Белые ночи – это пора мечтаний, пора любви!
Кто сказал, что чудес не бывает?
Прогуливаясь ранним утром по берегу Старицы и вдыхая свежий воздух наступающего дня, насыщенный северными ароматами лета, я любуюсь приречьем. Заливными лугами, берёзовой рощей и большими зелёными кронами берёз на левом – высоком – берегу Старой Вычегды, где, будто девицы в хоре, тесно прижавшись друг к дружке, они собрались исполнить песню утренней зари.
Запевалы среди берёз, конечно же, величественные сосны. Невысоко поднявшееся солнце золотит верхушки деревьев, словно девичьи волосы. Стелет лучи на траву, усеянную росой и сверкающую жемчугом.
Безветрие, тишина и голубое небо над головой! Боже! Как прекрасен созданный Тобой мир! Как хочется умыться чистотой Твоего неба!
Я смотрю на него, прикрываю веки и подставляю лицо, чтобы небо умыло меня.
Почувствовав лёгкое колыхание воздуха, открываю глаза и гляжу на реку. Невероятно, но небо у моих ног!
Я стою и вижу и эту лазурь, и эти редко плывущие облака.
И даже коршун, парящий в вышине, теперь ниже моего взора. Вот – рядом, только руку протяни! Я опустился на колени и зачерпнул в ладони небо, чтобы умыться им.
Прохладная влага потекла по лицу, омывая его чистотой и голубизной, казалось бы, недосягаемого небосвода.
Дружно запели птицы.
Подул лёгкий ветерок. Будто дирижёр взмахом руки, он прошёлся над кронами деревьев, и шелест листвы присоединился к исполнению утренней песни природы.
Кто сказал, что чудес не бывает?
Сегодня я умылся небом. Это ли не чудо?!
Предзимье
Стою на высоком берегу Старицы, несущей воды мимо посёлка Вычегодский в русло своей родительницы – Вычегды. На противоположной стороне раскинулась пожня – Игнашино[20]. В бытность колхозов здесь было шумно. Летом кипела работа. Стрекотали трактора, таская за собой сенокосилки, а колхозники метали в скирды сено. А теперь тихо и пустынно. Редкие невысокие стожки, неведомо кем заготовленные, терпеливо ждут вывозки на «большую землю». Короткий день увядает, отдаваясь сумеркам, и уставшее тусклое солнце ему не помощник.
Смотрю вдаль и вижу осень…
Берёзы, оплакав золотыми листочками ушедшее лето, уронили их на студёную землю и стоят хмурые, неприветливые. Голые ветки деревьев множеством морщин пробежали по бледному лицу поздней осени.
Небольшие ложбинки и ямки заполнились дождевой водой, подёрнулись льдом и смотрят в серое небо холодным потухшим взглядом.
Пожухлая нескошенная трава, припорошенная снегом, словно сединой, похожа на растрёпанные волосы немощной одинокой старухи.
Холодный северный ветер, как недруг, бездушно и зло треплет, ворошит и путает когда-то прекрасные локоны луга.
А река – улыбка лета – испуганно застыла в ожидании зимы бледно-синей ледяной коркой, поджав обветренные губы берегов.
Дни осени сочтены.
Скоро снегопад покроет белым одеянием неприглядный дымчато-пепельный облик невыразительной умирающей поры.
Умолкла песня лебединая
В село Нюхчи Мезенского района Сергей попал благодаря своему старшему брату Алексею. Тот собирался с женой к её родителям, пригласили и Сергея.
– Съездишь, посмотришь настоящий Русский Север с его девственной природой и замечательными людьми. А знаешь, какая там рыбалка интересная! Не сравнить с нашей. Ты столько рыбы не видал, – убеждал брат Сергея.
«Заманчиво скататься в глухие архангельские места, да и когда ещё выпадет такая возможность?» – подумал Сергей и сказал брату:
– Уговорил. Что брать с собой?
– Заказывали пива бутылочного. Если повезёт, устюжского купим, а нет, котласское придётся брать. Хлеба белого – саечного – или батонов.
– Водку берём? – спросил Сергей и посмотрел на брата.
– Немного. Водка там не котируется – спирт предпочитают. У них в бутылках продают.
Через два дня они сели в поезд «Котлас – Архангельск» и отправились в путь.
Сутки тащились на тихоходе. Пассажиры в шутку говорили, что поезд останавливается у каждого столба. Из Архангельска до Мезени летели на самолёте Ли-2. Во время Великой Отечественной эти самолёты служили бомбардировщиками, а сейчас летают по всем направлениям области.
В Мезени пересели на Ан-2, «кукурузник», и полетели на Сафоново. Этот лётный труженик исполнял роль автобуса. Он был заполнен людьми, что называется, «под завязку». Кроме людей, пассажирами самолёта были две козы и собака. Козы беспокойно «мекали», а хозяева, чтобы успокоить их, поглаживали по шерсти и давали корочки солёного чёрного хлеба. Куда людям деваться? Летом дорог нет, а зимой – свои сложности. Пока летели, сделали три посадки на местных аэродромах.
