роли героев вестернов, именно этим он и занимался с тех самых пор, когда несколько лет назад поселился в доме для начинающих актеров, основанном Джимми Кэгни[44]. Оди вставал рано, уходил в горы, которые начинались сразу за городской чертой, и оттачивал мастерство обращения с оружием. Первое время у него получалось довольно медленно. Но если Оди не находил особого смысла в окружающем мире, общение с оружием его всегда успокаивало. Оди учился быстро выхватывать револьверы из кобуры, одновременно обеими руками. Учился вести огонь по нескольким целям, учился стремительно разворачиваться, как Кучерявый Билл[45], поражать воздушные цели, стрелять «мельницей», быстро заряжать и перезаряжать револьверы. Поразительно, как быстро можно освоить самые разнообразные навыки, если целеустремленно настроиться на это, особенно если речь идет о мужской работе, связанной с механизмами и сноровкой, а не об игре в кино, где главное — правильно себя показать, изобразить что-то, даже если на самом деле это неправда, и где не существует никаких законов.
Поэтому Оди, уходя один в горы, отрабатывал искусство войны, которое никогда не применял на практике, разве что перед объективом кинокамеры: в духе старого Дикого Запада, когда револьвер вылетал из кобуры, курок щелкал четыре раза — согласно легенде, произносил четыре звука «К — О — Ль — Т», повинуясь системе рычагов, винтов и упоров, гениального изобретения Сэма Кольта, — после чего ударял по капсюлю большого патрона 44-го калибра, и раздавался громкий выстрел.
Оди чувствовал, что с револьвером в руке он способен на все.
Эрл, закрывшись один в своей комнате, снова работает с картой. Он знает, что, если заниматься чем-либо чересчур упорно, это в конце концов потеряет всяческий смысл. Эрл ни в коем случае не хочет этого.
Он понимает, что его план хорош, если только всем удастся обеспечить полную внезапность и если охранники отреагируют именно так, как, по его расчетам, они должны будут отреагировать, столкнувшись с сильными, волевыми, вооруженными людьми, в совершенстве владеющими искусством стрельбы и не знающими пощады. Но Эрл также понимает, что в любой момент может произойти что-нибудь непредвиденное; без радиосвязи, без резерва, без путей быстрого отхода операция обернется полной катастрофой быстрее, чем успеет моргнуть кошка.
Но больше он ничего не сможет поделать. Сержант, командир подразделения морской пехоты, в этот момент общался бы со своими ребятами, веселил, успокаивал бы их, постигал их страхи. Но эти старые козлы слишком старые и слишком бывалые, и им больше не требуется никакой сержант. Поэтому Эрл оставил их в покое. Пусть занимаются чем хотят, ибо придет время, и они, все как один, выполнят то, что от них требуется.
Эрл, как и остальные, готовит свое оружие.
У Эрла два револьвера. Он предпочел бы армейские автоматические пистолеты 45-го калибра, ибо он пятнадцать лет носил такой во время службы в морской пехоте, а затем во время переделки в Хот-Спрингсе. Эрл досконально изучил все особенности армейского пистолета и прекрасно умеет из него стрелять. Это оружие мощное, надежное, его быстро и удобно перезаряжать — как раз то, что доктор прописал. Однако Эрл смотрит на то, что предстоит сделать ему и его отряду, не как на военную операцию. Не может быть и речи ни о каких бойцах отряда специального назначения, коммандос, секретной частной армии. Нет, это будет группа простых граждан, вынужденных взять на себя то, чем не хотят или не могут заниматься власти. Эрл считает подобный подход оправданным; впрочем, сейчас все зашло уже настолько далеко, что оправдания никого больше не интересуют. Черт побери, он просто сделает то, что считает нужным, и будет жить дальше с сознанием выполненного долга.
Эрл хранит верность американской оружейной промышленности. У него «кольт» и «смит-вессон». «Смит-вессон» модель «хэви дьюти» на 44-й раме, с коротким четырехдюймовым стволом, стреляет мощными патронами с высокой начальной скоростью. «Кольт» модель «трупер», которую в прошлом так любили полицейские, также стреляет этими же патронами, дающими сильную отдачу. Эрл умеет обращаться с обоими револьверами.
И вот теперь ему тоже не остается ничего другого, кроме как чистить оружие, курить бесконечные сигареты и следить за исчезающей луной.
Глава 56
Телефонный звонок разбудил начальника тюрьмы. Он не привык к тому, чтобы его беспокоили в такую рань, и на мгновение его охватила паника.
Неужели конь бледный уже здесь?
Но нет, начальник тюрьмы находился в своей спальне. Это его особняк. За окном только начинал брезжить прохладный рассвет, но колония уже оживала. Рядом сторожил верный слуга, готовый выполнить любое желание. Начальник тюрьмы, чутко настроенный на малейшие сбои во внутреннем механизме этого сложного заведения, не чувствовал ничего необычного.
Он протер глаза, с облегчением отмечая, что дыхание становится нормальным. Огляделся вокруг, глотнул воды из кувшина на столике у изголовья кровати, затем снял трубку. Поскольку во всем округе Фивы имелось всего два действующих телефона, у начальника тюрьмы не было сомнений по поводу того, кто именно ему звонит.
— Начальник тюрьмы слушает.
— Доброе утро, сэр.
Ну разумеется: это шериф Леон Гаттис.
— Шериф Леон, в чем дело?
— Господин начальник тюрьмы, я решил, вас нужно поставить в известность. Они прибыли.
— Шериф, и кто такие эти они?
— Ну как же, сэр, вы должны знать. Хе-хе, прошлой весной, когда все это произошло, мы устроили пышный праздник. Гробы. Водонепроницаемые гробы. Тот чудак щедро заплатил нам за возможность продавать свои гробы нашим диким неграм.
Начальник тюрьмы вспомнил. Да, действительно, прошлой весной появилось сообщение о том, что в Паскагуле начинает действовать компания по производству водонепроницаемых гробов. Больше всего этому радовались жители округа Паскагула, потому что это означало создание новых рабочих мест, а также щедрые взятки всем властям предержащим. Одним из центров реализации готовой продукции должны были стать Фивы, и для обеспечения содействия этому плану начальник тюрьмы получил комиссионные в размере пятисот долларов, то есть по пять долларов за гроб, ибо всего их