Сергей с интересом смотрел в иллюминатор. Летели вдоль реки Пёза. Сверху хорошо видно, как она извивается, делая причудливые повороты-зигзаги. Иногда отклонялись от русла реки, и тогда под крылом простиралась сплошная тайга. Сергея охватывало чувство восторга и изумления от нескончаемого зелёного моря. Одно дело слышать о богатстве области, и совсем другое – когда это видишь. Красота!
Он обратил внимание на маленькие речушки, которые соединялись, вернее, пересекались между собой почти под прямым углом, и поинтересовался у брата:
– Что за речушки и почему так странно текут?
Алексей рассмеялся:
– Да это лесные дороги! Места здесь болотистые, машины накатали колеи, а они водой заполнились. Вот так и ездят, таская друг друга тракторами.
В аэропорту их поджидал грузовик ГАЗ-51. Все, кому надо было в сторону села, забрались в кузов и поехали. Ехали через лес недолго, и вскоре были на месте.
Село расположилось в два ряда домов на берегу неширокой реки. Бревенчатые дома-пятистенки, с прирубом для скота, с маленькими оконцами, крышами, крытыми гонтом и тёсом, в основном прежней постройки. Более новые крыты шифером, обшиты вагонкой и покрашены. Деревянные мосточки ручейком «бежали» вдоль деревенской улицы. Но что удивило Сергея, так это то, что на фронтоне каждого дома под «коньком» висели ветвистые рога оленя. На его родине, в Котласе, такой атрибут вызвал бы ухмылку по отношению к хозяину дома.
«Что ни город, то норов, что ни деревня, то обычай», – подумал Сергей.
По высокому широкому крыльцу гости поднялись в дом и ступили на «мост», отделяющий жилую часть от хозяйственной. Дверь в избу невысокая, а потому, заходя в неё и переступая через высокий порог, гостям пришлось нагнуться, как бы кланяясь хозяевам дома.
От дверей через всю избу пол застелен домоткаными половиками в цветную полоску. Слева от входной двери – русская печь, справа – большая железная кровать, застеленная голубым покрывалом, с пирамидой пышных подушек в кружевных наволочках. В дальнем левом углу, около дверей в летнюю избу, – шкаф с резными дверками и стойками, вверху которого выделялась резная голова барана с большими витыми рогами. В избе было светло и просторно. Родню ждали, а потому вдоль стен стояли столы и скамейки. По случаю приезда гостей стали собираться люди. Родственники обнимались и целовались.
– В отпуску, видно? Уж всяко не в овыдень[21]? – спрашивали деревенские гостей.
Знакомые здоровались за руку. Сергею тоже, как старому знакомому, мужики протягивали руку. А женщины кивали головой, слегка кланяясь. Сразу завязывался простодушный разговор о рыбалке, охоте и делах житейских.
Сергей не чувствовал себя чужим, а местный говор напомнил ему родную деревню на Вычегде, куда он в детстве приезжал на лето. Ему всё больше и больше нравилась простота общения с деревенским людом. Женщины стали собирать на стол.
– Пирогов-то, шанег-то! Чего ведь только и нету! Сама, видно, настряпала? Куды эстолько-то? – спросила у хозяйки одна из родственниц.
– Куды-куды? Народушку-то погляди сколько!..
Сергей, взяв привезённое пиво, вышел вместе с мужиками во двор. Для людей из глубинки бутылочное пиво – это большой сюрприз. Разговор стал ещё более оживлённым. Вспоминали, какое пиво раньше варили в деревне почти в каждом доме, что самое вкусное варила Марийка Долгая. В прежние времена председатель колхоза, а потом и директор совхоза перед праздником или приездом начальства всегда заказывал домашнего пива Марии Ивановне.
Общаясь с деревенскими, слушая их рассказы о здешней жизни и разные истории, Сергей обратил внимание на длинноволосого, с бородой и усами, мужчину. Тот сидел на чурке немного в сторонке от дома. На него никто не обращал внимания, да и он не проявлял большого интереса к присутствующим.
Женщины позвали мужиков в избу. Все пошли в дом, но сидевшего на чурбаке мужчину никто не пригласил. Сергей видел его впервые, но ему стало как-то неловко. Понимал, что здесь что-то не так. Такой добродушный люд – и не пригласить к столу?
Брат заметил смущение Сергея и спросил:
– Тебя что-то беспокоит?
– Кто этот мужик, что на чурке сидит? Почему его не приглашают?
– А, это Фёдор. Потом расскажу или тестя попрошу. Длинная история. Давай, пошли за стол.
Когда все в конце концов уселись и начали разливать из литровых банок в стаканы разбавленный спирт, тесть брата, Семён Романович, на правах хозяина дома предложил:
– Надо бы Федьку кликнуть. Чую, мается мужик, ждёт ведь поди.
Наступила небольшая пауза, но никто не спешил идти зазывать гостя. Тогда Семён Романович пошёл сам.
Через минуту они вошли вдвоём. Фёдор со всеми поздоровался и перекрестился на «красный угол», где стояли на полке старенькие иконы. Хозяин предложил ему место с краю стола, а сам направился на своё.
Сергей пристально посмотрел на Фёдора, тот перехватил его взгляд и отвёл глаза в сторону.
«Сколько ему лет? – думал Сергей. – Не старик, но и немолод».
У мужика были прямая осанка и мускулистые руки. Подстриженные борода с проседью и усы скрывали лицо, но открытая его часть указывала, что ему за тридцать.